Ветряные.

      Этот свет… я помню его. Такой тусклый, но в то же время будто самое яркое, что осталось у меня. Он откидывает тень от моих рук на деревянные стены, и я начинаю вспоминать, как мы с ним устраивали театр теней дома, включая старый ржавый фонарик и вырезая из бумаги силуэты. Это были люди, звери и много других, неизведанных, известным только нам двоим существ, разве важна их форма? Это все появляется в моей памяти отрывками, кружится, переливается и менится разноцветными пятнами.       Мы любили. Любили темные вечера, дождь, винтажные кафе и странную музыку, и почему-то нам казалось, что это — конечная точка, что все и должно быть так: я, он, бумажные фигуры и старый ржавый фонарик. Слушая нашу странную музыку, мы подпевали громко и неразборчиво, не попадая в ноты, но разве это нас заботило? То, что наше развешанное белье намокнет под дождем. То, что к утру мы можем слечь от чумы. То, что время летит слишком быстро, и непонятно, какой ветер его несет.       И мы разговаривали. Иногда без слов, потому что все слова были сказаны и пересказаны множество раз. Мы знали все. И мы повторяли, чтобы не забыть. Мы говорили, и слова испарялись в воздухе, не возвращаясь назад. И хотя говорили мы, не думая, всегда получалось что-то хорошее. Иногда глупое, чаще всего странное, но получалось. Мы никогда не жалели о сказанном — в этом и был весь смысл.       А потом все закончилось. Я не помню — где, когда, почему. Это стерлось с моей памяти еще задолго до того, как случилось, но что-то изменилось. Ведь все, что у меня осталось — это старый ржавый фонарик, бумажный силуэт неизведанного существа, известного только нам двоим — разве важна его форма? — и деревянные стены. И этот запах. Запах сырости и моего разлагающегося тела.