Гравировка

      Глава у только-только зародившейся семьи может быть хорошим или плохим, сильным или слабым, ну или мягкотелым, раз уж на то пошло. Если этот глава не сломится и сохранит семью, если семья разрастется и будет процветать дальше, не обойтись без следующего главы.       Второй глава быть хуже или лучше, слабее или сильнее, жестче… Жесточе первого.       Третьего можно так же сравнить с предыдущими двумя.       А когда очередь доходит до девятого, можно уже судить, кто из всех властвовавших — «самый».       Самый мягкий — это, безусловно, Джотто. И как с таким мягким нравом он обрел такую власть? Но никто из тех, кто называет его нынче мягким, лично его не знал. Никто из тех, кто знал его лично, не назвал бы его мягким. Ну кроме, разве что, Деймона.       Самый жестокий — несомненно, Рикардо. Кто-то его презирал, кто-то его ненавидел, но каждый трепетал перед ним в страхе. Кроме, разве что, Деймона, который всем этот страх внушил и который сам сотворил такого Рикардо.       Самый трусливый — пожалуй, Тсунаеши, который еще не глава, но им будет. Хотя трусливым он может показаться только на первый взгляд; узнаешь его лучше — и назовешь его благородным, как великого предка, которого почитают великим, называя мягким. Но, возможно, именно в мягкости и таится величие?..       А самый милосердный…       Самый милосердный — Тимотео. У Вонголы не было главы милосерднее его. Во всяком случае, так говорят. Но тот, кто знает Тимотео лично, никогда не назовет его милосердным.       И Джотто, встретивший его лишь раз, тоже не назовет.       Милосердие мало имеет общего с мягкостью. Ведь за милосердием часто прячется жестокость, которой не отыщется и у самого Рикардо. Но это, конечно, не про Тимотео. Если он помогает кому-то, то делает это искренне. И точно так же искренне кого-то мучает, зачастую и не подозревая о том, что мучает. Или подозревая, но не признавая этого до конца.       Искреннее милосердие — одна из страшнейших вещей. Иногда страшнее, чем искренняя жестокость. Жестокий человек не оправдывает свою жестокость и наслаждается ею. А если жестокость творит милосердный, то лишь «во благо». «Во имя великой цели».       У милосердного всегда найдется оправдание жестокости, а жестокому оправдываться не нужно.       Девятый прекрасно понимал, что Тсунаеши не годился на роль босса той мафии, которой была Вонгола со времен Рикардо. Девятый прекрасно понимал, что ломал чужую жизнь. Что наставлял росшего вдали от мафии ребенка на неверный путь.       Но Девятый полагал, что никому не под силу вернуть Вонголу к ее истокам, кроме потомка Джотто. Ведь даже милосердному Тимотео — не под силу. Тимотео уже принял грехи Вонголы, и он не мог свернуть с тропы, которую проложил Рикардо.       У Тимотео не хватило решимости отринуть грех. Ведь его с рождения готовили к роли босса и вторили, вторили про проклятые грехи, окунали в них!.. Никому, кого учат грешить с рождения, не отказаться так просто от уготованной участи и грехов.       Но Тсунаеши жил вдали от тех ужасов, к которым привык с рождения Тимотео. Тому, кто чист и безгрешен, так просто не принять грехи. Тем более — чужие грехи. И безгрешному гораздо проще от грехов отказаться, ведь для него нет большего греха, чем грехи принять.       Девятый прекрасно понимал, что он причинял муки, и мучился от этого совестью сам. Мучился совестью оттого, что сам Тсунаеши его не винил. Напротив — был благодарен судьбе за выпавшие на его долю страдания, вместе с которыми выпало счастье.       Пытаясь заглушить голос совести, Тимотео цеплялся за свое милосердие и продолжал совершать ошибки.       В разрушенном Бьякураном будущем его душа долго не находила пристанища — Тсунаеши уничтожил кольцо, несмотря на все протесты и уговоры Девятого. Девятый говорил ему, убеждал — в кольце покоятся души предшественников, а наши куда пойдут?.. Но за себя Тсунаеши не волновался, а за Тимотео — подавно.       Ну и поделом. Метаться беспокойным духом и наблюдать за тем, до чего довел мир не только Бьякуран, но и он — заслужил. Всеми грехами и жизнями, пущенными им под откос.       Но однажды он обрел долгожданный покой в кольце, пришедшем вместе с Тсунаеши из прошлого. И тут же этот покой потерял, притронувшись к тому прошлому, которое отринуло все грехи.       Тимотео так и не смог посмотреть в глаза Первого, где в кои-то веки горел укор.