Какими мы были

Заметь же меня, пожалуйста! Эти слова готовы были сорваться c её губ каждый день с тех пор, как Рейгар вернулся из Винтерфелла. Ей хотелось позвать его, взять за плечи и встряхнуть, закричать прямо в лицо и вонзиться ногтями в шею — что угодно, всё, что угодно, только бы он заметил её. Но он всё никак не хотел. Даже когда они ложились в постель, он, казалось, смотрел сквозь неё, ни разу не прикоснувшись, ни разу не заговорив, кроме фразы: «Её всё ещё не нашли». Ночью она прижималась к нему, когда её тело жаждало его, а он уходил от её касаний, словно они обжигали его. Когда она говорила с ним за завтраком или ужином, он молча и безучастно слушал или просто смотрел на неё. Спал он урывками, если вообще спал, и круги под глазами сделались ещё темнее, а жизнь, казалось, покинула его. Когда её малыш толкнулся, она сказала ему почувствовать это, а он посмотрел на неё своими чёрствыми, равнодушными глазами, будто удивляясь, почему она вообще заговорила с ним. Она хотела, чтобы её трогали, целовали, улыбались ей, занимались с ней любовью, но он был холоднее и суровее долгой зимы. Однажды ночью она выскользнула из постели, на цыпочках пробравшись в его кабинет. Он был погружён во мрак, а ночь была холодной, поэтому она закуталась в плащ и сощурилась, чтобы увидеть его. Серсея обнаружила силуэт во тьме, сидевший за столом и уперевший голову в ладони. На его серебряных волосах, распущенных по плечам, танцевал лунный свет, а он просто сидел, словно каменный. — Рейгар? — тихо позвала она его, чтобы не испугать. Он не пошевелился, даже не поднял голову и не посмотрел на неё. Серсея подошла, желая почувствовать его близость. Она осторожно положила руку ему на плечо; когда он не отодвинулся, Серсея осмелела и стала поглаживать ему спину. — Ложись спать, любовь моя. Ты устал. — Ей пришлось закусить губу, чтобы не умолять: пожалуйста, прошу, иди в постель и обними меня, не мёрзни здесь больше. — Я не могу спать, — пробормотал он в ответ измученным, низким голосом. — Я помогу тебе, — быстро предложила Серсея, надеясь воспользоваться своим шансом. — Я сделаю всё, что захочешь, пока ты не уснёшь. — Ведают боги, так и будет, даже если это будут только его объятия, а не выгибающиеся тела и скрученные простыни. Он сделал нечто странное — усмехнулся, как будто ему сказали что-то забавное. — Уснёшь? — с недоумением спросил Рейгар. — Как уснуть, когда она пропала? Когда мои дети исчезли? — Он опустил плечи и грустно вздохнул. — Я не могу спать, я не могу даже сомкнуть глаз, не видя её лица. Как же моё лицо, хотелось спросить ей в ответ. Как же наш ребёнок, что растёт сейчас у меня в животе? Серсея позволила своей руке побродить по его затылку, просто касаясь волос. — Что, если она умерла? — решительно спросила она, не в силах притворяться сочувствующей. Она хотела, чтобы он услышал правду, не раскрывая её ему. Однако он не ответил; он оставался недвижим в своей холодной тишине. — У тебя есть я, и скоро будет наш ребёнок. Если она умерла, то мы должны начать всё сначала, ты и я. — Её голос дрогнул от эмоций; она выразила своё одинокое желание; всё, чего она хотела и всё, ради чего она всё и делала. Только они вдвоём и их прекрасные дети, количество которых с каждым годом, несомненно, будет расти. Боль от родов будет казаться не больше, чем незначительное страдание, если это будет означать, что он доволен ею. — Если она умерла, — скрипуче протянул Рейгар, — тогда я… — Он поднял голову, и её осветил тусклый лунный свет. Его лицо было бледно-голубым, а глаза безжизненными, как у мертвеца, и не мигали. Они метнулись к ней и посмотрели, словно на нежелательного чужака. От этого резкого взгляда у Серсеи стянуло грудь, но она встретила его широко раскрытыми, тревожными глазами. Её дрожащая рука коснулась его, потянув к животу. Он так и не коснулся его, поняла она, ни разу с тех пор, как он округлился. Она мечтала об этом, о таком простом жесте, который Рейгар проделывал с Лианной бесчётное количество раз, когда думал, что никто не видит (но Серсея всегда видела, всегда), и теперь она хотела этого больше всего. Его кончики пальцев коснулись ткани её халата, едва задев её. Серсея могла поклясться, что малыш внутри неё шевельнулся от этого простого касания. Прошу, любовь моя, умоляла она про себя. Прошу, прикоснись ко мне. Посмотри на меня, заметь меня, почувствуй меня. Но когда их глаза встретились, он убрал руку и отвернулся. Серсее показалось, что сердце упало куда-то вниз — или это опять был ребёнок? Она больше не знала. Движения малыша и её собственнная боль казались теперь одним и тем же. — Оставь меня, — прохрипел он, уставившись в стол. — Прошу, — услышала она свой шёпот с лёгкой дрожью в голосе. — Пожалуйста, Рейгар, нам с тобой… — Уйди, — повторил он холоднее и громче прежнего, но Серсея не шелохнулась. Она не могла. Она только смотрела на человека, за которого боролась зубами и когтями, человека, за которого она убивала, подкупала и причиняла боль, человека, которого она предпочла своему брату, своим чувствам, своей чести. Она стояла на месте и старалась не дрожать, чувствуя себя уязвимей, чем лист, захваченный жестокой бурей. Но Рейгар не стал ждать её затянувшегося ухода. Он поднялся со своего места и вышел из кабинета, и лунный свет всё играл на его волосах. Он оставил Серсею в одиночестве, гневе и досаде.

__________________________

Когда она приблизилась к сроку восемь лун и оставалось меньше двух недель до того, как надо будет выпить снадобье Пицеля, дабы вызвать роды и сокрыть её ложь, Рейгар как-то не лёг спать. Она знала, что где-то он нашёл себе место, но у кого ей было спросить? Какой дурой она бы показалась, если бы спросила у белого плаща или слуги, где её муж? Лёжа в пустой постели, на чёрных простынях, она думала о нём. Но не как о целом человеке, а о единственной его части — глазах. О тех омутах тёмно-фиолетового цвета, которые она впервые увидела много лет назад, когда он ещё не женился, на турнире, и уже тогда она знала, что однажды выйдет за него замуж, полюбит его и будет носить его детей. Его глаза были такими грустными, а печаль такой глубокой, что можно было утонуть. Ей хотелось рассеять эту печаль, от чего бы она не была. Ей хотелось влить в него часть себя и сделать его целым, заставить его взглянуть на неё и улыбнуться от всей радости и любви, которые он к ней испытывал бы. Теперь они были печальны по другой причине, и её вызвала она. Она закрыла глаза, отгоняя эту мрачную мысль. Повернувшись на бок, она погладила живот, чего он никогда не делал, и уставилась на его подушку. В припадке тоски она потянулась к ней и зарылась в неё носом, вдыхая сладкий, мужественный аромат, который она любила больше, чем могла бы признаться. Он был слаще запаха брата, и царственнее, как никогда не будет пахнуть Джейме. На какое-то время ей сделалось интересно, нравится ли ему проводить время с их братом-бесом. Серсея сомневалась в этом. Её глаза обернулись к чёрному балдахину сверху, и внезапно ей овладел холод. Атласные простыни под ней вдруг показались ледяными, уже не тёплыми и мягкими. Повинуясь импульсу, она встала из постели и выбежала из комнаты. Она не была её, никогда. Серсея услышала, как за ней тихонько последовал сир Барристан, но ей было всё равно. Пусть он идёт за ней, куда бы она не пошла, ей всё равно. Она шла по коридору, пока две белые фигуры не заставили её остановиться. Прояснив свой затуманенный взор, она обнаружила, что это два рыцаря, королевских гвардейца, стоящих у двери. Серсея подошла ближе, пока не встала перед ними. Это были сиры Эртур и Герольд; они стояли неподвижно, словно камень, но в два раза его холоднее. — Это… — сорвалось с её губ слабым шёпотом. — Это её комната. — «Её». Серсея не сказала бы её имени. Рыцари не ответили. Казалось, от них пользы не больше, чем от статуй, чем от двух каменных львов, сидящих у входа в Утёс Кастерли и просто глядящих вперёд. Она потянула ручку двери, порадовавшись тому, что они не остановили её, и позволила себе пройти всю переднюю, пока не дошла до спальни. Затем, втянув воздух, она снова открыла дверь и нашла своего мужа в постели другой женщины — Лианны. Он крепко, неподвижно спал, лёжа на бледно-синих простынях. Его лицо было спокойным, тело не металось, не поворачивалось и не шевелилось. Серсея могла только смотреть на эту давно не виденную ей картину спокойствия. Она наблюдала за тем, как вздымается и опускается его грудь при каждом вдохе и выдохе, а затем он повернулся на бок и обхватил подушку, прижав её к груди и зарывшись в неё носом. Серсея больше не могла на это смотреть. Она повернулась и вышла в коридор так быстро, как позволял большой живот, направившись к своей спальне, где спала всего несколько лун, пока не оставила её ради спальни Рейгара. Она была красная, словно кровь, позолоченная и декорированная львом с драконом, переплетающимися над кроватью. Серсее захотелось обрушить эту проклятую фигуру, разбить её и посмотреть, как разлетаются осколки, но поняла, что не сможет, ведь Рейгар сделал это для неё, когда ещё заботился о ней, и Серсее хотелось бы помнить об этом. Голова начала кружиться, а дышать становилось всё тяжелее, пока она не начала потеть, чувствуя невыносимый жар. Она дрожащими руками сняла халат, порвав кусок ткани, и осталась в сорочке, которую не снимала ночь за ночью, ведь Рейгар не хотел прикасаться к ней, не хотел заниматься любовью. Неуклюже шагая, она подошла к зеркалу, охватывающему её с головы до пят, и стала разглядывать отражение женщины перед ней. Её глаза покраснели и увлажнились, но Серсея не плакала, ведь она была королевой и львицей, а они не плачут. Её тусклый взгляд окинул розовые щёки, набухшие груди, жаждущие нежных прикосновений, большой вздувшийся живот и стройные ноги ниже его. — Почему он не хочет меня? — спросила Серсея тонким, надломившимся голосом. Она была прекрасна, даже с этим большим животом, красивее, чем Элия или Лианна. Она заботилась о муже; более того, она любила его больше, чем могла бы сказать. Рейгар был её солнцем, за которым она следовала, чтобы согреться в его лучах и быть освещённой его светом. Она никогда не прекращала его желать, позволяя ему те редкие ночи, когда он не хотел ничего, кроме как брать её раз за разом, и, несмотря на то, что она могла хотеть спать, всегда стонала и достигала пика для него. Она не требовала от него многого, не навязывалась и не беспокоила его, позволяла ему писать письма, когда хотела быть в его объятиях, и позволяла объятия, когда хотела, чтобы он взял её. Она чувствовала, когда он хотел чего-то, а когда не хотел, и исполняла его желания. И теперь она проигрывала глупой, простой девчонке, которая скулила и завывала, которая была эгоистична как жена и любовница, которая выкидывала своих детей одного за другим, но по-прежнему получала свою любовь. Она мертва, её нет, и никогда она не вернётся, а Серсея была живой женщиной, и всё же её Рейгар желал больше. — Обрати на меня внимание, — сказала она ему, хоть он и был далеко. — Обрати на меня внимание, пожалуйста, прошу, взгляни на меня! — рвано, напряжённо раздался её голос, и она сглотнула слёзы. О, как она устала от его холодных прикосновений и мрачной хмурости, от его немногословности и печального лица. Боги видят, она хотела его. Она родилась, чтобы он любил её, как Джейме был рождён для неё, но если Джейме любил её, то Рейгар — нет. «Ты будешь королевой», раздался в голове голос отца. Серсея всегда добавляла «и король будет любить тебя» всякий раз, когда он это говорил, и теперь она поняла, почему он останавливался на том месте. Теперь она королева, но где же любовь Рейгара? В волчьей суке, с гневом и горем заклокотала Серсея. В мёртвой потаскухе, которая только и знала, что раздвигать ноги да стонать для него. Серсея делала больше, чем Лианна когда-либо. Она являлась большим, ибо Серсея была Ланнистер, львицей Утёса, а Лианна просто волчицей, склоняющейся перед холодом Севера. Зубы её были крупнее, когти острее, и сила больше, но даже при этом всём Серсея проигрывала, проигрывала, проигрывала. Ланнистеры не проигрывают, сказал ей голос отца, и матери тоже. — Тогда что мне делать? — спросила она обоих, того, кто не мог её услышать, и ту, что была уже мертва, чтобы услышать. Она подошла ближе к зеркалу и оперлась об него ладонью, глядя на своё измученное, но по-прежнему красивое лицо. — Как мне победить? Она подумала о Лианне и о том, какими способами она добилась Рейгара, и осознала, что испробовала их все. Она отдавала ему свою любовь, предложила своё лоно, была хорошей, надлежащей королевой, а теперь вынашивала его ребёнка. Лианна дала ему двоих, но Серсея даст больше. Её трепещущая рука скользила по животу, чувствуя дитя. Может, нужно подождать, пока не родится ребёнок? Тогда он посмотрит на неё по-другому? Эта сука потеряла пятерых детей, а он по-прежнему любил её. Серсея очень хорошо помнила победы Лианны и её поражения. После них королева несколько дней оставалась в постели, и Джейме как-то сказал, что Рейгар навещает её каждый раз, когда может, даже не закрывая дверь, целуя её или просто обнимая. Они шептал ей что-то на ухо, и, хотя Джейме не мог слышать, что именно, но совершенно ясно, что слова были добрыми. «Вся нежность в мире», сказал ей тогда брат. «Он любит её больше всего на свете». Серсея задрожала и затрепетала — ей вновь стало холодно. Она нашла свой халат на кровати и обернула его вокруг себя. Что-то утяжеляло карман. Серсея запустила в него руку и нащупала холодный, твёрдый, маленький предмет. Она вытащила его, и рука внезапно перестала дрожать. Он был розовым и гладким, покрытый кристаллами и увенчанный пробкой. — Вся нежность в мире, — задумчиво прошептала Серсея, прежде чем вынуть пробку и капнуть на язык несколько капель сладкого яда.

___________________________

Она плавала в своих снах, которые казались несколькими минутами и годом одновременно. Голоса входили и выходили из её головы, как нежелательные посетители, и каждый из них предлагал ей своё мнение, которого она не спрашивала. Она слышала, как матушка своим сладким, мелодичным голосом говорила: «Ты будешь королевой». Голос её отца произносил то же самое, пока они не слились в преследующее её скандирование, отдающееся по всему телу. Позже она увидела, как они улыбаются, даже её мрачный отец. Они гордились ею. Она сделала то, что они хотели. И она тоже. После они исчезли, и их заменил искренний смех Джейме. Это был жестокий, надменный смех, который появлялся, когда он дразнил её. Серсее хотелось крикнуть, чтобы он прекратил, но в своей голове она не могла говорить. Джейме просто смеялся и смеялся, пока в темноте её разума не стало совершенно спокойно, и он прошептал: «Я люблю тебя. Больше, чем он когда-либо». Из тени вынырнули его руки; в одной была золотая корона, грандиозная и украшенная рубинами самого глубокого багряного цвета, в другой — цветочная, розовая и прекрасная. Серсея протянула руку, чтобы коснуться золотой короны, а затем всё исчезло в потоке холодного воздуха. Она внезапно проснулась, и смех Джейме всё ещё звенел у неё в голове. Проморгавшись, она осмотрелась, чувствуя себя совершенно потерянной. Это была не её комната, и не Рейгара. Здесь она никогда раньше не бывала, но бледно-розовый камень подсказал ей, что она по-прежнему в Красном Замке. Простыни под ней были нежными и пурпурными, занавески светлее болезненных глаз Рейгара, а подушки пахли цветами. На ней была тонкая кремовая ночная рубашка, едва прикрывавшая набухшие груди. Она спала, поняла Серсея, но как долго? Она скользнула рукой под одеяло, чтобы нащупать живот. Теперь он был плоским, как обычно, и ребёнка в нём не было. Избавиться от него было странным облегчением, но не без доли грусти. Ребёнок ни в чём не был виноват, кроме того, что отец не любил его. Но Серсея не хотела детей от мужчины, который не будет любить их. Это была необходимая жертва, чтобы она могла заставить Рейгара полюбить её. В каком-то побуждении Серсея повернула голову и обнаружила Рейгара, сидящего на кровати спиной к ней. Сердце затрепетало от его вида; он здесь, тот, кого она любит, навестил её в её потере. Теперь она коснётся его за рукав, и он повернётся к ней обнять, поцеловать, пообещать, что у них будут сотни детей вместо того, которого они потеряли. Она осторожно приподнялась, игнорируя, как её утомлённое тело кричало против такого движения, и протянула руку, достав до его спины. Он повернулся и посмотрел на неё безжизненными, усталыми глазами. Круги под ними, казалось, стали как-то темнее. Красота лица словно полностью оставила его, особенно когда он поморщился, и жестокость этой гримасы сжала её грудь. — Она мертва, — мрачно произнёс он тихим голосом. Его душило горе, которое трудно было игнорировать. — Наша дочь? — негромко спросила Серсея. На мгновение она подумала, что это небольшая жертва — каждый мужчина предпочитает сыновей дочери. — Лианна, — сказал он вместо этого, обрушивая все надежды Серсеи одним словом. — И наша дочь, — добавил он запоздало, хотя было ясно, что его это почти совсем не волнует. — Твой брат убил её и моих детей. Серсея покраснела под его пронзительным взглядом, продолжающим сверлить её, словно возлагая вину на неё. Джейме никому не говорил, отчаянно сказала она себе; голова закружилась. И я никому не говорила. Кто же сказал ему? Единственное слово, заикаясь, слетело с её губ: — Как? — Как? — усмехнулся он, будто оскорблённый вопросом. — Мечом, дорогая жена, — с издёвкой сказал Рейгар, хотя в его глазах вспыхнула печаль. — Он заколол мою милую Лианну и любимых детей и сбежал, сбросив их тела в море, без всякой причины, только чтобы окропить кровью свой меч. Он во всём признался в письме. — Серсея едва могла выдержать этот разрушительный взгляд со всеми его суровостью и скорбью.Она скользнула взглядом к его ухмыляющимся губам, изо всех сил стараясь не дрожать. — Твой брат — предательский убийца. Твой отец отказался от него, и я попросил его голову. Он только сделал то, о чём я просила, хотелось ей сказать, но она знала, что никогда не сможет. — Но какая польза мне сейчас от его головы? — неожиданно вопросил Рейгар с дикой скорбью в надломившемся голосе. Серсея боялась поднять взгляд, не желая видеть слёз в его глазах. Он был её сильным мужем и королём; она не станет видеть его слёз. — Он украл у меня всех, кого я любил. У меня снова нет детей и нет любимой. У меня никого сейчас нет. — У тебя есть я, — пробормотала Серсея, встретившись с ним взглядом. Она обнаружила, что его глаза встретили её с ненавистью, без любви, привязанности или нежности. Они озирали её всю, отзываясь иглой на каждом дюйме кожи, пока Серсея не подумала, что сейчас закричит от душевных мук. — Я был неправ, что женился на тебе, — сказал он безэмоциональным, ровным тоном. — Я был неправ, что вообще посмотрел на тебя. Из-за моих глупости и стремлений я её потерял. Если бы я оставался верен, был терпеливей… — Он внезапно прервался, но тишина мало помогла облегчить её мучения. Не произнеся об этом ни слова, Рейгар сказал ей, что не любит её и никогда не полюбит. — Я могу дать тебе детей, — в поспешном отчаянии заверила Серсея и взялась за его рукав. — Я смогу дать тебе малышей вместо тех, что ты потерял. О, милорд, любимый, я дам тебе всё, что хочешь, только прошу, не… не… — Не смотри на меня так. Словно я — никто. Я не никто, я живая, я дышу, и я люблю тебя, люблю, люблю тебя. Но, несмотря на то, что она сидела прямо перед ним, из плоти и крови, он относился к ней не более, чем к незнакомке. — Этого не произойдёт, — пообещал Рейгар, вытаскивая рукав из её рук. — Я не буду знать любви или страсти, пока не присоединюсь к Лианне в смерти. Боги видели, как я поддаюсь наказанию, забирая каждого зачатого мной ребёнка, и я приму это наказание молча. Я должен искупиться. — Его губа странно дёрнулась, а глаза стали пустыми и далёкими. — Сейчас я женат на королевстве. Ты вольна поступать так, как хочешь. — Затем он встал и покинул её, ни разу не обернувшись назад. — Не так должно быть, — настаивала Серсея в опустевшей комнате. — Ты должен был обнять меня. Должен был поцеловать меня. Должен был любить со всей нежностью в мире. — Голос её ослаб, и она чувствовала внутри пустоту, словно её душу вырезали и выбросили прочь. Что же это за победа? спросила она себя и богов. У меня есть мой муж, но не его любовь. Есть корона, но она пуста. Мне не нужна она! Мне нужен он. Эти девичьи мысли ушли сразу же, как пришли. Рейгар мучительно ясно дал понять, что она не получит его, по крайней мере, тело и душу. Он будет просто её лордом-мужем, её королём, но не более. Серсея протянула руку к животу, теперь лишённному его семени, и на мгновение она подумала, чувствовала ли Лианна себя такой же пустой, теряя своих детей. Не сдержавшись, Серсея заплакала. Она уткнулась в эти незнакомые подушки и сжала сорочку в руках, а слёзы текли по её лицу. Плечи тряслись, а с губ слетело несколько приглушённых воплей. В голове снова раздался смех Джейме; он теперь по-настоящему над ней смеялся, и Серсее захотелось кричать. Ей хотелось разрушить эту комнату и обвалить Красный Замок до основания, чтобы они отразили состояние её сердца. Теперь, когда никто не поцелует её, не прикоснётся и не будет заботиться о ней, оно неминуемо ожесточится. Джейме не сделает этого; он был всё равно что мёртв. Рейгар дал это понять. Некоторое время спустя она перестала рыдать и отчаянно вытерла мокрое лицо рукавами. Королева не может плакать, сказала она себе. Серсея будет холодной и бесчувственной. Она позволит игнорировать себя, но не жалеть. Если тот, кого она любит, не любит её в ответ, пусть так и будет. Я — львица Утёса, яро сказала она себе. Я буду сильной. Она хотела быть королевой, и стала ею. Нелюбимой, нежеланной и пренебрегаемой собственным мужем, но то была цена, которую она заплатила за власть. Плохо, что это столь скудная замена любви.