Какими мы были

Джон знал, что сир Джейме не его отец. Он также знал, что его зовут Джон, а не Бран, Торрхен или Эртур, как представляла незнакомым его мать в разных городах. Он знал, что Элию зовут Элией, а его мать — Лианной, а не Розой, Виолет или как-нибудь ещё. Он никогда не спрашивал, почему они так часто меняли имена и много путешествовали. Он никогда не спрашивал, зачем ему притворяться, что сир Джейме — его отец. У него было ощущение, что матушка ни за что не скажет ему. Так же, как она никогда не говорила, почему они оставили папу. Разговоры о нём делали её грустной, поэтому он перестал спрашивать. То, что он действительно знал — как ему нравится быть с матушкой, Элией и сиром Джейме. Его дни были наполнены радостью и смехом, а ночью он спал с мамой и сестрой, пока сир Джейме с другой кровати рассказывал разные истории. Дни его проходили в оттенках красного, коричневого и жёлтого. Они были красными, как апельсины, которые он ел на завтрак, как отметина на щеке Элии, как плащ сира Джейме. Они были коричневыми, как волосы матери, как грязь в саду и кожа книг, которые он читал. Они были жёлтыми, как стены их дома, как горячее солнце в небе и лимоны в саду. В его жизни были всевозможные цвета, достопримечательности и звуки. Он любил улыбку Элии с отсутствующими передними зубами, громкий смех мамы и блеск от меча сира Джейме, когда тот наточит и отполирует его. Ему нравилось чувствовать старые страницы между пальцами. Нравилась игра на лире уличного музыканта. Но иногда казалось, что чего-то не хватает. Матушка и сир Джейме часто говорили, что он мудрее своих лет. Он не знал, что это значит, но у него всегда было много вопросов. Однажды он спросил у мамы то, о чём думал всё больше и больше: — Кто я? Она повернула к нему свои большие глаза и улыбнулась грустной улыбкой, которая часто у неё бывала. — Ты Джон, — сказала она. — Ты будешь тем, кем захочешь. — Кем, например? — он не знал, кем хочет быть, хотя читал о сотнях разных жизней в книгах. Когда-то он был принцем, говорила ему матушка, но он был даже в этом не уверен. — Писарем, или воином, или главой города, — сказала она, укладывая Элию, сосущую палец, в кровать. — Или волшебником, или мейстером, или актёром, или рыцарем — у тебя, любимый мой, так много путей. — Она поцеловала Элию в висок, туда, где начиналось её родимое пятно. Джон много раз водил по отметине пальцем. Она была очень красивой, и мама думала так же. — А Элия? У неё будет много путей? — спросил он, беспокоясь за свою сестру. Если он может стать колдуном, то будет справедливо, если и у неё будет выбор. — О, да, — подтвердила матушка. — Очень много. Гораздо больше, чем дома. — Она откинула с глаз серебряные волосы его сестры. — Элия пробормотала «мама», и она взяла её на руки. Маленькие ручки цеплялись за ткань материнского платья, а мама качала её у груди и улыбалась. Джон никогда не видел раньше, чтобы она улыбалась так, как здесь. В дверь постучали. Матушка осторожно уложила Элию на кровать и поднялась. Джон подпрыгнул и побежал за ней, выглядывая из-за её юбки на дверь. — Сир Джейме! — выдохнула она. Джон ахнул; он вернулся раньше, чем ожидалось. — Если бы я знала, что ты так скоро вернёшься, я бы приготовила больше на ужин. Сир Джейме пожал плечами, улыбаясь своей ленивой улыбкой. Он стоял в дверном проёме в помятой стальной броне и с шлемом под мышкой. Джон, кажется, ещё помнил время, когда у него были блестящие белые доспехи, сияющие, словно солнце. Но даже и в этой тусклой броне он выглядел очень рыцарственно. Высокий, загорелый, золотистый и красивый был сир Джейме, и, казалось, он светится изнутри. — Не о чем беспокоиться, Ваше Величество, — ответил он; единственный, кто всё ещё называл её королевой. — Я перекусил в дороге. — Джейме полез в набедренную сумку и достал мешочек с монетами. Он отдал его в руку маме и поклонился. — Тебе не нужно этого делать, сир Джейме, — вздохнула она. — У нас достаточно денег. Ты должен чаще оставаться дома. — Ты знаешь мои чувства по этому поводу, — ответил Джейме. — Однажды тебя убьют, — пробормотала матушка, качая головой. Она отошла в сторону, чтобы он мог пройти, и он ещё раз склонил голову. Тут сир Джейме наконец заметил его. Он усмехнулся, присел и потрепал Джона по волосам. Мальчик с негодованием скрестил руки. Ему не нравилось, когда с ним обращались, как с ребёнком. — Я кое-что тебе принёс, — сказал Джейме. Он снял с плеча седельные сумки и поставил их на пол. Джон выжидающе наблюдал, как он роется в самой большой из них, и широко раскрыл глаза, когда тот достал книгу в кожаном переплёте. — Женщина, у которой я купил её, клянётся, что стащила её у красной жрицы. Это волшебная книга. — Джейме усмехнулся своей сияющей улыбкой и протянул ему книгу. Джон с готовностью взял её и провёл пальцем по переплёту. Книга была из красивой красной кожи и выглядела почти совсем новой. Название было выгравировано маленькими золотыми буквами: «Красная магия». — Боги, сир Джейме, — матушка соскочила с места на полу, где она сидела, роясь в шкафу. — Мне не нужно, чтобы Джон заколдовывал лошадей и портил мои платья. — Я так не буду! — запротестовал Джон, прижимая книгу к груди. — Я буду хорошо себя вести, обещаю. — Джейме снова взъерошил его волосы и поднялся. — Он будет хорошим, — повторил сир. — Он сам так сказал. Матушка всё равно была недовольна. Джон взял книгу и сел на кровать рядом со спящей сестрой. Она выглядела такой спокойной, с пальчиком во рту. Большей частью она была хорошей девочкой, но когда плакала, делала это громче всех. Мама никогда на это не сердилась. Однажды она рассказала ему, что Элия родилась со слабыми лёгкими, и слышать, как она кричит столь громко, приносит ей больше спокойствия, нежели злости. После этого Джон перестал раздражаться на её плач. Он целовал её в щёчки и держал за руки, пока она не успокоится и не станет снова хорошей. Он раскрыл книгу, улыбнувшись при треске кожи, согнувшейся в переплёте. Редко он держал книги такие же красивые, как эта, и Джон не мог не спросить себя, всё ли было правдой в рассказе Джейме. Он взглянул на него, наблюдая, как тот по частям снимает свои доспехи, складывая их в кучу в углу комнаты. Воротник его рубашки был пропитан потом, а штаны испачканы грязью. Джону всегда хотелось сопровождать сира Джейме в его «приключениях», как они это называли. Он знал, что тот — наёмник, и был в этом хорош. Иногда сир Джейме выводил его на улицу и тренировал с мечом. — Я грязный, — пробормотал он, заявляя очевидное. — Думаю, ещё не поздно попросить Старую Джанину приготовить ванну, — сказала матушка, намазывая на кусок хлеба мёд. — Если она не может, то где-то должна быть открыта баня. Сир Джейме кивнул. Он стянул сапоги и плюхнулся на стул, затем посмотрел на Джона и подмигнул. — Как книга? — Я ещё не начинал, — признался Джон. Матушка принесла тарелку с хлебом и мёдом Джейме и села рядом с Джоном. Она погладилам его по волосам и обняла за плечи. — Тогда начинай. Я хочу, чтобы завтра утром произошло какое-нибудь волшебство, — пошутила она. Джон кивнул и открыл первую страницу. Он читал про себя, в то время как сир Джейме ел. Он узнал, что магия зависит от энергии, что сила воли может совершить или разбить заклинание, а в конце введения было предостережение, предупреждающее об опасности магии. Джон закатил глаза — как будто магия вообще существовала. — Ты когда-нибудь интересовалась, что они сейчас делают? — тихо спросил сир Джейме; вопрос явно предназначался только для ушей Лианны. Однако Джон прекрасно его услышал и остановил чтение, чтобы послушать. — Твоя семья. Моя. — Он вяло махнул рукой. — Все они. Несколько секунд матушка молчала, прежде чем ответить: — Иногда. Я думаю, Нед счастлив и окружён детьми. А Бен хорошо устроился на Стене. — А что насчёт…? — Джейме намеренно оставил имя невысказанным. — Я думаю о нём, — ответила мать. — В основном о его прощении. Иногда я его прощаю, хотя он этого не заслуживает. — Я уже простил Серсею, — сказал Джейме с нечитаемым выражением лица. — Думаю, я давно её простил. — Она твоя сестра, твоя кровь. Ты ничего не можешь с этим поделать. — Да, ничего. Между ними повисла тишина. За это время Джон прочитал ещё несколько абзацев и услышал звон стекла. Сир Джейме наполнил чаши вином для себя и матери. — Я понимаю, что они заслуживают узнать о своём отце, увидеть его снова, — произнесла Лианна, возобновляя разговор. Она рассеянно поглаживала волосы Джона. — Иногда мне хочется написать ему. Я кладу перо на пергамент и хочу написать ему, что мы в безопасности. Возможно, дать ему второй шанс. — Разумно ли это? — спросил сир Джейме. — Я, наверное, так никогда и не узнаю этого, — улыбнулась она. — Это риск, на который я не могу пойти. — Она отпила вино. — Как думаешь, он выучил свой урок? Сир Джейме пожал плечами. — От королей редко можно этого ожидать. — Я уверена, что он страдал, когда я исчезла. Это жестоко — хотеть этого? — Да нет. Я бы сказал, это справедливо, Ваше Величество. — Он озорно улыбнулся, постукивая по краю чаши. — Ты страдала больше, а теперь взгляни на себя. Красивая, как картинка, и откормилась в Пентосе. — О, молчи, — беззлобно проворчала она. — Полагаю, я заслужила этого. После этого они снова умолкли. Сир Джейме ушёл искупаться, а мама переоделась в ночную рубашку и нырнула в кровать, которую делила с ними. Элия всегда спала посередине, а Джон с Лианной по бокам от неё. Иногда было тесно, а иногда слишком жарко, но матушка всегда держала окно приоткрытым, позволяя проходить прохладному ночному воздуху. Джон отложил книгу, собираясь лечь. Мама ещё не спала и играла волосами Элии. Джон посмотрел на сестру, затем на маму, и сотня вопросов вертелась у него на языке. — Мама? — прошептал он. Она тут же посмотрела на него и улыбнулась. — Мама, мы вернёмся когда-нибудь? Её глаза, казалось, искали ответ у него на лице. — Я не знаю, — сказала она наконец. — Ты хочешь вернуться? Джон задумался. Честно говоря, он не много помнил о доме. Когда они уехали, ему было всего четыре, и он помнил больше Винтерфелл, нежели Королевскую Гавань. Ему нравился Винтерфелл. Его двоюродный брат Робб был невероятно забавный, а тётя Кет и дядя Нед — добрые. Отец… он не очень много о нём помнил. Высокий мужчина с серебряными волосами и грустными пурпурными глазами. Он помнил, как он любил его, как сажал его на колени и обнимал. А ещё он помнил женщину, которая заменила его мать. Было так мало того, что тянуло его в Вестерос. Он теперь знал низкий валирийский лучше, чем общий язык. Ему нравились здешние еда и тепло. Ему нравилась его маленькая жизнь с матерью, сестрой и сиром Джейме. Но Джон этого не сказал. — Я не знаю, — произнёс он, хмурясь от собственной нерешительности. — Я не помню дом. Но хотел бы вспомнить. Мать подошла и сжала его плечо. — Никогда не знаешь, что ждёт тебя в будущем, Джон. Возможно, однажды ты снова окажешься там. — Без тебя? — Эта мысль испугала его. — Может, со мной; может, без. Будущее неопределено, мой милый мальчик. Вот что делает его таким прекрасным. — Она наклонилась и поцеловала его в лоб, коснувшись его лица волосами. — Каждую ночь, прежде чем закрыть глаза, спроси себя, счастлив ли ты там, где лежишь. Если ты недоволен, возможно, ты спишь не в том месте. Это ты и сделала, мама? — хотел спросить Джон, но она уже положила голову на подушку и закрыла глаза. Он сделал то же самое. Счастлив ли я? — спросил он сам себя. Он услышал, как открылась дверь, затем закрылась, и лязгнувший на ней замок. Кровать напротив него заскрипела под ложившимся на неё сиром Джейме. Вскоре он услышал его тихий храп. Я счастлив, заключил Джон с улыбкой и решил спать. Это было не всегда легко, и иногда он плакал, но в этой комнате, наполненной людьми, которых он любил больше всех, он точно спал в нужном месте.