Не похожа

Тина не похожа на Лету Лестрейндж.   Лета – это вихрь, шторм, сметающий все на своем пути, уничтожающий или прогибающий под себя все, что оказывается рядом. Тина – это весенний рассвет над Хогвартсом, когда все вокруг становится осязаемо волшебным, а замок будто парит в небе, освещенный оранжевыми лучами солнца.   Тина не похожа на Лету Лестрейндж. Ньют понимает это, когда трансгрессирует из банка вместе с ней или, быть может, когда ему за несколько секунд приходится снова отстроить здание – только бы не шокировать Тину. А возможно, когда понимает, что чемодан оказывается заперт снаружи – ведь кому же еще, как не Тине Голдштейн придет мысль отправиться за ними в Центральный Парк ночью. Ньют не уверен, когда он это понял, но он знает: Тина не похожа на Лету Лестрейндж.   Лета Лестрендж снисходительно улыбалась, когда он начинал говорить о своих животных. Она любила сбегать с уроков и сидеть на Астрономической башне. Проникать в Запретную секцию библиотеки и пить по утрам крепкий кофе. Лета недовольно морщила кончик носа, когда не получала то, что хотела, и упрямо встряхивала копной темных волос, когда кто-то с ней спорил. Она любила перечить учителям и всегда подавала повод для сплетен. Но отличало ее от других умение забывать о себе. Она готова была выслушать каждого, кто обращался к ней за помощью – таких, увы, было немного. И чем меньше их становилось, тем сильнее она замыкалась в себе. Складка между бровей, такая умилительно-смешная, но в то же время печальная, становилась заметнее. Единственным постоянным собеседником оставался Ньют, которого она всегда слушала с вниманием, пусть даже ее не интересовали ни пикирующие злыдни, ни пушишки. Да, Лета умела забывать о себе, и, возможно, только благодаря этому они так долго оставались друзьями. Тина Голдштейн восхищается чемоданом Ньюта (разумеется, после того, как случайно скатывается со ступеней, поставив ногу не туда, и оказывается в последний момент подхвачена Ньютом – он второй раз за день ловит ее). Тина приходит в восторг от пикирующего злыдня, и тот позволяет ей себя погладить – у Ньюта никак не укладывается в голове картинка: улыбающаяся Тина с растрепанной прической и едва ли не мурлычущий от удовольствия злыдень, которого она с осторожностью гладит по головке. Тина любит горячий шоколад и хот-доги, которые поедает втайне от сестры. Ей нравятся его магические существа, и она определенно готова отдать жизнь за дорогих людей. Тина не похожа на Лету Лестрейндж, как не похожи горячий шоколад и крепкий кофе без сахара.   Лета никогда не притрагивалась к его животным и норовила поскорее вылезти из чемодана в те несколько раз, когда была там. Со временем она стала с безразличием взирать на издевательства слизеринцев над первокурсниками и отчитывала Ньюта, когда он вставал на их защиту. Ее смех оставался все таким же серебристым, а улыбка – обезоруживающей. Но Куинни оказалась права: Лета только брала. Отдавать было не в ее стиле. К началу седьмого курса она сочетала в себе все черты семьи Лестрейндж и представляла хорошую партию для любого уважаемого слизеринца. Участившиеся ссоры были подтверждением становившихся все заметней различий между ними. И брошенные в пылу ссоры слова оказались куда хуже, чем графин, кинутый в Ньюта. Тина Голдштейн не задумывается о карьере мракоборца, когда использует магию против Мэри Лу – справедливость для нее все-таки важнее карьеры. Тина умоляет Ньюта спасти Криденса – среди горящих полуразрушенных зданий, прячась за искорёженным автомобилем, она думает только о судьбе несчастного сквиба и о том, что Обскур мог сделать с ним, а не о причинённых городу неудобствах или угрозе разоблачения. Тина-человек одерживает победу над Тиной-карьеристкой. Быть может, в первые в жизни. И Ньют не может отрицать, что ему это нравится.   Лета терпеть не могла, когда кто-то звал ее по фамилии. «Лестрейндж – мое личное проклятье», – объясняла она Ньюту. К шестому курсу она забыла эту фразу, и еще десяток-два других фраз и привычек, к которым Ньют так привык. На седьмом курсе вместо знакомой ему Леты Лестрейндж училась незнакомка. Ему понадобилось время, чтобы понять, что все-таки с ней не так. Лета все так же улыбалась ему и сбегала с уроков. Пила крепкий кофе по утрам и по-прежнему отказывалась залезть в его чемодан. Она как обычно оглядывалась на него через плечо на скрещенных уроках Слизерин-Хаффлпаф и загибала страницы книг на важных местах. И все-таки что-то было не так. Взгляд потемнел и стал тяжелым; в уголках губ, как и во всем ее облике, притаилась темная печаль. А когда Лета думала, что Ньют не видит, она переставала улыбаться. Тина жутко смущается и краснеет, когда он называет ее по имени. Шикает на Куинни, когда та ни с того ни с сего начинает напевать свадебный марш, а потом еще целый день не может взглянуть Ньюту в глаза. Тина Голдштейн не уверена в себе до дрожи в коленях, и это – причина всего. Поэтому она пытается стать мракоборцем; поэтому приводит Ньюта в министерство; поэтому так просто не отстает от него все последующие время. Поэтому она делает свою работу, даже когда по факту не обязана. Так думают окружающие, и Ньют понимает, что они как всегда не правы. У него отлегает от сердца, когда он понимает, что лишь по счастливой случайности не оказался среди них.   Лета открылась ему только после Рождества. Они сидели на Астрономической башне, до ушей закутавшись в подбитые мехом мантии. Ньют зажег маленький костерок, и Лета протягивала к огню ладони с дрожащими от мороза пальцами. – Я выхожу замуж следующим летом, – внезапно сказала она, и все радостные слова Ньюта о том, что он нашел в Запретном лесу Нюхлера и отогрел его, за что тот теперь не тащит у него блестящие вещи, замерли на губах. Спустя минуту Лета продолжила: – На каникулах родители познакомили меня с ним. Она надолго замолчала, зарывшись носом в шерстяной шарф. Пальцы так сильно сжали древко палочки, что костяшки побелели. Воздуха в легких Ньюта хватило только на два слова: – Кто он? Нервно передернув плечами, Лета назвала имя. – Он окончил Хогвартс три года назад. Напыщенный индюк, знающий наизусть только семейное древо. Я не хочу выходить за него замуж. – Так не выходи, – тихо сказал Ньют. Лета тихонько рассмеялась, и столько грусти и щемящий тоски было в этом привычном звуке, что Ньют в безуспешной попытке хоть как-то подбодрить девушку положил свою ладонь поверх ее замерших рук. – Если бы все было так просто, – прошептала Лета, с нежностью глядя на друга. А потом неожиданно придвинулась ближе и опустила голову на его плечо. Ньют бережно обнял девушку, чувствуя, как внутри возникает пустота. Даже не пустота, а черная дыра, в которую теперь канули все чувства к черноволосой девушке, сидящей у него под боком.   Тина вызывается проводить его на пристань. Куинни, бросившая взгляд на сестру, сияет улыбкой и сообщает, что ей нужно «кое-что доделать», и поэтому она не успеет проводить Ньюта. Уже у дверей Тина оборачивается к нему. – Все животные в чемодане? – Получив утвердительный ответ, она смотрит на часы и говорит едва ли не с надеждой: – У нас хватит времени проверить. Ньюту снова приходится ловить ее, потому что, несмотря на то, что Тина смелая, сильная, да и вообще замечательная, спускаться по вертикальным лестницам она не умеет. Ньют, в общем-то, не против. Тина прощается с каждым зверьком: пикирующий злыдень едва ли не с мурлыканьем трется об ее руку, а Нюхлер, позволив погладить себя по шелковой шерстке, взбирается ей на плечо. Черненькие глазки зверька останавливаются на серебряной броши, которую Тина купила вчера, и он протягивает к блестящему украшению маленькие лапки. Ньют деликатно покашливает, напоминая о своем присутствии, и Нюхлер мгновенно отдергивает лапки, а потом и вовсе убирает их за спину, подальше от соблазна. Не задумываясь ни секунды, Тина снимает брошь с пальто и протягивает зверьку. Тот поворачивает голову набок, а потом вопросительно смотрит на хозяина. Хозяин смотрит на Тину. – Ты уверена? – спрашивает Ньют. – Я бы все равно потеряла ее на следующий день. У него моя брошь в большей сохранности. О второй причине Тина умалчивает, надеясь, что Ньют не догадается. Все надежды рушатся, когда он ловит ее взгляд.  Он не просто догадался, понимает Тина, – он знает. И, кажется, совсем не против этого. Вот бывает, проводишь с человеком всю жизнь, но так и не узнаешь его. Не получается понимать с полуслова, угадывать настроение или читать по лицу. А бывает наоборот: ты провел с человеком не больше нескольких дней, а уже знаешь все о нем. И вроде бы он не называл любимый напиток или любимую книгу, но ты каждый раз угадываешь. Понимаешь с полуслова, знаешь настроение и добавляешь в чай ровно столько сахара, сколько нужно. А когда приходится расстаться, понимаешь: никакое расстояние не сможет разорвать эту связь. Ни за что на свете.

Конец.