Её король, его королева

Бойцовые ямы располагались на юге столицы и были любимым местом развлечения горожан. Они достались Истфилду в наследство от Милесской империи с ее роскошными зрелищами, богатыми пирами и вольными нравами, прекрасно прижившимися и после ее падения — несмотря на демонстративный возврат к традициям, разрушение храмов чужих богов и возведение для своих, роскошных, опоясавших Урук золотым ожерельем, а также жестокость новых законов. Традиции никогда не уходят бесследно, и, подумав, предки Гильгамеша оставили все как есть. Теперь ни один крупный праздник не обходился без кровавых битв воинов различных мастей. Артурия никогда не была зрителем для подобных развлечений: едва первый из династии Пендрагон стал королем независимого Вестфилда, он велел уничтожить бойцовые ямы, ибо негоже рыцарской знати смотреть на варварских наемников, рвущих друг друга на потеху толпе. Не говоря уже о том, что в позднемилесскую эпоху в тех же ямах против диких зверей выставляли приверженцев веры Антара — всех возрастов мужчин и женщин, в назидание тем, кто рискнёт проповедовать опасную ересь. В праведном антарианском государстве сам Создатель велел объявить такие развлечения вне закона, заменив их рыцарскими турнирами, ибо совсем без крови и зрелищ все реже видавшая войны аристократия могла заскучать. Горожане и крестьяне же довольствовались обычными кулачными боями, где мог принять участие любой желающий. О том, чтобы возродить кровавую культуру бойцовых ям, и речи не было. Возможно, поэтому Артурии было так тошно? — Разве тебе не весело? — поинтересовался Гильгамеш, наклонившись к ней. Вообще-то она не имела права сидеть с ним рядом — место по левую руку от императора принадлежало главнокомандующему, но сейчас он находился в центре арены — запыхавшийся, вооруженный копьём, с кровавыми потеками на лице, но только что одержавший блистательную победу. Да, Гильгамеш, не делая разницы между знатью и плебсом, сегодняшний день отвёл для состязаний своих придворных. Правда, он сам сегодня сидел на трибунах, не желая выступать на потеху гостям и тем аристократам, которым посчастливилось отказаться от этого испытания. Энкиду тоже был рядом: негромко переговаривался с высокими гостями и на арену почти не смотрел, нисколько не увлеченный зрелищем. Впрочем, Артурия подозревала, что, будь он сегодня в яме, и Гильгамеш на месте бы не усидел, чтобы сразиться с единственным, кого считал равным по силе и наплевав на мнение своих придворных. — А неужели вам, ваше величество, приятно, что все будут наблюдать за позором самых именитых аристократов? — вопросом на вопрос ответила она — скорее по привычке, зная, что он не отстанет, стоит ей промолчать. — Да и аристократы вряд ли прощают публичное унижение. За вашу жизнь после такого зрелища я бы не дала и ломаного гроша. — Эти шавки? Стоит мне у них на глазах вылить в чашу яд и приказать сделать по глотку, вопрос будет лишь в том, соблюдать ли очередность титулов… Хотя то, как к тебе отнеслись твои придворные, тебя извиняет, моя королева: ты судишь обо всех мерой предателей и трусов, — небрежно бросил император, а когда она нахмурилась, запустил пальцы ей в волосы и поцеловал — глубоко и неспешно, так, будто они были наедине, а совсем не на трибунах. — Но вообще-то сегодня особый случай: низшие сюда не допускаются, лишь самые именитые представители двора да иностранные гости. Для горожан же сегодня выступают бродячие актеры. Думаю, на сегодня им хватит, а завтра здесь будут бои их любимых рабов. — Наслаждаться страданиями рабов, убивающих друг друга на потеху публике — варварство, — недовольно припечатала Артурия, пытаясь незаметно отодвинуться, но в ответ получила только ехидный смешок.  — Артурия, ты не пробовала хотя бы секунду получать удовольствие от жизни? Созерцание того, как сражаются другие — древнейшее из наслаждений, возникших почти одновременно с едой, вином и плотской любовью. Его пальцы — теплые и сухие, немного грубоватые из-за частого фехтования — сжали ее напряжённую руку, неощутимо оглаживая. Вверх, по запястью, под рукава платья, и вниз, меж линий на ладони, щекотно-щекотно, почти невесомо. По спине вдруг пробежали мурашки, и королева попыталась выдернуть кисть, но удерживающие пальцы сжались сильнее, сплелись с ее собственными, погладили и замерли, удерживая в капкане. — Прекрати, — шепнула она, но он виртуозно сделал вид, что не услышал. — Может быть, ваша зашоренная антарианская история и скрыла это от тебя, но среди рабов оказаться бойцом в яме считается очень почетным уделом. У здешней публики бои — одно из любимых развлечений. Разве толпа позволит обращаться со своими любимцами плохо? — Не хочешь ли ты, всемогущий император, рассказать мне о почетной доле раба? — вздохнула Артурия, почти обреченно пытаясь выдернуть руку — как и до этого, безуспешно. — Если у тебя все равно нет выбора, быть рабом или нет, почему бы и не возжелать менее унизительной доли, чем производитель на рабской ферме или рабочий на рудниках? — невозмутимо парировал Гильгамеш. — Там ты нужен только пока полезен, а это очень недолгое время — а здесь, если ты действительно хорошо держишь в руках меч, даже есть шанс дожить до старости, причем дожить весьма безбедно и красиво. На кону богатство и почет, разве кто-то может удержаться, вкусив их хоть раз? Они синхронно посмотрели вниз — туда, где главнокомандующий схлестнулся с каким-то юношей в плаще с низко надвинутым капюшоном, и с закрывающей все лицо до самых глаз черной маской. К чести Гильгамеша, все его придворные обращались с оружием довольно сносно, и даже вполне благосклонно отнеслись к этому подобию турнира, но Артурия была уверена, что в любом другом государстве владыка за подобные развлечения получил бы знатную дозу беладонны в питье. — Но ведь перед нами — не рабы, а придворные. И одно дело — турнир рыцарей, который традиционно устраивается только для аристократии и является почетной обязанностью, а другое дело — выступление вместо раба в яме по прихоти государя. Ты не опасаешься яда? — осведомилась она, глядя, как главнокомандующий обороняется, в то время как его методично загоняли в угол. Конечно, маневр юноши был рискованным: если кто-то ощущает отсутствие пространства для маневра за спиной, он враз становится свирепее, в то время как уже нападающий оказывается в невыгодном положении. Этим она и сама не раз пользовалась в битвах с Бедивером, лучшим другом юности. Бедивер… Имя повлекло за собой нить воспоминаний: Мэрильен, Камелот, присяга, прием, совет, ультиматум — ничего, самонадеянность сгубила Самсона, сгубит и Гильгамеша — война, поражение, снова Камелот, проваленная оборона, разделение войск, поединок, капитуляция… Урук. — Чтобы не бояться своих придворных, сделай так, чтобы они боялись тебя и последствий от попыток тебя убрать. — отозвался Гильгамеш, обрывая цепочку воспоминаний. — Десяток ссылок в новые крепости, где из жителей только несколько пастухов, лишение всех привилегий, так, чтобы каждый из твоих бывших горожан мог безнаказанно забить тебя камнями за непочтительное обращение к его сестре, пара четвертованных и брошенных под палящее солнце трупов, если кто-то вдруг осмелится поднять на владыку меч — и, конечно, назначение новых, верных тебе до последнего вздоха, дарование им отобранных земель. Но ключевой момент, конечно, это неотвратимость наказания — для заговоров нужен лидер, а кто захочет рисковать своими привилегиями, если его схватят быстрее, чем он как следует обдумает свой план? В новом Истфилде аристократический титул не даёт тебе гарантии, что ты не будешь казнен как жалкий бедняк, с позором и на глазах у толпы. И уж восстание по такой глупой причине, как один бой в яме точно никто не станет поднимать — риск совершенно не оправдан. — Аристократы, которые сражались с тобой бок о бок, заслуживают как минимум уважения. А выставлять их, как рабов, на потеху публике, отдает деспотизмом. Гильгамеш заливисто расхохотался, так, что от неожиданности отпустил ее руку. Артурия незаметно выдернула ее и отвернулась в сторону арены, больше на императора не глядя. Скулы у нее алели: опять он не воспринимал ее всерьез! — Какая крамола, жена моя… — отсмеявшись, шепнул он, глядя на нее с насмешкой, вызвавшей ещё большую злость. — О, будь здесь глава тайной службы, сейчас он был бы обязан тебя арестовать. Ты все ещё мыслишь как начитавшаяся трудов об идеальном государстве девочка. Как ты думаешь, почему эти труды существуют только в древних свитках? — Ты — сатрап и деспот, Гильгамеш, — отчеканила Артурия. — И демагогия этого не изменит. — Я — лугаль. За сатрапами тебе немного южнее, можно даже через него, — он кивнул в адрес визиря, сидевшего рядом с Мин Хунем. — Только с чужими женами без разрешения мужа ему говорить запрещено, иначе его же дядя прикажет его высечь. — Варварство. — Традиции. Некоторые женщины виртуозно этим пользуются, строя на своей половине гениальные козни, а потом виртуозно играют мужчинами и их планами, как куклами. Тетушка моя, например, — пожал плечами Гильгамеш. — Мой отец всегда недооценивал ее, да и мою мать тоже — а в итоге получил покушение. Не такое, как то, что заставило его сменить все блага мира на должность главы тайной службы, но все же ощутимое для самооценки. Артурия только поджала губы и снова вернула внимание арене- она не ожидала такой глупости от Инанны. Да и что можно было сказать? Сочувствовать Гильгамешу? Сказать, что разочарована в его тетке? Инанна-луа с первого взгляда показалась женщиной опасной и коварной, однако чтобы убить собственного брата, одного коварства мало. Избавься она от короля — и что? Сама Инанна править не могла, только получить эту возможность через брак. Гильгамеш на ней точно бы не женился, брат тоже — тогда к чему это всё? Непонятно, слишком глупый ход для такой продуманной леди. — Ты не поддержал заговор, как я погляжу. — Не поддержал. А смысл? Лишать себя раньше времени удовольствий, которые и так утратишь, взойдя на престол, отдает глупостью, — пожал он плечами. — Повременив всего несколько лет, я получил гораздо больше: союзника в борьбе с возможными мятежами и время на подготовку к правлению. Я ведь уже не так управляем, да, Артурия? — хмыкнул вдруг он. — Вряд ли в Истфилде найдется хоть один человек, способный тобой управлять, — честно ответила Артурия, невольно напомнив себе Энкиду: сказать хотелось совсем другое. — Как невозможно обуздать лесной пожар. Можно только перенаправить в другую часть леса. Как Мин Хунь вчера вызвал огонь на себя вчера на совете, сделав императору замечание, ощущая вину за поднятую неудобную тему, как расследование смерти Утера заставили отойти на задний план, совершив покушение на Идриса, и как она сама получила год отсрочки перед неминуемой войной с Истфилдом. У Гильгамеша был отвратительный характер и упрямый нрав, и все же того надменного наследника престола, которого Артурия знала со времён юности и столько лет ненавидела, она в совсем супруге не находила. Не будь между ними войны и преткновений в интересах, не будь вынужденного брака и необходимости делить постель, Артурия могла бы относиться к нему хоть немного, но лучше. — Нет, каков нахал! — внезапно воскликнул император, глядя вниз. Там, на арене, тот самый юноша в капюшоне и маске, ловким движением обезоружив главнокомандующего, приставил меч к его горлу. Правая рука его совсем не слушалась, повиснув плетью, однако левая двигалась нисколько не медленнее: достаточно было пары обманных движений к шее, чтобы руки противника по привычке бросились защищать ее, позволив выбить меч рубящим ударом по запястью. Артурия, затаив дыхание, наклонилась вперёд, неотрывно следя за схваткой. Если в манере загонять в угол ничего особенного не было, то в этих обманках — не пробить защиту, но обезоружить — сквозило что-то настолько привычное, что она на миг подумала, будто ей почудилось. Галахад? Нет, показалось, да и Галахад был правшой. А вот так отчётливо налегал на левую из его учеников на ее памяти только… — Ты не запомнил, кто это? В шлеме, — поинтересовалась Артурия у императора, ощущая, как замирает сердце. Невозможно, абсурд… Супруг бросил на нее странный взгляд и произнес: — В таких битвах часто выступают младшие сыновья известных аристократов, которые, не желая во всеуслышание бросить вызов отцам и братьям, скрывают свои лица и имена. «Белый ястреб» тебе о чем-то скажет? — Нет, — помедлив, ответила она. Пульс на секунду подскочил — распорядитель присудил победу таинственному незнакомцу. Действительно, юношу назвали не иначе как Белым ястребом, Гильгамеш явно слушал внимательнее, чем она. Ястреб появился на арене ещё несколько раз, однако достойный противник попался ему лишь однажды — как ни странно, это оказался вовсе не какой-нибудь министр, а младший брат одного из энси. Невысокий, молодой и дерзкий, он нападал куда быстрее, чем Ястреб успевал обороняться — чтобы развить такую скорость, надо много дней потратить на тренировки, жертвуя силой удара и делая упор на точность и смертоносность. В боевых условиях такая проворность тотчас подвела бы — если только, по примеру маравийских ассасинов, не нападать исподтишка, убивая одним ударом и избегая открытых сражений. «Быстрого противника сначала надо поймать» — Но если поймают — не сносить головы, — нравоучительно заметил Бедивер, уводя атаку вбок у самой груди. Металл лязгнул о металл: они уже полгода сражались на настоящих мечах, правда, затупленных, но бить в полную мощь больше было нельзя. Зато и баланс у такого меча ощущался лучше, позволяя прикладывать разное количество силы. На силе Артурия и попалась, кстати: вряд ли она, уповавшая на свой невысокий рост и скорость, сумела бы ранить противника в настоящем бою. Но если бить сильнее, не получится так быстро ударить в чужую брешь — не до конца зажившую правую руку. — Ещё немного потренироваться — и не поймают, — хмыкнула наследница Вестфилда, резко рубанув в плечо. Достала: Бедивер охнул, потирая место «ранения». На затылок опустилась тяжёлая рука, отвесив обидную оплеуху. Проморгавшись от боли и шока, Артурия обернулась: сэр Кей стоял прямо за спиной, с неудовольствием глядя на своих учеников. Бедивер, тут же прекратив изображать раненого, вытянулся в струнку бок о бок рядом с подругой, даже чуть впереди: никак чтобы ловить следующую оплеуху было удобнее? — В настоящем бою тебя уже не было бы в живых, — насмешливо изрёк сэр Кей, явно заметив этот маневр. — Верные рыцари, конечно, готовы спасти прекрасную даму, но для этого ей надо смирно сидеть в башне, а не лезть на передовую. Артурия ощутила, что начинает злиться: наставник попал в самое больное место. Неужели она похожа на прекрасную даму, которая нуждается в защите? На всякий случай сделав шаг в сторону от Бедивера, скомпрометировавшего ее своим защитным порывом, девочка хмуро уставилась на учителя: — Не всегда грубая сила применима, и всякого сильного воина можно измотать — это есть грамотное применение своих лучших сторон. Скорость — такая же сильная сторона для меня, как для вас — мощь удара. — Серьезно? — фыркнул тот. — Ты планируешь на поле боя бегать как сейчас? В полном доспехе? — На такой случай есть облегченный доспех, — упрямо ответила Артурия, заслужив ещё одну оплеуху. Бедивер дернулся, пытаясь перехватить запястье учителя, но не успел. — На такой случай у дамы есть рыцари, — насмешливо парировал сэр Кей. — Дама сама может быть рыцарем. — Может, — согласился наставник. — Но доспех дама должна носить латный, а в нем не попрыгаешь как заяц. Поэтому стой на месте и тренируй силу, а не умение драпать. Удар — яростный, мощный, с высоты роста взрослого мужчины — девочка отбила, пропахав носками сапог землю. Развернулась, намереваясь зайти в бок, но наткнулась на тычок кулаком под ребра. Воздух вышибло, перед глазами заплясали мушки, мешая отразить новый удар мечом, и пришла в себя Артурия уже на земле. Меч валялся шагах в десяти, во рту стоял привкус крови: падая, она прикусила язык. Бедивер опустился на корточки и приподнял ее, помогая откашляться. Он бросил свирепый взгляд на учителя, однако тот только скептически изогнул бровь. — Что и требовалось доказать, принцесса, силы у тебя как у мышонка. Вставай, ты еще не парировала ни одного удара. И учти: дернешься на три шага в любую сторону — будешь бежать три лиги, — хладнокровно произнес сэр Кей. — Не понимаю, почему отец решил обучать тебя как рыцаря, но раз платит мне за это, мое дело малое. — Совсем с катушек слетел, — буркнул Бедивер и получил от Кея пинок. — А тебе не хватает не только силы, но ещё и реакции. На войне вы оба не продержались бы и десяти минут. Хватит играть в спасение принцессы, вперёд! Та тренировка длилась до самого заката, пока ребята ещё могли держать меч. Сэр Кей не давал им шанса выдохнуть, и Артурии таки пришлось бегать: она забывалась в пылу битвы, принимаясь уклоняться от удара. Зато на следующее утро, на заре, в заслуженный перерыв между занятиями она украдкой взяла у отца тяжёлый доспех, сбежала в город и вытащила измученного Бедивера из постели, чтобы устроить спарринг уже в полном боевом облачении — а потом ещё и ещё, изо дня в день, прежде чем она не сумела увернуться от всех атак друга, а потом и атаковать. Сэр Кей все так же не давал им, измождённым ежедневными тренировками, спуску, однако через пару лет даже он проигрывал Артурии шесть поединков из десяти. После Бедивер ушел в оруженосцы к сэру Галахаду, и следующий их спарринг состоялся почти перед самым визитом Гильгамеша. Именно тогда она заметила, насколько Бедивер хорошо владеет левой рукой и насколько изменился его стиль боя: теперь он не атаковал бездумно, а методично загонял жертву в угол, переняв частично стиль своего учителя. Даже Артурия проигрывала другу детства, пока не приноровилась. Зато в турнире против Галахада она с легкостью предугадала попытку отрезать пути к отступлению и завершила бой буквально тремя нападениями, сама от себя этого не ожидая. Да, пожалуй, за эту школу следовало благодарить сэра Кея, которого она, несмотря на возражения Бедивера, позвала в рыцари Круглого стола. …Теперь, с высоты прожитых лет и выигранных сражений, Артурия ясно видела причины гнева учителя: противник Ястреба, прекрасно владевший техникой, сумевший обескуражить скоростью и даже нанести пару неглубоких ран, лежал на земле с выбитым плечом. Как раз сильная сторона брата энси и подвела: когда тебе во время молниеносной атаки заламывают руку назад, выбитого сустава не избежать. Бедивер с Артурией действовал куда мягче, да и у нее хватило духу сразу же признать свои ошибки. — Снова притворяешься, что тебе совсем не интересен бой? — хмыкнул Гильгамеш. — Не интересен… — машинально повторила она. Брат энси поднимался на ноги, лицо его было искажено гневом, а щеки алели — из императорской ложи это было видно прекрасно, но отметила это Артурия лишь мельком — все ее внимание было приковано к юноше в капюшоне. Облегченный истфилдский доспех, довольно простой, без гербов и опознавательных знаков, плащ, скрывающий волосы и плечи, и манера фехтовать. Слишком знакомая манера. Артурия никогда не считала себя способной на спонтанные поступки — она всегда взвешивала свои решения, называя поспешность пороком, не подходящим образу хорошего короля, но разве ее жизнь не пошла под откос как раз из-за этого? В почетной ложе мечи были только у стражников, готовых в любой момент защитить владыку от покушения, однако к тому, что жена императора выхватит у одного из них оружие и спрыгнет на песок, подняв тучу пыли и наплевав на все приличия, их жизнь точно не готовила. — Белый ястреб, я хочу вызвать тебя на поединок! На миг на трибунах воцарилась гнетущая тишина: замер даже распорядитель, не решаясь объявить этот бой и растерянно глядя на императора. Королева буквально ощущала на себе несколько десятков взглядов: распорядитель, придворные, члены их семей на трибунах, гости, сам Белый ястреб… Гильгамеш. — Принять участие может всякий представитель именитой фамилии государства, так? — громко обратилась к нему Артурия, ощущая необходимость привлечь его на свою сторону. Хотя, насколько она успела супруга узнать, в такой дерзости он не откажет и ставить ее на место не станет. По крайней мере не перед теми, на трибунах и в яме, жаждавшими зрелища больше всего на свете, — Какой род влиятельнее в Золотой империи, чем род самого Эн-Меркара? Замешательство императора длилось всего несколько секунд — а после он расхохотался, громко и открыто. — Распорядитель, ее величество — прекрасный воин, а какой воин может усидеть на трибунах при виде такого противника? Белый ястреб — славный малый. Объявляйте бой, — кивнул он. Артурия обернулась на него, и сама не смогла не усмехнуться: глаза его ещё сияли от смеха, а весь корпус подался вперёд. Гильгамеш хотел зрелища — что же, он его получит. — Артурия из рода Эн-Меркар, урождённая Пендрагон и… Белый ястреб, — объявил распорядитель. Вот только атаковать Ястреб не спешил, замерев напротив с поднятым мечом. Неспешно, ощущая какую-то ирреальность происходящего, Артурия сократила расстояние между ними, взвешивая оружие в руках: к балансу чужого клинка все равно следовало немного привыкнуть, слишком лёгким он был, да и центр тяжести немного смещен. — Ждёшь первого удара? — негромко поинтересовалась она, подойдя вплотную. — Вы уверены? — негромко обратился противник к Артурии. Знакомый голос едва не выбил почву из-под ног, однако она буквально заставила себя поднять меч и коснуться лезвием плеча Ястреба — будто посвящая в рыцари. Тот, тут же опустив клинок, рухнул перед нею на колено. — Я не доставлю Гильгамешу радости видеть нашу с тобой битву, — шепнула она еле слышно, снова поднимая меч, чтобы возложить его на другое плечо. Она почти знала, что супруг сверлит ей спину взглядом, равно как что выходка не останется безнаказанной, но не могла от этой дерзости удержаться. — Я буду защищать вас, моя госпожа, в мире и войне, невзгодах и успехе, мой меч будет служить вам и вашим потомкам до того мига, когда жизнь меня не покинет. И позор покроет меня и весь мой род, если я предам вас словом или делом, и даже в мыслях. Да будет моим свидетелем Создатель всего сущего, его пророки и святые, — раздался негромкий ответ. — Принимаю твою клятву, Бедивер, рыцарь королевы, — так же тихо откликнулась Артурия. Привычным движением потянулась убрать меч в ножны и не сразу опомнилась, что ножен у нее нет, а потом развернулась в сторону императорской ложи, столкнувшись взглядами с Гильгамешем. Вряд ли он слышал клятву, но знакомый всем обряд не разглядеть было сложно. Император тоже понял все мгновенно: доселе замерший от изумления, он расслабленно откинулся на спинку своего трона, возложив руки на подлокотники. Тяжёлый перстень-печатка сверкнул, солнечный зайчик скользнул под маску поднявшегося Бедивера и тут же исчез. — Что же, господа, — неспешно произнес он. — Раз распорядитель потерял дар речи от восхищения, придется самому объявить победителем этой битвы Ее величество Артурию. — Но ведь… — растерянно пролепетал распорядитель, замолкнув под взглядом сюзерена. — Правила не запрещают вербовать противника себе на службу, — проговорила Артурия, будто оправдываясь, и сама на себя за это разозлилась. Слова распорядителя никак не не трогали, но от Гильгамеша она ожидала возражений или гнева, никак не поддержки, и теперь была… обескуражена? В душе поднималось ощущение подвоха — как физически чувствуется присутствие за спиной другого человека, когда стоишь на краю обрыва. — Правила действительно этого не запрещают. Технически победа за тобой, — кивнул он с усмешкой, не сводя с королевы глаз. — А вам, распорядитель, лучше бы все же выучить правила. Они несложны, право слово. Радость от встречи с другом детства угасла. Ощущение подвоха усилилось. Скользнув взглядом по трибунам, действуя по наитию, Артурия возвысила голос: — Я так понимаю, если я шагнула на песок, то становлюсь тем самым участником боев? Если кто-то желает бросить мне вызов, я готова. Я все ещё остаюсь рыцарем и сражаюсь не хуже многих из вас. Гильгамеш снова рассмеялся. — Боюсь, что с твоими методами ведения боя все тут же станут твоими вассалами, что по истфилдским законам исключено: сеньором может быть только тот, кому позволено владеть имуществом — подарки мужа не в счёт. Да и нужны ли тебе они? Мои подданные, — он выделил слово «мои», так, что не оставалось сомнений, на кого он намекает, — Никогда не посмеют даже поднять меч на мою жену. В груди у Артурии похолодело. Неужели он решил обратить тот поднятый меч Бедивера в повод его схватить? Слишком мелочно для Гильгамеша, но вполне вероятно для желающего воздать за наглость императора. — Я защищаю тех, кто мне присягал, и остаюсь верной им так же, как и они остаются мне верны. Мои рыцари приносили присягу королю Артуру и остаются верны императрице Артурии. Этого даже истфилдские законы не могут запретить. — По истфилдским законам те вассалы, которые рискнули поднять на тебя меч, должны умереть, — вкрадчиво произнес Гильгамеш. Не отдавая себе отчёта в этом, Артурия заслонила от него Бедивера, и лишь усилием воли заставила себя успокоиться и сделать несколько шагов навстречу, остановившись почти у самого бортика ложи. — Поднять меч можно и в защиту, мой король, — негромко произнесла она. — Лорд Бедивер никогда не причинит мне вреда и не предаст. Я ручаюсь за него своей жизнью. — Ручаться можно лишь тем, что тебе принадлежит, моя королева, — так же тихо ответил Гильгамеш, поднявшись с места — теперь приходилось смотреть на него, задрав голову. — Помни об этом. Шаг, ещё — он остановился у края ложи и, опустившись на корточки, коснулся ладонью щеки Артурии. Огладил скулу мимолетной лаской, приподнял подбородок и потянулся к губам привычным жестом, но отстранился с усмешкой. — Об этом не забудешь, — еле слышно произнесла Артурия, гулко сглотнув. Кажется, победа все же была за ней, но радости совсем не доставила. После такого знаменательного окончания боя было ещё несколько поединков. Бедивер честно провел один, а после занял место за троном Артурии. Королева их не запомнила, сама не веря, что отделалась столь легко, а когда зрители разошлись по своим комнатам, с трудом высидела несколько часов до вечера, вяло беседуя с Инанной-луа и выжидая оговоренный с Бедивером час для встречи. … — Почему вы невеселы, госпожа? — осведомилась Инанна, глядя поверх чашки с чаем. Забитая сверху донизу шелковыми подушечками и увешанная портьерами малая гостиная женской половины, где любила коротать время сестра предыдущего короля, всегда была немноголюдна, за исключением обеденных часов или праздничных приемов, которые устраивала изредка Инанна на правах хозяйки. Немногочисленные обитательницы дворца сидели группками: перешептывались, смеялись, пили чай и ели сладости, играли с кошками, которых на женской половине обитало штук десять точно, вышивали, и изредка бросали боязливые взгляды на Инанну-луа и ее безмолвных служанок. Да, Инанна явно обладала здесь авторитетом, хотя формально Артурия стояла выше нее по рангу. Правда, обязанности первой леди Король рыцарей доселе игнорировала, будучи вымотанной обществом гостей, да и не желала перенимать их — сидеть на женской половине, вышивая или слушая музыку, которую играют пленницы из гарема, было бы еще невыносимее. Без государственных дел Артурию охватывала тоска, она старалась забыться в старинных свитках по дипломатии, экономике или военному ремеслу, но деятельная натура требовала загруженного, как и прежде, распорядка дня. Встреча с Бедивером была глотком свежего воздуха посреди враждебного государства и непривычного безделья, но Артурия прекрасно осознавала, что право на свой поступок ей придется отстаивать. Гильгамеш его не забудет, пусть даже в яме и сделал вид, что все в порядке. — Радость имеет двойную цену тогда, когда она не расточается без повода, — флегматично ответила Артурия. На деле она была взбудоражена, но привычка всегда держать невозмутимое выражение лица, как пристало правильному королю, играла хорошую службу. Демонстрировать свои чувства Инанне и раньше казалось опрометчивым, а теперь, после рассказа Гильгамеша, и подавно. — Но излишняя серьезность отравляет жизнь, мешая заметить более незначительные поводы для радости, — в тон произнесла Инанна. — Хотите вести философские диспуты? Зря, я и впрямь пытаюсь подружиться. Манипуляция не достигла цели: теперь Артурия знала, что к этой женщине поворачиваться спиной опасно для жизни. Интриганы всегда злили ее, а уж когда они столь настойчиво требуют ответа, а сделать им ничего нельзя — и подавно. — Инанна-луа, я ценю ваши попытки, — голос почему-то показался деревянным, будто неприязнь физически мешала говорить. — День был насыщенным, не сочтите за дерзость. — Понимаю, — протянула Инанна. — Вы сегодня удивили всех, ваше величество. Так отстаивать свое право на личную охрану, да ещё и самостоятельно выбранную при этом, может не всякая дама высшего света. Признаться, многие аристократы вас недооценили — ранее подобные дерзости перед ликом императора мог позволить себе только советник. Видимо, Гильгамеш и впрямь вас очень любит. — Эти аристократы вполне могли ожидать, что для сеньора присягающие ему важнее всего — ибо они есть его честь, — пожала плечами Артурия. — Для начала им надо допустить мысль, что женщина может быть рыцарем. Ну или превосходит умом хотя бы кошку. — Бедные восточные женщины… Невесомая фарфоровая чашечка с голубой вязью узоров на боках мягко стукнула о столешницу. Тонкие пальцы проскользили по кромке в машинальном жесте: первая леди всё свое внимание отдала чашке, на Артурию она подчёркнуто не глядела. Служанка молча поднесла ей блюдо с виноградом и так же молча удалилась — со стороны самой Инанны не прозвучало ни единого приказа. — Скорее, бедные восточные мужчины: лишены возможности слушать мудрые речи женщин, — усмехнулась Инанна, наконец подняв на собеседницу глаза: темные, с алым отблеском в глубине. — Очень быстро прекращаешь действовать прямолинейно, стоит только миру ткнуть тебя носом в тот факт, что всем твое мнение безразлично. Зато, будучи скована в своих действиях, учишься наблюдать: когда подольститься кошкой, когда вставить слово, чтобы хозяин не погнал, как собаку, а когда промолчать. Если будете относиться к ситуации слишком серьезно, считая, что вас оскорбили пренебрежением, то очень скоро сожжете гневом сами себя, ваше величество. — К счастью, отец меня воспитывал как равную, и следить за реакцией мужа, гадая, когда бы помягче сообщить свое никому не интересное мнение, я не собираюсь. — Я всего лишь желаю вам добра. Гил никогда не признает вас равной: вы — не невольник из мастерской художника. А если будете позволять себе такие дерзкие поступки — по крайней мере, на виду у всех — очень скоро окажетесь в мешке со змеями. Считайте это советом более опытной женщины. — Значит, главное, чтобы никто о ваших поступках не узнал, только и всего? Что ж, я не сомневалась в вас, — с вызовом ответила Артурия. Инанна оценивающе покачала головой, будто бы она сказала нечто непристойное или детское. Одна из присутствующих дам поднесла Артурии чай, что та демонстративно проигнорировала, одними губами шепнув: «Не надо», хотя во рту пересохло. Но как ни в чем не бывало пить чай с той, кто пытается учить жизни, сама замаравшись в крови и интригах, было бы свыше ее сил. — О нет, главное — действовать согласно своему положению и возможностям. Хильда, дитя, оставь ее величество, думаю, она сыта по горло банкетами… — пояснила Инанна, с усмешкой наблюдая за этой сценой. Лишь дождавшись, когда женщина уйдет, она склонилась к собеседнице и слегка понизила голос. — Самоуверенность сгубила не одну кошку, Артурия. Если позволите быть откровенной… С кем-то иным помимо Гила ваша любовь к авантюрам могла бы добавить огня, но, как показывает пример одного нашего общего знакомого, осторожность продлевает жизнь. Вам бы многому у него поучиться. Не знаю, где этого мальчика учили ластиться к императору, но его методы работают. Скажем, убедить его величество не делать чего-то он может вполне виртуозно и по-женски… Артурия спрятала усмешку, хотя воспоминание об их споре с Гильгамешем царапнуло. О, даже она прекрасно видела, что за смирением Энкиду нет ни капли страха — лишь пиетет, неискренний, но требуемый на публике. И чтобы проницательная, умная Инанна действительно считала действия Энкиду лестью? Вряд ли. Вскоре поглощённая своими мыслями, королева сослалась на дела и ушла к себе в покои — общество дам в целом и первой леди в частности начинало раздражать. То, с каким испугом и раболепием девицы смотрели на Инанну, напоминало благоговение подданных перед Гильгамешем, но если последний вполне мог казнить за непослушание, то страх перед его теткой был Артурии непонятен. Она сама могла презирать или осуждать Инанну за ее действия, иронично кивать на ее попытки преподать немного «уроков жизни», но не боялась ту совершенно. В конце концов, королева теперь и сама была не одна. Кто бы мог подумать, что здесь она встретит Бедивера! На простое совпадение это не тянуло совсем, на виртуозный обман со стороны друга — тоже, будь он в плену, оказаться на боях аристократов не смог бы. Принес присягу императору? — Не закрываешь двери, моя королева? Так ждала меня, забыв про осторожность? — Ты сегодня приходить не обещал, мой император, — вздохнув, ответила Артурия. Только визита Гильгамеша этому дню не хватало… — Ещё не ночь, и я вполне могу принимать на своей половине подруг или заниматься своими делами. — Подруги у короля рыцарей? — фыркнул Гильгамеш, удобно устраиваясь на диванчике у самого входа. — Пожалуй, я подожду тут: хотелось бы взглянуть на этих женщин. Слабо представляю, что моя королева, устроившая сегодня показательное выступление, будет обсуждать со здешними курами мужчин и наряды, потому твои подруги наверняка столь же незаурядны, как и ты сама. — Гильгамеш, чего тебе нужно? — Ну, моя королева, твой супруг освободился пораньше, неужели ты не рада его видеть? Кстати, вино есть? Нет? Скучная женщина. Разве так можно понравиться мужчине? Артурия мрачно на него посмотрела, все больше подозревая, что супруг банально пьян. Светлая полоска на западе темнела, через половину часа следовало быть в саду, а император вздумал обосноваться на диванчике и вести разговоры. Может быть, удастся уложить супруга спать и незаметно уйти через окно? — И все же? Он, поднявшись, прошел через всю комнату и замер у кровати. Поединок взглядов ничего не дал — Артурия все так же мрачно смотрела на него. Гильгамеш очень медленно склонился к ней, подцепил рукой затылок и расплел стягивающую волосы ленту. — Так ты гораздо красивее, — изрек он. — Не желаю, чтобы кто-то видел тебя такой. Впредь распускай волосы, когда я прихожу к тебе. — Буду иметь в виду, — помедлив, ответила Артурия, совершенно изумленная его поведением. В ответ супруг только хмыкнул — и снова склонился, чтобы горячо шепнуть в губы: — Обычно люди становятся послушными тогда, когда замышляют что-то дурное. Сердце пропустило удар: было ли это намеком? Вспомнился Идрис с его предупреждением — о, тот разговор она запомнила хорошо, и теперь гадала, являются ли слова Гильгамеша простым совпадением или ему донесли о грядущей встрече? И если так — чего от него ждать? «Глава тайной службы — немой и глухой, под маской скрывает отсутствие глаз, но нас он и видит, и слышит сейчас, и всюду дотянется хищной рукой»… Спину обдало холодком, и Артурия силой заставила себя вдохнуть, успокаиваясь. Помогло: минутное смятение уступило место раздражению. С какой вообще стати она должна ощущать себя виноватой и оправдываться? Гильгамеш наверняка сам догадался, что она захочет перемолвиться парой слов с другом детства. Вряд ли глава тайной службы к этому причастен, а раз так, незачем вздрагивать от каждого шороха. — Бедивер не мог попасть сюда случайно, — негромко произнесла она, буравя Гильгамеша взглядом исподлобья. — Я бы поняла, если бы его взяли бойцом в числе пленных, но не своим на закрытом турнире аристократии. — Не мог, — пожал плечами император, перестав наконец нависать над ней и опускаясь рядом. Развалился на почти идеально застеленной кровати, потянулся, как кот, и зажмурился. — Зззараза, разговоры с этими шавками стоят сотни битв… Почему бы тебе самого Бедивера о его нелегкой судьбе предателя не спросить, а? Я ведь могу потребовать от тебя платы за ответ… Боги, как ты кривишься — будто бы сама этого не желаешь. — Пробовал ли ты сам быть женщиной, чтобы судить о женских желаниях? — холодно осведомилась Артурия. К горлу почему-то подкатил горький ком: лучше бы она действительно родилась мужчиной. И не встретила этого человека никогда в жизни, а если и встретила бы, то на поле боя — да и то вряд ли, не будь у Гильгамеша одержимости ею, не было бы и той войны. — Боги миловали не рождаться женщиной, — отметил Гильгамеш в унисон ее мыслям. — Однако нужно быть дурой, чтобы не уметь извлечь пользу из любого положения. И еще большей дурой нужно быть, чтобы прыгать выше головы, притворяясь тем, кем ты не являешься. — Так что же ты предлагаешь: ластиться к мужчинам, чтобы добиться своего? Слишком унизительно для рыцаря. — Хм… Что же, в этом вся ты, — пожал плечами Гильгамеш. — Твоя подруга Инанна точно не упустила бы такого подарка судьбы, как император в ее постели. Артурия тоскливо посмотрела за окно, в сад, где постепенно густела чернильная темнота. Супруг вполне мог болтать до самой ночи, особенно когда нетрезв. Как бы незаметно от него сбежать, не объясняя ничего? — Она меня предупреждала сегодня. Чтобы я была с тобой помягче и училась преподносить свое мнение между ублажением мужа, — выплюнула она. — Некоторые змеи меняют цвет для того, чтобы быть похожими на безобидных ящериц, — хмыкнул Гильгамеш, однако шутить по этому поводу, к удивлению Артурии, не стал. — А некоторые ящерицы слишком правдоподобно строят из себя змей, но, к их сожалению, им верят крайне недолго. Соколы очень быстро учатся отличать таких ящериц, и тогда беднягам не поздоровиться… Он поднялся одним слитным движением — на миг свободные одежды очертили прекрасно сложенное тренированное тело — и направился к двери. — Куда ты? — машинально поинтересовалась Артурия, заставив его рассмеяться. — За вином, моя королева, ждать недолго. Заведи себе каталонскую «кровь», если хочешь, чтобы я тебя навещал. Иногда горячительное вино способно скрасить холодность женщины… а если совмещать, получается прекрасно. …Комнату Артурия покидала через окно, на всякий случай заперев дверь на засов. С заходом солнца сад, разморенный дневной жарой, оживал: проснулись сверчки, наполнив тишину заполошным стрекотом, откуда-то вылетели жутковатые ночные бабочки, осевшие на закрывшихся шапочках цветов и целыми стайками взмывавшие в воздух от неосторожного шага. Яркая белая луна давала достаточно света, чтобы идти без факела — даже привыкать к темноте не нужно. Спрыгнув с карниза — всего-то метра два — королева почти сразу нырнула в густой кустарник, скрывавший тропку, ведущую вглубь, к ротонде. Что здесь Артурии нравилось, так это множество потайных уголков, в которых можно побыть в одиночестве. Специально искать тут человека можно часами — очень удобно, если хочется почитать взятые из библиотеки старые свитки или написать письмо без посторонних глаз. Вот только сейчас запутанность садовых дорожек была совсем некстати: Бедивер нашелся лишь спустя десять минут блужданий. Точнее, попытался схватить за руку и схлопотал контрприем, причем раньше, чем Артурия успела сообразить, что произошло. — Отличная реакция. Заметила меня? Доспех империи смотрелся на нем совершенно чужим: слишком лёгким, слишком вычурным и парадным. Снаряжение дворцовой стражи совсем не подходило для реальных сражений, но стражникам это и не нужно — главное создавать парадный вид, а не сдерживать удар меча. Убийцы венценосных особ обычно нападают из тени, с кинжалом, и убивают одним ударом — а это и с полными латами возможно, только ткни изо всех сил в щель между пластинами. — Рыцарь королевы должен королеву защищать, а не проверять. Здравствуй, Бедивер. Улыбка вышла натянутой, горькой, и когда рыцарь привлек Артурию к себе, она вздохнула с облегчением. Ладони Бедивера оказались сухими и тёплыми, а дыхание совершенно спокойным. И уютно рядом с ним было почти так же, как раньше, когда они забирались под корни старого дерева и играли в королевский двор. Разве что друг с тех пор сильно подрос и в этот природный шатер точно не влез бы… Горло почему-то свело судорогой — Создатель, а она ведь совсем перестала верить в то, что встретит кого-то из своих рыцарей ещё раз. — Простите меня, мой король, — внезапно произнес он. Не падая на колени, лишь отойдя на два шага — так, будто не решался даже коснуться ее. — За то что присягнул императору? Иначе погиб бы или оказался в бегах, как Ланселот, — пожала она плечами. Раньше Артурия не ощущала так остро, насколько он ее выше, наверное, потому что очень редко могла позволить себе его обнять. Да и не было такого желания: казалось, он всегда был у трона, поддержкой и опорой своего короля. И сейчас внезапно друг детства оказался едва ли не одного роста с Гильгамешем, да и в комплекции не уступал. Как они так быстро повзрослели? — За это тоже. Рыцарю честь дороже жизни, и главнее чести стоит разве что жизнь и честь сюзерена… Артурия вздохнула. Слишком быстро разговор перетек в неприятное русло, подтверждая опасения: наверное, в глубине души все же зрела надежда, что друг попал сюда тайно и никакому Гильгамешу не присягал. Разумеется, он принес клятву новому королю, потому и оказался здесь — но сказать, что не расстроена этим, значило покривить душой. — Не буду говорить, что предательство — это правильно, но восторга от твоей благородной смерти я бы не испытала. Да и разве можно предать короля, который отрекся сам? — Ты, наверное, права, но от этого мне ещё тяжелее, — хмыкнул он невесело. — Утешаю себя мыслью, что с опытом нарушения клятв обмануть того, кому присягал не по зову сердца, будет легче. — Ты ли это говоришь, Бедивер? — хохотнула Артурия. — Давай не будем стоять посреди тропы? Обитательницы женского крыла очень любят смотреть в окна. Точнее, других занятий у них и нет. Ночь действительно выдалась прекрасной — возможно, потому, что тугой узел в груди будто бы ослаб, позволив осознать происходящее, вдохнуть его полной грудью: и запах пыльной листвы, и свежесть, разлившуюся в воздухе будто бы из ниоткуда, и даже эфемерный звездный свет… даже сад казался в сотни раз таинственнее и красивее, с его крошечными беседками и раскидистыми ветвями лавра, склоняющимися к самым перилам. — Ланселот скрылся в Броселиандских лесах вместе с остатками армии, — внезапно сказал Бедивер. — Не желает подчиняться наместникам. — Решил создать собственное государство? — флегматично спросила Артурия, в душе похолодев на миг. Намеки Гильгамеша теперь обрели ясность: он явно знал об этих маневрах, вот только она просто не воспринимала его слова как угрозу, не зная всей ситуации. Но сопоставить факты смогла, и оставалось только винить себя за недогадливость. — Скорее уж мятежную банду, — хмыкнул Бедивер. — Гонцов не посылал, само собой, но слухами людскими земля полнится, при желании достаточно поехать туда да показаться им на глаза. — И много? — Немало. Человек сто. Действительно немало: крупный отряд. Артурии докладывали, что во время захвата замка леди Гвиневра покинула Камелот вместе с Ланселотом, причем убегали они вдвоем, без дополнительных войск. Откуда же у Ланселота взялась целая армия? — Отряд Галахада. Он велел им ждать в дне пути отсюда, решив, что тащить во дворец целую толпу слишком опасно. — Я говорила вслух? — помолчав, сухо спросила Артурия. — Впрочем, неважно. — Нет. Мне тоже… извини… Тоже его не хватает. Артурия гулко сглотнула. Она совсем не умела утешать, особенно мужчину — просто прижала его голову к своему плечу, позволяя молчать, еле слышно всхлипывая, в надежде, что она не слышит. Было в этом что-то ужасно мучительное — вспоминать и быть не в силах даже сказать пару утешительных слов, чтобы рыцарю не было так неловко стоять в темноте, обнявшись в безмолвном горе. В груди будто застрял колючий ком, причиняя боль: она ведь толком и не вспоминала Галахада и Гавейна с похорон, и не проронила слезинки даже тогда, увязнув в своем горе, в котором и не вычленишь что-то одно — все смешалось, как отражения в мутной воде, переплелось в одну огромную тоску и навалилось всей тяжестью. Даже визиты Гильгамеша в спальню воспринимались почти равнодушно, будто бы и не с ней это происходило. Наверное, Артурия все так же жила бы в этом состоянии, думая, что ожидать ей больше нечего, если бы не переговоры, когда она внезапно подняла голову и осознала, что одной победы на поле боя Гильгамешу мало — он с удовольствием отнял бы у нее все, просто в назидание, покуда знает, что это для нее важно. Некстати вспомнился разговор с Энкиду — случайно ли он попался на глаза после того разговора? Определенно нет, друг Гильгамеша ничего не делал просто так. Тогда Артурия подумала, что он советовал ей держать язык за зубами — но разве можно ожидать от него настолько топорных намеков? Сейчас она ясно осознала, что он хотел помочь. «Вам бы многому у него поучиться». Руки сами собой сжались в кулаки. Как же она все же ненавидела дипломатов с их играми слов! Но Инанну с ее советами и Гильгамеша с его желанием подчинить себе всех вокруг, отнимая все, что давало им силы жить, ненавидела больше. — Мы ещё возьмём реванш, Бедивер, — шепнула она, когда рыцарь, избегая смотреть на нее, отстранился. — У королевы больше власти, чем у низверженного короля, даже несмотря на то, что это Истфилд. Возвращалась Артурия той же дорогой, расставшись с другом в центре сада, чтобы не попасться вдвоем охране. Разговоры об остатках ее армии разбередили душу, вогнали в тяжкие раздумья. От более пятидесяти рыцарей осталась едва ли дюжина, но за их судьбу Бедивер поручиться не мог: никого из старых боевых товарищей он по дороге на восток не видел. Артурия так и не сказала ему, что тех, кто предал город — а таковых было добрых два десятка — Гильгамеш велел казнить и повесить головы на стенах Камелота в назидание. Да и дальнейшая беседа не клеилась: рыцарь больше молчал, а Артурия могла представить, каково ему демонстрировать слабость на глазах у подруги, и тоже не стремилась начать разговор. Потому расстались они очень скоро, и лишь под окнами своих покоев королева вспомнила, что так и не спросила, как он попал на службу, а он так об этом и не упомянул — только извинился. — А я-то думал, ты пойдешь к любовнику, — раздался голос сверху — негромкий, но Артурия с трудом удержалась от того чтобы вздрогнуть. — И уж точно не ожидал, что найду заговорщиков. Вы бы хоть прятались тщательнее. — Если рыцарь Камелота дал присягу, он ее сдержит. — Однако под покровом ночи встречаются либо преступники, либо любовники. — Либо люди, несвободные в своих деяниях в иное время суток. — И это не исключает ни того, ни другого. Артурия даже гневаться и досадовать не могла: наверное, действительно привыкла к тому, что Гильгамеш рушит ее планы. Что ещё оставалось, кроме как смириться? Но лезть в окно, пока там торчит белобрысая голова супруга, все равно не хотелось и, оттягивая момент истины, королева оглянулась на темный сад, глубоко вдыхая ночной воздух. В Камелоте ночь пахла фиалками, а здесь вовсю цвел жасмин — ярко, тягуче, но его запах идеально подходил темной южной ночи. Гильгамеш спрыгнул со второго этажа легко, приземлившись почти бесшумно. Отряхнул длинные полы одеяния, потянулся и огляделся по сторонам: — Любопытно. Почему у меня ощущение, что если я вздумаю в этот час прогуляться в саду, то непременно найду несколько обжимающихся с кем-то наложниц? — Ты до сих пор не так часто бывал на женской половине? — Просто во время моих визитов наложницам было не до того, — усмехнулся он. И вдруг предложил: — Прогуляемся? — С чего бы? — поперхнулась Артурия. Да уж, гулять с Гильгамешем наедине ей с самой юности не доводилось, и такого предложения она совершенно точно не ожидала — но, наверное, лучше уж так, чем новая супружеская ночь в спальне. — Боишься меня? — Боюсь, наедине мы опять поссоримся, а поблизости не будет Энкиду, чтобы нас разнять. — У супругов всегда есть верный способ помириться, — бесстыдно заявил император, заставив закатить глаза. — Не делай такое лицо, выбора у тебя все равно нет: ты мне задолжала сегодня за своего цепного пса. Считай это платой. Или ты желаешь расплатиться иначе? Ладони Гильгамеша легли на ее плечи, провели вверх по шее, огладили скулы — медленно, очень медленно, будто давая шанс вырваться. Артурия вздрогнула, отступая назад, но хватка вдруг стала жёстче — оставалось только смотреть, как он склоняется ближе, чувствовать, как завладевает губами, целует — почти без страсти, будто утверждая свою собственность. — Сад действительно красив. Всегда хотелось прогуляться к озеру, но возможности не было, — наконец произнесла она, стоило императору отстраниться. Он мягко рассмеялся, кивком головы указав в сторону неприметной дорожки. Зрачки его поймали красноватый отблеск — кровавый, холодный, лунный… Точеные черты — странно, что у Идриса с его птичьим профилем родился настолько красивый наследник — жутковатый прямой взгляд из-под излома светлых бровей, кошачья грация и ни следа усталости, хотя сама Артурия после такого дня с ног валилась, и если бы не встреча с Бедивером, упала бы в постель и заснула мертвым сном до утра. Сейчас королеве уже не верилось, что совсем недавно она посчитала его пьяным, это было неправдой. Таким Гильгамешем можно было только любоваться, до тех пор, пока он не откроет рот, по крайней мере. Наткнувшись на такой же внимательный изучающий взгляд, Артурия наконец ответнулась. — И все-таки, как ты нашел Бедивера? — поинтересовалась она в пространство. — Он был схвачен у ворот города. Сам пришел, как сказал, проситься на службу. Моя стража его схватила, и так и сгноила бы в пыточных, считая его лазутчиком, но я вовремя решил наведаться к одному из заключенных по просьбе главы тайной службы, и узнал в оборванце одного из твоих приближенных. — Вот как. До пруда они добрались минут за десять, пребывая каждый в своих мыслях. Пришел сам… парадоксальным образом Артурия Гильгамешу верила, он никогда не был склонен лгать по пустякам. Вот только… — И как же он оказался на закрытом турнире для истфилдской аристократии? — поинтересовалась она, замерев на берегу, так, что вода почти касалась края сандалий, холодя пальцы. Совершенно неудобная обувь — скорее красивая, нежели практичная, запыленная после побега через окно и прогулки по саду. В такой только по мраморному полу коридоров ступать… — Только не говори, что ты решил выпустить его вместо голодного льва, по старой доброй милесской традиции. — Решил, что тебе не помешает знать, что хоть кто-то из тех, кто клялся тебе в верности, клятву сдержал, — просто ответил Гильгамеш. Шаг, два — он встал за спиной, так близко, что каждый выдох ощущался кожей — размеренный, теплый. Ладони подцепили распущенные волосы, убрав их за спину. Артурия напряглась, ожидая от него как минимум новых попыток поцеловать, но он просто замер рядом, не касаясь даже плечом. — Я сама отдала приказ уходить и выводить жителей, — пожала она плечами. — Они следовали прямому велению своего командира, ослушание в военное время было бы равно дезертирству. — Тогда мальчишка — дезертир. Завтра прикажу казнить его. — Он — рыцарь королевы, и я решаю, что с ним делать. Кроме того, насколько я помню, это был твой подарок, а распоряжаться даром, который сам же сделал, можно только… — При угрозе жизни или здоровью одаренного, — закончил Гильгамеш, весело хмыкнув. — Выучила свод законов? — Пришлось. Не привыкла бездельничать, это нагоняет тоску. Смешок согрел затылок, но по спине почему-то гулял холодок — и зрело в душе мерзкое, гложащее чувство. Гильгамеш вроде бы был весел, но у Артурии возникло настойчивое, губительное для самооценки ощущение, что ее сейчас считали за умненького зверька. Не выдержав этого молчаливого пренебрежения, она развернулась на каблуках, глядя снизу вверх. — Понимать, что не можешь повлиять ни на что, совершенно тягостно, Гильгамеш. И тебе повезло не испытывать этого никогда… Впрочем, — вздохнула она, заметив, что усмешка супруга стала шире, — тебя безделье точно никогда не тяготило. — Изображение активной деятельности не всегда означает, что эта деятельность действительно стоит внимания. К примеру, если ты будешь выслушивать сотню просителей с их потерянными коровами и просьбами помочь деньгами, то только напрасно истратишь силы. Или, скажем, месяц бездействия целой армии в ожидании первого шага противника — тоже отличный способ подорвать боевой дух… — Если не знаешь, чего ждать от противника, выжидание — лучшая политика. — Смелые правят миром, трусы же вынуждены всю жизнь скрываться. Догадайся ты раньше, что это был щедрый жест с моей стороны, возможно, смогла бы избежать хотя бы заговора… Эх, жаль нет вина, чтобы скрасить разговоры. Зато можно разнообразить прогулку купанием, как считаешь? Артурия жалела совсем о другом: что вообще решила быть вежливой и пошла с ним. Ничего этот разговор не принес, кроме ещё одной порции нравоучений, а наблюдать, как Гильгамеш спокойно, без спешки раздевается донага, лишний раз не хотелось. Развернувшись, она попыталась уйти, пока супруг не заметил, но он со смешком притянул ее к себе. — Ну уж нет, моя королева, сбежать не получится. Раздевайся, мне сегодня до смерти надоело это одеяние.

***

— Ваше величество, можно вас на секунду? Я слышал, вы прекрасно разбираетесь в лошадях. Следующим днём гости уезжали, и потому Артурия совершенно не удивилась, застав в конюшнях возле ее любимого места для тренировки Мин Хуня. Солнце едва поднялось над горизонтом — королева всегда выходила тренироваться рано, едва Гильгамеш отправлялся по своим делам. Над ежедневным избиением манекена, призванного изображать врага, он снисходительно посмеивался, однако высказываться и тем более запрещать что-то не пытался, видимо, осознавая, что это не возымеет толку — а может, считая безобидной женской прихотью. Гнедая кобылица — ухоженная, причесанная, стройная, явно очень дорогая для Мин Хуня, наполовину дремала в стойле, подглядывая за хозяином хитрыми глазами. — Красивая девочка, — улыбнулась Артурия, не удержавшись от того чтобы потрепать ее по морде. Лошадь зажмурилась и машинально потянулась к ладони в надежде на какое-нибудь лакомство. — Тиосская скаковая? — Да, подарок дяди, — кивнул Мин Хунь. — Милая традиция дарить своих лучших животных, если хочешь завоевать доверие. Они вряд ли потеряются, не будут пылиться в сокровищнице и в принципе станут прекрасным напоминанием о дарителе. Циши приглянулась мне очень давно, ещё когда была жеребенком в дядиных конюшнях, о чем я неоднократно ему говорил. Артурия промолчала, сглатывая почему-то подкативший к горлу комок. Некстати вспомнилась Ашу, подаренная отцом, которую во дворце она так и не нашла даже когда битва закончилась. В душе Король рыцарей надеялась, что собака просто убежала или ее забрал кто-то из рыцарей, но ручаться за это не могла. Не сохранить даже собаку — что уж говорить о троне и государстве… — У вас был один дядя, — наконец изрекла она. — Господин Чан Те Хэ? — Тот самый, что поднял восстание, да. Очередное доказательство, что в случае войны дары не уберегут и даже не помогут избежать казни… — Сочувствую. — Благодарю, я уже умудрился смириться, — отрешённо, будто сомнамбула, кронпринц провел пальцами по носу Циши. Та зажмурилась и тоненько заржала, будто сочувствуя хозяину. — Циши, моя серебряная девочка, как оказалось, до смерти пугалась звона тетивы — представляете, сколько пользы из этого может извлечь амбициозный политик, не гнушающийся грязных методов? Артурия вспомнила вчерашний вечер, когда гости прощались с императором и по традиции вручали дары, и визиря, по велению которого в зал ввели двух молодых эришских кошек. Покосившись на королеву, он улыбнулся украдкой и обратился к Гильгамешу, заинтересованно взиравшему с трона: — Сиятельный шейх Аль Рашид, мир его дому, наслышан о вашей жене, о, император. Тонкая, как тростинка, грациозная, словно серна, гибкая, как кошка… — Осторожнее, визирь, еще немного — и я решу, что вам приглянулась моя супруга. Тогда я буду вынужден просить в подарок вашу голову, а это вряд ли понравится вашему сюзерену, — холодно улыбнулся Гильгамеш. — Простите великодушно, не хотел прогневать вас, — поклонился Аль Бахрей — Артурии показалось, что он побледнел. — Мой повелитель не желал нанести вам оскорбление, не говоря уже обо мне. По правде сказать, он хотел предложить вам лучших наложниц своего гарема, прекрасных и хорошо обученных, но решил, что его величеству будет не до них с прекрасной ари. Посему он изволил передать нечто более ценное — маравийское воспитание. …Кулаки Артурии снова сжались от едва сдерживаемой ярости. Заключение в комнате с голодными эришскими кошками в Маравийской империи было способом дрессировки наложниц — это она знала из землеописаний и еще тогда поражалась варварству некоторых сиятельных мужей. Хохот Гильгамеша снова зазвучал в ушах, будто наяву: о, представление достигло адресата! Она же сделала вид, что совершенно не поняла намека, но сейчас улегшееся было ощущение унижения всколыхнулось с новой силой. Вот только теперь рядом был Мин Хунь, принц-павлин, хотя вернее было называть его лисом: уж он-то не упускал из виду ни единого следа чужой слабости. — Вчерашний подарок визиря действительно был неожиданным для меня. И я искренне соболезную вам, разочаровавшемуся в близком человеке столь рано. Однако не думаю, что эришских кошек можно обучить растерзать человека и потом подарить их на глазах у всего двора, подставляя свою страну под угрозу войны, — пожала она плечами, решив играть кристальную честность. Ей щедро раздают намеки и следят за реакцией? Так есть ли лучший способ обмануть интригана, чем прямота? — Что вы, я всего лишь вспомнил обстоятельства обретения моей прекрасной Циши, — заверил Мин Хунь, расширив глаза в изумлении — так, что Артурия ему даже поверила. — Визирь наверняка не имел в виду ничего дурного. Традиции Маравийской и Золотой империй очень похожи… Наверное, оскорбительный подтекст почудился только мне. Артурия недоверчиво вгляделась в его лицо. Понимает? Нет, вряд ли, первый сын государя могущественной империи, родившийся с золотой ложкой во рту, никогда не страдавший от предубеждения приближенных — однако он сочувствовал, она вдруг осознала это с кристальной ясностью. Наверное, это открытие просто оказалось неожиданным, ибо с губ сорвалось: — Это был урок. — Визирь не в том положении, чтобы давать уроки. И вы тем паче не обязаны им внимать, ваше величество: подобные методы… «обучения» подходят только для забитых гаремных девиц Маравии. В империи Лао ценят покорность, однако вздумай вероятный супруг моей сестры научить ее чему-то силой, вряд ли сносил бы голову дольше месяца. — Вы, должно быть, прекрасный брат. Артурия хотела ответить дежурной вежливостью, но и сама испугалась прозвучавшей в голосе тоски. Мин Хунь взглянул на нее из-под ресниц и с неожиданной теплотой улыбнулся. — О нет, Мэй Ли предпочитает всё решать сама. Я всего лишь задариваю её драгоценностями, как и положено брату. Она очень любит золото и острые шпильки — почти так же, как я люблю перстни… Он продемонстрировал длань с золотым кольцом в виде дракона, настолько натурально исполненным, что каждый шип на гребне был отдельным, острым и фигурным. Такие кольца вряд ли можно было использовать как кастет, слишком хрупким казался дракончик. Однако невзначай оцарапать при рукопожатии смазанными ядом шипами — дело совсем другое. На миг в голову пришла мысль, что можно просто коснуться пальцем шипа, и не придется более беспокоиться о судьбе Вестфилда и о том, как терпеть свое положение: случайность есть случайность, Истфилд — называть его Золотой Империей даже про себя было тяжело, все равно что признать Вестфилд частью этой империи — будет занят войной с Лао. Что до Мин Хуня… Артурия выпрямилась, глядя ему в глаза. Гильгамеш казнит его, если она умрет, а супруг непременно узнает, с кем она говорила этим утром. Нет, несмотря на туманность его намерений и сомнительность методов, смерти принц Хунь не заслужил. Да и неведомая Мэй Ли будет горевать — а она, несмотря на любовь к отравленным шпилькам, точно не заслужила после предательства дяди получить еще и казнь любимого брата. — Наверное, потому культ рыцарства и не прижился на востоке. Трудно сражаться за честь прекрасной дамы, которая невинно опускает глаза, пряча в кольце яд, — произнесла королева после короткой паузы. Мин Хунь усмехнулся, будто разгадав ее мысли. — Яд черного скорпиона и зеленой змеи не так опасен, как яд, находящийся в сердце женщины, особенно обиженной. Владыка Нин, предок сиятельного Гильгамеша, решил не принимать всерьез жену, а в итоге был отравлен в собственной темнице. Ваша культура, о, леди, идеализирует женщин. А они имеют право и на обиду, и на злость… и на месть. — Лучше идеализировать, чем демонизировать. Или недооценивать. Вдалеке послышались людские голоса — похоже, солдаты шли на утреннюю тренировку. А ведь Артурия даже не дошла до поля для спаррингов, отвлекшись на разговор. Неужели солнце уже поднялось так высоко? Навес стойла не позволял разглядеть горизонта и скрывал их с кронпринцем от посторонних глаз, но все равно на миг возникло ощущение, что они заняты чем-то непристойным. Она тут же разозлилась на себя — неужели страх перед Гильгамешем, пронизывающий придворных, уже успел добраться и до нее? Пальцев коснулась чужая ладонь: кронпринц, всегда притворявшийся деликатным и тактичным, вопреки всякому этикету взял ее за руку — на краткий миг, всего лишь вложив в ладонь что-то тонкое и острое, отдаленно напоминающее стилет — но касание обожгло, точно огнем. Артурия резче, чем надо, обернулась к собеседнику, и вздрогнула от внимательного взгляда. — Не могу не согласиться, — негромко произнес он, снова взяв безвольную руку и поднеся к губам. — Только если вас все равно недооценивают, не дает ли это вам права держать в рукаве козырь? — Это то, о чем я думаю? — почему-то шепотом спросила королева, прерывая касание. Все мысли о нарушении этикета вылетели из головы, в висках набатом била кровь: не может быть. Не может этого быть. Опасный дар, очень опасный, уточнять, что это, даже не требовалось, да и прямой ответ сам по себе уже был преступлением. Правильным было вернуть подарок, но она почему-то не могла — только смотрела на Мин Хуня, вежливо склонившего голову и лукаво поглядывающего на нее из-под черных ресниц. — Верно, это подарок от всего сердца, — невинно произнес он, окончательно убедив Артурию в том, что дело нечисто. «Подарок от всего сердца», конечно же. — Вашему супругу я уже подарил Золотых Певчих птиц провинции Линь, но вы ведь тоже часть правящей династии. Не бойтесь, ваша совесть чиста — ни яда, ни каких-либо иных веществ на этой заколке нет, — добавил он, заметив ее замешательство. — Всего лишь украшение из моей личной сокровищницы. Считайте это вкладом в будущее — я предпочитаю заводить друзей, нежели наживать врагов — и способом принести извинения за не к месту поднятую тему, которая прогневала императора. Артурия поджала губы, проглотив возражение. Она оказалась в донельзя щекотливой ситуации: вернуть подарок значило отказаться не только от дружбы, но и от извинений… Конечно, можно было разыграть оскорбленную натуру, сказать, что поведение кронпринца на совете было непростительно, но с каждой секундой это выглядело бы все более неестественно. Да и не оказалась бы она в глупом положении, если бы отказалась от обычной заколки, в которой нет даже яда? Мин Хунь не торопил, он улыбался, гладя Циши по морде, но королева слушала, как приближаются солдаты и понимала: делать что-то уже поздно. Да и стоит ли? Покуда у нее нет влиятельных союзников, столь могущественные враги ей точно не нужны. — Я услышала вас, — склонила Артурия голову — будто признавая поражение. — И… спасибо. С солдатами она разминулась почти у самого дворца, так и не потренировавшись. Подарок нашел свое место на запястном ремне, рядом с тонким ножом, слегка оцарапав бледную кожу при попытке закрепить его. Задумчиво воззрившись на выступившую каплю крови, королева с каким-то странным равнодушием смахнула ее. Если заколка была смазана ядом, то ни на что, кроме кары Создателя пенять не получится. Праведная антарианка точно не испытывает чувства окрыленности от союза с врагом ее супруга. Отец был прав, считая ее совершенно нерадивой антарианкой.