(Не)отношения

Оно, в общем-то, получилось как-то само. Нет, правда само — Драко ни о чём подобном не думал, он и в мыслях не мог предположить, что однажды Гарри Поттер, шрамоголовая Надежда магического мира, окажется в его постели. Более того, скажи ему кто месяц назад, что он будет раздвигать ноги перед блядским Избранным и стонать не хуже заправской шлюхи, Малфой не задумываясь украсил бы скулу наглеца синяком. А потом ещё швырнул бы чем покрепче: ну, вроде той Сектумсемпры, которая оставила на его груди и животе тонкие розовые полоски шрамов. Когда Драко впервые увидел себя после того, как над ним поколдовал спаситель-Снейп, чудом не рухнул в обморок. Было из-за чего — прекрасное тело, которым Малфой по праву гордился, оказалось изуродовано! Убеждённый в том, что идеальность кожи навек загублена, Драко не на шутку опечалился — разве кто-то задрожит от желания, увидев нитки рубцов, вскользь проходящие мимо сосков и убегающие почти параллельно блядской дорожке ниже? Но, как выяснилось, Поттера мало волновали его шрамы. Поттер их, может быть, даже немного любил: повторял нечёткие контуры пальцами, губами, языком, так что к концу этой сладкой пытки, когда он переползал требовательными ласками на самый низ напряжённого живота, Драко готов был взвыть. И особенно остервенело насаживал Героя ртом на свой член. Это сперва казалось забавным и, что скрывать, жутко чесало самолюбие — как же, Гарри Поттер, по глупой случайности угодивший сперва в слизеринские подземелья, а после — в постель Драко Малфоя, бесстыдно отсасывал сыну Пожирателя! Потом осталось только сладкое, томительное чувство под рёбрами. Героини сопливых романов, которые изредка почитывала Нарцисса Малфой, так характеризовали влюблённость. Драко так характеризовал простое житейское «хочу» — хотел он Поттера постоянно и везде. С того самого дня, как взъерошенный, точно воробей, Герой ворвался в подземелья (у кого он выпытал пароль, Малфой так и не узнал) и попросил — попросил! — Малфоя — Малфоя! — позволить ему перекантоваться пару часов у него. Логика Поттера оказалась простой и совершенно гриффиндорской — разумеется, его маленькие друзья, грязнокровка и предатель крови, ни в жизнь не додумаются искать Избранного в комнате слизеринского выродка. Правда, подвох Драко — стыд и позор — почуял гораздо позже. Примерно тогда, когда полез утром в душ, а после ощутил требовательные ладони на бёдрах. Или когда Поттер бухнулся на колени и отсосал ему впервые прямо там, зная прекрасно, что любой, кто зайдёт, немедленно увидит эту живописную композицию. Впрочем, сосал Поттер так — и где только научился? — что думать о нетерпеливых однокурсниках за дверью Драко мог только первые полминуты. Как и о том, что он — Мерлин великий! — позволяет ёбаному Герою вылизывать языком чувствительную головку, дразня уретру, и, о-о-о, зарываться пальцами в тонкие светлые волосы в паху, почти вжимаясь носом в низ живота. То, что происходило между ними, нельзя было назвать отношениями. Да и к чему? Гарри Поттер получал разрядку, вымещая на Малфое то ли злость на друзей, то ли просто буйство гормонов, а Драко, тающий под умелыми движениями рук, языка и — ладно, ладно — твёрдого толстого члена Героя, получал крышесносный секс. Кажется, в Хогвартсе они умудрились перетрахаться везде. Торопливая дрочка в туалете Плаксы Миртл? Пожалуйста. Неловкий минет (на этот раз сосал Драко) прямо под партой на сдвоенных Заклинаниях, в паре метров от Финнигана и Томаса, которые при должном желании и везении — не вовремя уронить ручку эти криворукие придурки могли — точно застукали бы их? Раз плюнуть. Быстрый перепихон в нише за, по счастью, молчаливым портретом? К чему себе отказывать. Никуда не делись язвительные перепалки, ядовитый обмен любезностями, никуда не делось вечное соперничество на квиддичном поле. Но теперь у Драко была просто охеренная мотивация выигрывать на тренировочных матчах. Потому что после того, как впервые вялый снитч затрепыхался в его руке, Гарри Поттер — благо обе команды успели свалить — с многообещающей усмешкой поволок Малфоя прямо под трибуны и на практике показал, как хорошо он владеет языком. Кончил тогда Драко дважды: сперва от языка в заднице, после — от члена. Сытый Поттер, вяло мурлыкавший ему в шею первую пару минут, когда они силились отдышаться, даже не прокомментировал ехидно. Только забрался пальцами в растраханное, залитое спермой отверстие и лениво мазнул по простате. А когда у Драко — блядские гормоны! — встал (это случилось до обидного быстро), заметил насмешливо: — Так и течёшь от моих прикосновений. Драко тогда попытался врезать ему, но извернуться с учётом того, что Поттер прижимался к нему всем телом, было проблематично. Да и шаткая ненадёжная конструкция, наскоро трансфигурированная из кучи палок, валявшихся под трибунами, едва ли простила бы ему этот манёвр. Пришлось терпеть. Терпеть, стонать, выгибаться и нетерпеливо вертеть задницей, с хныкающими и совершенно позорными стонами требуя вставить, блядь, наконец. В тот день Поттер тащил Малфоя практически на себе — ходить тому было не слишком приятно. Попавшемуся на пути первокурснику-гриффиндорцу скормили историю: заклятые враги немного повздорили, но в конце концов пришли к компромиссу, и теперь Поттеру вроде как жаль, что он отмудохал несчастного Малфоя. Восторженный первак, не обративший внимания на то, что Малфой мог потягаться количеством пятен на шее с жирафом, убежал хвастаться всему львиному факультету. А Драко с Гарри завалились в Выручай-комнату — удивительное изобретение человечества! — и Малфой долго и старательно мстил Поттеру, пока тот — о да, Герой магической Британии! — не взмолился о пощаде. Короче говоря, шестой курс в Хогвартсе у них вышел… насыщенным. Трахались, как кролики, точно внезапно обрели друг в друге смысл жизни (Драко не знал насчёт смысла, но на Поттера у него упрямо стоял), скармливали друзьям ложь про то, что они по вечерам тренируются в магических дуэлях и хохотали над скептическими выражениями лиц. Конечно, и польза от таких… занятий была! Гарри пришлось в срочном порядке осваивать простенькие исцеляющие чары — отговариваться каждый раз тем, что он неудачно зарядил Драко палочкой прямо в шею, да-да, вот сюда, что вы, это, конечно же, не засос, было утомительно. Да и лица что у более умных слизеринцев, что у туговатых гриффиндорцев день ото дня становились всё недоверчивее. Так что — о да! — теперь Поттер мог беззастенчиво раздирать светлую кожу сдавленно матерящегося Малфоя в кровь, а потом убирать повреждения с ехидным: — А ещё аристокра-ат… Драко в такие моменты слал его так красочно и витиевато, что Поттер ожидаемо восторгался, лез целоваться и получал. Увы, не в нос, хотя иногда Малфою очень хотелось ему врезать. Учителя благосклонно кивали головами — только Снейп ходил мрачнее тучи, — гриффы и слизни подчёркнуто игнорировали друг друга, а Хаффлпафф и Равенкло возбуждённо гудели: ещё бы, такое событие, враги, готовые перегрызть друг другу глотки, вдруг заделались друзьями, да ещё какими! Глотку Драко, сказать по правде, Поттеру перегрыз бы и сейчас — кровожадное желание (как-то Поттер пошутил, что все хорьки очень агрессивны, и тогда они и впрямь подрались, хотя дело, конечно же, закончилось злым сексом прямо на полу) просыпалось в нём особенно тогда, когда к херову Герою кто-то подкатывал. Разумеется, ревностью это не было ни в каком виде! Драко Малфой просто любил помечать своё, даже если это «своё», как и он сам, было решительно против предания их недоотношений огласке. Драко Малфой просто терпеть не мог, когда какая-то слащавая пятикурсница тёрлась рядом с ЕГО персональным ублюдком. О-о, разозлённый Драко превращался в мегеру! Его взгляды, казалось, душили на корню робкие желания девочек познакомиться с Героем поближе, а Поттер изо всех сил старался не улыбаться, потому что когда он начинал улыбаться, Малфой вытаскивал волшебную палочку, и, хотя он немного уступал Герою в магической силе, быть неожиданно вбитым в стену Поттеру ой как не хотелось. После такого болела и ныла спина, приходилось уступать место ведущей позиции уж-жасно любящему верховодить Малфою, а признаваться в том, что он способен был кончить от того, что Драко его трахает, Поттер не собирался. Хотя кончал исправно — хоть в баночку собирай, как шутил Малфой. И теперь уже он рисковал быть въёба… вбитым в стену. Гермиона и Рон на разные лады твердили: Гарри, это же Малфой! Панси и Блейз манерно тянули слова: Драко, твой отец будет не в восторге. Поттер кивал головой, как китайский болванчик, и под покровом ночи накидывал на плечи отцовскую мантию-невидимку, чтобы пробраться в Астрономическую башню и просидеть на холодном полу, вжимая в себя елозящего по нему Драко и бесконечно целуя его везде, где только мог. Драко обещал, что за всей его дружбой с Поттером кроется огромный и ужасный по своей злобности замысел, а потом до рассвета не мог уснуть, вертясь в постели и считая пальцами оставленные Поттером метки. Некоторые он сводить запрещал — те следы, которые легко можно было спрятать под одеждой, Малфой лелеял бережно, как барышня — подаренные ей цветы. Впрочем, услышь он из уст Поттера такое сравнение, разбитым носом Герой бы не отделался. У них было… странно. После охеренного секса, чувствуя сладкую истому в каждой клеточке тела, Драко нежно шептал в губы Поттеру: «Уёбок», и его опаляло тёплой волной внутри, когда Гарри лениво бормотал в ответ: «Пидорас». Пидорасами, по факту, были оба, но обвинять Малфоя в том, что именно он — при участии «тощей, но сексуальной», по выражению Поттера, задницы — совратил Избранного с пути истинного, было приятно. Хотя бы потому, что довольный собой и своей незапланированной диверсией Малфой лез целоваться и переставал плеваться ядом. На пару минут. Они ничего друг другу не обещали. Драко был волен трахаться с кем угодно, Гарри был волен трахаться с кем угодно. Но если Малфой шёл на свидание с какой-нибудь миловидной слизеринкой, его спину то и дело прожигал горячий злой взгляд; между лопаток, казалось, кожа раскалялась и лопалась, и бедной девочке не оставалось ничего — только грустно вздыхать, когда чем-то разъярённый Малфой бросал ей «извини, ничего не выйдет» и мчался надирать кому-то задницу. А пассиями Поттера девушки и вовсе становиться не рисковали — все шептались про «ту бедную малышку Элизабет», которую довели до нервного срыва невесть как оказывающиеся в её сумке угрожающие записки с одним-единственным «Оставь Поттера в покое» и сваливающиеся на неё одна за другой неприятности: то проснётся утром с обрезанными волосами, то всё лицо окажется в прыщах, то котёл с зельем взорвётся… На Малфоя, конечно, никто не мог и подумать! Они с Гарри были такими друзяшечками, как умильно шептались девочки-первокурсницы, не посвящённые в тонкости ненависти между факультетами, что только слепой мог не заметить их искренней и преданной исключительно братской любви друг к другу. Возможно, на Гарри Поттере было какое-то проклятие: ведь не найдётся в Хогвартсе человека, желающего Герою зла! О, Драко обожал собирать сплетни и с чувством пересказывать их Поттеру. В дни хорошего настроения Гарри лениво морщился, выслушивая пару-тройку, а потом заваливал Малфоя на кровать и на практике доказывал, что никакие там несостоявшиеся пассии не уменьшают его либидо, а если Гарри хочется трахаться, как Драко может отказать ему в помощи? В конце концов, они были почти братьями! Рон обижался страшно. Ревновал, злился, ставил ультиматумы: Гарри, выбери, кто твой лучший друг, я или он! Гарри, если ты не пошлёшь Малфоя, я уйду! Гарри!.. Как-то Гарри не выдержал и рявкнул: — Да отъебись ты! Я не лезу в постель к вам с Гермионой, что ты к нам с Малфоем пристал? До него дошло, что он сморозил, только когда цвет лица Рональда медленно поменялся на красный. Надежда магической Британии сглотнула и нервно нащупала палочку. Медленно-медленно на лице Уизли-младшего проступил мыслительный процесс. Гарри на всякий случай отступил на шаг. Рон почесал подбородок и задумчиво изрёк: — Ну, раз я всё ещё твой лучший друг… Малфой на рассказ Поттера о его случайном каминг-ауте не отреагировал никак. Впрочем, было бы странно, если бы он мог выдать что-то, кроме глухого «м-м-м…», пока тёплые пальцы Героя, перемазанные очередной липкой сладкой гадостью (Поттеру очень понравилось превращать в смазку продукты питания, а вот Малфою вымывать из задницы сливки, мёд или, прости, papa, клубничный джем нравилось не очень), дразнили узелок простаты. Шестой курс медленно, но верно подходил к концу. Не за горами были годовые экзамены, Гермиона жужжала Поттеру в одно ухо, неожиданно вставший на её сторону Малфой — в другое. Гарри, скромно считавший, что ему, как Герою, сделают скидочку, грустно вздыхал и брался за учебники. Не раз и не два он откладывал здоровенный талмуд и скользил пальцами по запястью читающего рядом Малфоя: по сгибу вен, к локтям. Это место у Драко было эрогенной зоной, и его тело каждый раз прошивало мелкой дрожью от неправомерных действий Героя. Но Малфой с каменным лицом — и таким же каменным стояком — отодвигался на край скамьи в библиотеке, сурово выглядывала из-за полок мадам Пинс, и Поттеру не оставалось ничего другого, кроме как с грустным вздохом взяться за книгу. Правда, Малфой здорово придал ему мотивации — пообещал, что если Поттер сдаст все экзамены, он непременно получит сладкое. Под сладким Малфой подразумевал целую ночь разнузданного бесконечного секса. И — Гарри чуть не завыл — с любыми атрибутами, какие только захочет использовать Поттер! Гарри ещё никогда не готовился к экзаменам так тщательно. Он закономерно оказался вторым по результатам после Гермионы. Рональд бурчал себе под нос что-то про ботанов и ботаничек, но Гарри его не слушал — больше всего его интересовал вопрос о том, где в Лондоне можно найти секс-шоп. Принесённым игрушкам Малфой не то чтобы не обрадовался… скорее напряжённо покосился на резиновый член и твёрдо заявил: это я в себя не засуну, нет-нет-нет, Поттер, не вздумай, только твой! Не засунул он, как же. Гарри успел кончить дважды, пока Малфой, оказавшийся в постели самой настоящей маленькой шлюшкой, трахал себя в коленно-локтевой, прогибаясь в спине и шире расставляя ноги на широкой постели в Выручай-комнате. А потом ещё пару раз — когда засовывал один за другим в растянутую дырку анальные шарики и когда вставлял сам, торопливо и жадно сминая узкие бледные бёдра пальцами. Малфой ему тогда отомстил знатно — ещё и с пробкой, которую Поттер по неосторожности забыл использовать. Драко пассивную роль любил больше активной, но охреневшее после стольких оргазмов (под конец кончали насухую, с матами и через боль) лицо Поттера определённо стоило того. Да и его задница, сверкающая синяками от крепкой малфоевской хватки, приятно радовала глаз. За всеми этими удовольствиями жизни Малфой совершенно не заметил, как наступило лето. Сумасшедший учебный год, состоящий из секса с перерывами на поездки к родителям, внезапно закончился, и оказалось, что ему, Драко, самое время тащить тощий зад к Люциусу и Нарциссе, а Поттер проебётся где-то там, в маггловском Лондоне, и ищи-свищи его потом! Лёгкую надежду придавала зажатая в руке бумажка с адресом родственников Поттера — внезапно застеснявшийся (а когда засаживал Драко в два члена, свой и искусственный, не стеснялся!) Гарри смущённо потупил глазки и нежно сказал, что был бы рад, если бы Дракусик ему хоть иногда писал. «Дракусик» пообещал приехать самолично и показать Дурслям, чем их крестник занимается в Хогвартсе. Поттер помялся немного, явно не желая столь широкой огласки, и неразборчиво пробурчал что-то про то, что они ещё встретятся. Малфой тогда фыркнул — звучало как фраза из дешёвого маггловского боевичка. Гарри таскал его пару раз в… ки-но-те-атр. Но Драко благополучно уснул у него на плече и проспал до конца фильма оба раза. Больше Поттер Малфоя с шедеврами кинематографа не знакомил, что было к лучшему. Первый месяц лета прошёл как-то мимо. Драко написал Поттеру недели через две. Тот ответил мало и скупо: «У меня всё в порядке. Твой отец ещё не в Азкабане?» Уязвлённый Драко отозвался на письмо шквалом негодования и обещанием выебать Поттера по самые гланды, когда увидятся. В ответ пришёл адрес. Где это было, Малфой знал — кафе-мороженое у Фортескью было излюбленным местом встречи всех уважающих себя юных волшебников. И потому, оповестив родителей о том, что он наведается к Паркинсон, накинул мантию поприличней, зачесал волосы поаккуратней… когда Малфою в голову пришло, что он прихорашивается, как девчонка перед свиданием, он злобно сплюнул и с такой яростью швырнул Летучий Порох в камин, что ему пришлось с глухими матами оттирать безнадёжно испачканный нос от сажи. Уже ждущего Поттера его вид повеселил. Одет Герой был как обычно — никак. Аляповатая безвкусная футболка и дурацкие маггловские джинсы, которые, впрочем, сидели на его аппетитной заднице отменно. Напряжённо крутя в пальцах ложечку, Поттер сообщил слизывающему усы от мороженого Драко: — Нам пора покончить с этим… дерьмом. «Дерьмом», как мгновенно догадался Драко, Поттер называл их бесконечный жаркий секс на любой поверхности. Уязвлённый до глубины души (он сидит тут, стараясь незаметно поправить дикий стояк, а Поттер о таком!), Малфой попытался пафосно удалиться. Не дали. Поттер усадил его к себе на колени на глазах у всех посетителей и — явно нарываясь на Непростительное — ласково промурлыкал: — Драко… будешь моим парнем? Как любой уважающий себя выходец из аристократичной чистокровной семьи, Малфой зарядил кулаком Поттеру по носу. Потом поднялся с его колен, одёрнул и так безупречно сидящую мантию, швырнул салфетку перепачкавшемуся кровью Герою и изрёк: — Сам объяснишь моему отцу, почему во всех газетах кричат о том, что Драко Малфой сидел на коленях у Героя. Поттер умильно, по-щенячьи улыбнулся и поинтересовался: — Это значит «да»? — Это значит «иди нахер», — мурлыкнул Малфой и, виляя бёдрами, удалился. Жгучий взгляд Поттера морозом проходился по спине, пока Драко не вышел из кафе. Усмехнувшись себе, Малфой привалился к стене и негромко произнёс, обращаясь к пустоте: — Конечно, это «да», придурок гриффиндорский. А потом — явно опровергая собственную фразу — глуповато улыбнулся и махнул в окно вставшему из-за стола Поттеру. В конце концов, им явно стоило заняться первым «эй-ты-мой-парень» сексом. Прямо сейчас.