глазами жадными грабить до капли последней

Ронан думал, что уже давно свихнулся. Он упустил момент, когда его жизнь перестала быть адовой смесью гонок, сарказма, горечи от потери отца и разочарованных взглядов Гэнси и Деклана и из сплошной монотонной массы, навалившейся на его плечи, превратилась в нечто настолько дурманящее голову и вызывающее тошноту. Фанатом стабильности и шаблонности он никогда не был и вмазал бы каждому, кто сказал бы такое, но происходящее вокруг заставляло его разум кричать и искать убежища, хотя внешне казалось, что он чувствовал себя дома, находясь в центре этого бедлама и хаоса. Сохранять хладнокровие и рассудок казалось жизненно необходимым. В Барнсе всегда было холоднее на пару градусов, чем в Генриетте. Он часто приезжал сюда, чтобы угомонить разбушевавшиеся мысли и чувства, разложить их по полочкам, вдохнуть полной грудью затхлым, пыльным, но таким родным воздухом и вернуться обратно на Монмаут, чтобы все началось снова. Кейбсуотер был беспощаден. Его же порождение отрывало от него по маленьким кусочкам, будто кончиками вытянутых пальцев, понемногу, словно заменяя ножевое ранение тысячами порезов от бумаги. Каждый раз он устало поправлял себя: это не Кейбсуотер. Это захвативший его демон. Признаться честно, ему было страшно вариться в этом одному. Ронан вдохнул поглубже. Может, на этот раз появится кто-то или что-то, способное вытащить его из этого омута. Ронан горько усмехнулся своей наивности. Несмотря на все заверения Гэнси в том, что они в этом всем вместе, несмотря на то, что так оно все и было, Ронан чувствовал себя одиноким. Он не винил ни Гэнси, ни остальных в этом. Он выбрал это сам. Не то чтобы он страдал мазохизмом, конечно. Просто каждый раз, когда Адам смотрел на Блу так, будто и любит ее, и ненавидит, Ронана снова отбрасывало в те времена, когда он, найдя труп отца на дороге, от ступора и отчаяния не знал, что делать и что чувствовать. Потом натягивал фальшивую ухмылку. Отшучивался. По-детски размахивал средними пальцами. В конце-то концов, ребят, у Линча сердце вообще есть? От этого приступа жалости к себе ему хотелось двинуть по своей же морде со всей души. — Ронан? Линч не мог вспомнить, даже постаравшись, что в Адаме было неидеально. Для него самого, конечно. Блу бесил его комплекс неполноценности, Гэнси временами уставал от его неуемной гордости, Ноа в принципе его боялся по непонятным причинам. Ронан же чувствовал себя тупой школьницей, которая от своей влюбленности не видит чего-то безумно очевидного. — Пэрриш. Просто «Пэрриш» в устах Ронана могло значить что угодно в зависимости от интонации. На этот раз это было приглашением войти. Старая комната Ронана в Барнсе всегда была темной из-за разбитой лампочки и заваленной старым, нагреженным хламом. Адам, наверное, никогда не смог бы понять, как Ронан был способен извлекать из своих снов и модели машинок, и собственных братьев. — Он будет в порядке, — тихо и с несвойственной ему мягкостью сказал Адам, садясь в сантиметрах от Ронана на его кровати. Линч не сразу понял, о чем именно говорил Пэрриш: он слишком засмотрелся на его руки, загорелые от постоянной работы на солнце, в маленьких шрамах, рельефные, будто лепил сам блядский Микеланджело. Если бы у фетиша на руки Адама Пэрриша было название, Ронан бы без стыда и смущения приписал себя к его обладателям. — Мэттью? — рассеяно спросил Линч, с трудом отрывая взгляд от побелевших костяшек. — Надеюсь. Эта тварь пожирает меня, и уверен, с тобой происходит то же самое. Адам лишь устало кивнул, опустив голову, и будто не до конца осознанно подхватил пальцами ладонь Ронана, расфокусированным взглядом взирая на их сцепленные руки. Ронан едва не задержал дыхание. — Руки больше не трескаются? — ляпнул Линч первое, что пришло в голову, и сразу же отвесил себе мысленную оплеуху за такую глупость. — Что? А, это, — Адам легко усмехнулся. — Твои познания в косметологии помогли безумно, спасибо. — Мудак. Адам лишь мягко рассмеялся, не поднимая взгляда. У Ронана внутри что-то перевернулось. Какая же банальщина. К черту это все. Ронан Линч он или нет, в конце-то концов? Когда Ронан поцеловал его, сердце, будто после того, как его сжимали со всех сил веревками, освободилось и заново начало свой бешеный ритм. Ослабло. Стало уязвимым. Будто стены, выстроенные им от отца, от Блу, от Гэнси, от каждого, кто попытался бы пробраться, рухнули как от взрыва, которым Ронан никогда не переставал быть. Адам остался лишь оголенным проводом, которого Линч не боялся касаться и загораться, взрываясь, раз за разом. В конце концов, демон может подождать. Ронан не мог позволить, чтобы демон забрал у него и Адама тоже. Гарантированную для борьбы с ним кровь он был более чем готов пролить.