Бог смерти: путь к Олимпу

В широкое окно залетали тёплые ласкающие лучи солнца, мягкая струящаяся тюль подрагивала от порывов ветра, залетавших иногда в комнату, шуршала и собиралась волнами, развиваясь, словно парус далёкого корабля. За окном шелестели молодые листочки деревьев, а иногда можно было услышать, как какая-нибудь незначительная бумажка, подымаемая силой ветра, шуршит, передвигаясь по асфальту. Птицы уже вовсю щебетали, а жучки и паучки быстро передвигались по просторам улицы, торопясь по делам. На дворе был май. Палата, куда проникал ветер, находилась на десятом этаже. Солнечный свет лёг полоской света на лицо парня, отчего тот поморщился, немного раздражённо вздохнул и попытался избавиться от надоедливого солнца. Закрыться у него не особо получалось, и сон как-то всё не шёл, отгоняемый свежим бодрящим весенним воздухом. Брюнет разлепил с усилием глаза. Он далеко не сразу понял, где находится: комнату парень видел впервые в жизни, но из-за наличия разных медицинских приборов и больничной пижаме ему удалось довольно быстро определить место своего положения. Но как он здесь оказался? Как давно лежит? Он попытался сесть — вышло с трудом, а встать на ноги было практически нереальной задачей. У него жутко болели голова и руки. Он внимательно осмотрел их на наличие каких-либо повреждений, но не нашёл ничего кроме симметричных на запястьях тёмных шрамиков в виде замысловатого узора. Дверь в палату тихо скрипнула, и в помещение вошёл парень. — Не может быть, — выдохнул он, подходя ближе, не веря собственным глазам. Он смотрел так, словно перед ним восьмое чудо света, что перед ним какой-то волшебник из далекой страны, в которую веришь только в детстве. — Можно так не пялиться? — прохрипели ему в ответ, и парень испугался собственного голоса. — Прости, — тут же опомнился гость, немного стушевавшись, — просто никто не верил, что ты очнёшься. — В смысле «не верил»? — он смотрит на смутно знакомое лицо, а сам не понимает, кто перед ним. — Просто… Ты больше двух лет лежал в коме, и все забили на тебя. На днях планировали отключить аппарат этот… — он замялся от волнения и только смог сконфуженно улыбнуться. — Ты понял. Главное не это, главное — ты жив. Юнги, я так рад те6я видеть! — и парень принялся обнимать ничего не понимающего Мина. Одна мысль о том, что он два с лишним года пролежал в коме не просто пугали Юнги, они ужасали его своими огромными цифрами, своими часами и минутами, бесследно уплывшими. Медленно Юнги вспоминал, что этот парень, что сейчас пытается удушить его счастья, его младший брат. — Спасибо, — зачем-то выдавил из себя Мин, обнимая в ответ. Лишь после того, как братья налюбовались друг другом, насмеялись от души, младший сумел рассказать, что произошло с Юнги два года назад. — Понимаешь, — начал его брат, — в тот день я был в универе, а потом задержался. Так вот, Юнги, когда я вернулся (а вернулся я довольно-таки поздно) в квартире не было никого. По крайней мере, тогда так подумал я, а потом, — он вновь замялся, и ему пришлось тряхнуть головой, чтобы сбросить с себя это наваждение, — а потом, когда я вошёл к тебе, я увидел, что ты лежишь без чувств на кровати. Ты, видимо, только вышел из душа, а потом что-то произошло, но я не мог этого знать. Да и сейчас я тебе не отвечу на это вопрос. Врачи только пожали плечами, мол, парень здоров, как бык, нет у него причин впадать в кому. Прям загадка какая-то… Они просидели ещё с час, а потом Юнги пожаловался на усталость и решил прилечь немного отдохнуть. Ему надо было подумать. Он был в коме. Он потерял целых два года. Юнги судорожно соображал, что же он делал в тот роковой день. Да, он решил после работы расслабиться в душе, а потом… В его голове смутно мелькнул чей-то образ. Эта расплывчатая фигура имела рыжие волосы и слегка высокий, возмущённый голосок. «Да Бог смерти я!» — Бог смерти, Бог смерти, — продолжал повторять Юнги, каждый раз пытаясь вспомнить, что бы это значило. — Чи......Чим.....Чимин? — вдруг как-то отчётливо даже для самого себя произнёс Юнги и так и застыл. Воспоминания, до этого, казалось бы, полностью утерянные, стали шумными потоками возвращаться. Юнги тяжело задышал и судорожно схватился за голову, потому что та готова была разлететься на кусочки от перенапряжения и дикой, пронзающей насквозь боли. Образы то появлялись, то снова исчезали, но Юнги успевал ловить их и ставить в единую картину произошедшего. — Чимин! — снова завопил Юнги, когда последние события недостающими кусочками пазла сложились в голове в единый образ. Юнги сумел превозмочь свою слабость и даже встал на ноги, правда, его запала и геройства хватило на какие-то жалкие несколько минут, и парень вновь рухнул на кровать. Наверное, ему следовало бы всё это хорошенько обдумать, прежде чем вот так безрассудно кидаться в …. А собственно куда он так резко двинулся? Юнги ещё явно помнил последние события и эти ворота в Тартар, помнил плачущего Чимина, умирающего Хосока. Он помнил всё слишком отчётливо и даже помнил, как внутри него тогда что-то сжалось, словно мёртвое сердце внезапно обрело жизнь и забилось в агонии. Но во всей этой слишком реалистичной картине была одна, но явная не состыковка. Парень был в коме. Он не мог быть где-то ещё, тем более… — Какой-то абсурд, — наконец произнёс Мин, сидя на кровати. -Какие к чёрту Боги смерти? Нет этого! Нет и не будет! Глупая фантазия… И эти слова звучали из уст Юнги не злобно и не раздражённо, а разочарованно, потому что всё произошедшее внезапно оказалось лишь сном бредившего человека; в его голосе сквозила неприкрытая боль и желание сделать тот сон не вымыслом, а явью. За своими рассуждениями Юнги не заметил, как подошёл вечер. Он даже не замечал медсестёр и докторов, что иногда заглядывали к нему в палату и что-либо спрашивали. Мин отвечал как-то на автомате, даже не вдумываясь в смысл сказанного. Он пытался объяснить себе то, что к нему пришёл Бог смерти в квартиру, а он с ним переспал. Может, у него уже тогда начались галлюцинации? Но откуда же они у него взялись? Во всей этой истории один факт противоречил другому и нельзя было прийти к единому выводу. На улице шумели машины, кто-то спешил домой, кто-то на свидание, но так или иначе каждый стремился попасть к кому-то дорогому и близкому. У Юнги же такого человека, кроме, естественно, брата не было. Уже сидя в сумерках вечера и вслушиваясь в доносимы с улицы звуки, Юнги решил, что и та встреча в квартире была просто больным бредом, не более. Таким образом, для Юнги сказка с погонями, боями и сумасшедшей любовью подошла к концу. Дни в больнице тянулись очень медленно, и Мин желал как можно быстрее вернуться к себе домой, приняться за работу над песнями. Конечно, последствия такого забвения не прошли для него даром, и это касалось не только его физического, но и духовного состояния. Брат всё чаще замечал, что Юнги слишком часто уходит в себя. Он часто о чём-то думал, а улыбка с его лица и вовсе сошла. Объяснить причину этой перемены младший не мог. А Мин на все вопросы брата только пожимал плечами и сам не знал, что мог бы ответить на это. Нет, на самом деле Юнги знал причину, но он старался об этом не думать. А в идеале со временем желал всё забыть, как часто происходило со снами. Несмотря на то, что Мин уверил себя в том, что Чимин и Боги смерти были плодом его воображения, из раза в раз он мысленно возвращался к тем светлым дням, где ещё не было Гекаты и Таната, а был он и Чимин; где день был наполнен солнечным светом и смехом Пака, где комнату их общаги оглушили вопли и визиги рассерженного Чимина, где вечерами тишину нарушали тихие стоны рыжика и его сбитое дыхание. Юнги злился на себя, за то, что глупо скучать по придуманному подсознанием образу, сражался сам собой, но каждый раз проигрывал эту битву. Он слишком сильно скучал по Чимину.

***

— Да ничего особенного, — говорил Юнги как-то с братом по телефону, — меня наконец освободили. На том конце провода послышался смешок младшего. — Ты теперь так называешь то, что тебе разрешили выходить из палаты? — И ещё много ништячков, — засмеялся Юнги, останавливаясь у окна. — Да ну тебя! У меня дела. Так что давай там! — хрюкнул в трубку брат и отключился. Юнги снова остался один, и только ветер и шум машин составляли ему компанию. Позади кто-то шаркал ногами. Мина немного стало раздражать присутствие какого-то незнакомца, который остановился недалеко от окна, а затем, немного помявшись на месте, подошёл ближе, заглядывая в него. Ветер развивал пряди чёрных волос, а парнишка довольно жмурился, подставляя своё лицо тёплому ветру и яркому солнышку. Наверное, думал Юнги, это безумие. Он только убедил себя в абсурдности всего произошедшего с ним по ту сторону жизни, и поверить сейчас в обратное было слишком сложно. Но парень снова открыл глаза и посмотрел на Юнги. Теперь Мин готов был поклясться, что его сердце предательски сжалось, и что-то защемило внутри. Он не знал, как надо реагировать на это безумие, поэтому единственное, что он мог, это также глупо смотреть на парня рядом. — Я тебе помешал, извини, — он немного сконфужено улыбнулся и отвёл взгляд. Я, наверное, пойду. — Чимин, — лишь смог выдавить из себя Юнги, а парень рядом вздрогнул и вновь развернулся к юноше. — Извини, — он пробежался растерянным взглядом по Юнги, пытаясь вспомнить, где мог его уже видеть раньше, — а мы с тобой знакомы? У Мина в горле пересохло, и он только сумел кивнуть, и то это вышло как-то неуверенно и слишком странно. Потому что одной фразой Пак смог загнать Юнги в какой-то плен, из которого нельзя вырваться. Внутри него смешалось всё: радость от внезапно появившегося вновь в его жизни Чимина, испуг, страх из-за чимининого «мы с тобой знакомы?» и ревность вперемешку с досадой от того, что теперь-то он ему никто и не может претендовать даже на простые объятия. — Так что? — всё также рассеяно поглядывал на Мина Чимин, и его молчание с каждой секундой всё больше и больше пугало Пака. — Вы что… — внезапно Чимин отшатнулся и как-то затравленно взглянул на Юнги. Этот жест заставил прийти старшего в себя, и он поспешил успокоить Чимина. — Я Юнги. Ты меня совсем не помнишь? — Нет, но деньги все я уже давно отдал. Я больше не играю в ваши игры, — Чимин спиной попятился назад, а потом упёрся в стену, и его глаза ещё сильнее расширились от страха. Впервые Юнги видел такого затравленного и перепуганного до смерти Чимина. В реальной жизни он был не таким взрослым и мужественным, как-то внезапно оказалось, что и на личико он ещё совсем ребёнок, скорее, подросток, чем взрослый юноша. У этого реального Пака не было огненно-рыжих волос и глаза с большими синяками под ними не имели и доли той прежней задорности. Лишь сейчас Юнги понял: он абсолютно не знает этого настоящего Чимина. — Я не знаю о ком ты, но поверь мне, я не собираюсь делать тебе что-то плохое. В знак своего дружелюбия Юнги протянул руку Чимину, но тот лишь недоверчиво посмотрел на неё и опустил голову. — Ладно, если ты и правда мой знакомый, которого я не помню и который не желает мне зла, то я не против общаться. Но правда… я тебя не помню. — Не страшно, — Юнги стоило больших усилий улыбнуться ему, — главное, что я помню.

***

Прошло несколько дней. Юнги регулярно заходил в палату Чимина, где они постоянно болтали. Парнишка, конечно, поначалу продолжал стесняться и чуть боязливо поглядывал на Юнги ожидая с минуты на минуту от него какую-то подлянку, но ничего такого не происходило, наоборот, Юнги во всём помогал ему: таскал еду, фильмы вместе со своим ноутбуком (который был пронесён его братом задолго до этого в больницу), рассказывал забавные истории и рассказывал о себе. И за короткий срок Чимин из молчаливого, пугающегося всего мальчишки, превратился в того самого паренька, которого и знал раньше Юнги. Чимин постоянно говорил о всякой чепухе, дулся на него по поводу и без, а за брошенное Юнги по старой привычке прозвище «рыжик» зарядил ему подушкой, мол, он терпеть не может рыжий цвет, что он вообще несёт. Юнги быстро сдался и признался себе самому, что и чёрненький Пак тоже шикарен и теперь следовало бы ему придумать новую кличку, для того, чтобы временами подбешивать его. Чимин уже довольно много знал о Юнги, о его увлечениях и жизни в целом, а вот сам Мин наоборот — он знал о Паке ровным счётом ничего. Даже возраста не мог узнать, потому что, когда дело доходило до чего-то личного, Чимин тут же грустнел и переводил тему. Юнги не раз замечал, как Чимин в такие моменты сильнее одёргивал рукава длинной кофты, словно этим пытался скрыть от Юнги всю правду. Так продолжаться уже не могло. Расспрашивать Чимина было бесполезно, а вот поговорить с одной милой девушкой из персонала было вполне реально. — Мы не можем вам предоставить эту информацию, — бойко заявила она и уже собиралась уйти, но Мин, задетый за живое, пустил в ход козыри. — Тогда я могу рассказать главврачу о ваших шашнях с одним из хирургов? И она была вынуждена сдаться. — В общем, я знаю немного, — начала говорить сбивчиво девушка, — знаю только, что сейчас ему семнадцать, прибыл он к нам в больницу в ужасном состоянии. Мало того, что всё его лицо было разбито, так и в крови мы обнаружили не малую дозу наркотиков. Его привезла сюда мать, парень пытался покончить с собой и порезал вены. Он тогда потерял много крови. Мы, конечно, помогли ему, чем смогли, но парнишка впал в кому. По идее сейчас он не должен тут так спокойно расхаживать, всё же грешки не маленькие, но мать так слёзно умоляла, и мы сделали для неё исключение. Сами понимаете, что за два с лишним года она и так настрадалась, а парень вроде и не собирается чего-либо выкидывать. Так что, может, оно и наладится? На секунду она искренне и счастливо улыбнулась, а затем поспешила удалиться. Юнги брёл по пустому больничному коридору и не знал, что ему теперь делать с полученной информацией. Он подозревал нечто подобное, но до последнего надеялся услышать опровержение своим догадкам. Ему вдруг вспомнилось, как однажды он был в гостях у Мойр и видел полотно жизни Чимина. Там были кадры похожие на только что услышанные слова, но всё же… Чимин не ожидал, что в такой поздний час к нему может кто-то прийти, поэтому лишь от одного стука в дверь он сильно вздрогнул. Юнги вошёл медленно, и впервые за всё время Чимин увидел на его лице какую-то грусть, смешанную с внутренним напряжением. Юнги впервые был так серьёзен и потерян. — Привет, — улыбнулся Пак, но Юнги лишь присел напротив него и молча стал изучать взглядом подростка. Такое поведение пугало Чимина, и он сильнее прижал коленки к груди, почти что сжавшись в комочек. Мин потянулся к рукам мальчишки, но тот судорожно отдёрнул их назад и спрятал под одеяло. За всё время он ни разу не давал коснуться себя. — Почему ты мне никогда ничего о себе не рассказывал? Чимин потупил глаза в пол и закусил губу. Он упорно молчал, избегая зрительного контакта с Юнги. — Ты думал, что я от тебя отвернусь? Чимин, не скрывай больше ничего от меня, прошу. — Я ничего… — было начал говорить парень, но Юнги решительно его перебил. — Я знаю и про наркотики, и про суицид. Я даже могу назвать день и час, когда ты вышел из комы. Но Чимин молчал, он лишь затрясся всем телом, словно его внезапно одолела лихорадка, и перестал практически дышать, пытаясь совладать со своими чувствами. — Я знаю о тебе больше, чем ты можешь подумать, но это не значит, что ты мне будешь не нужен. Ты, скорее всего, посчитаешь меня сумасшедшим, но, кажется, там, по ту сторону света, есть что-то иное, другой мир, чтоб его! Юнги засмеялся и уже был готов принять слова недоверия и, может, даже презрения от Чимина, но тот молчал. Он лишь непонимающе смотрел на Юнги и чего-то ждал. — В том мире мы с тобой и познакомились. Ты был Богом смерти, как и я. Чимин никак не отреагировал на его слова, лишь судорожно облизал свои губы. И это было каким-то сигналом для Юнги, он, словно спятил, словно у него отказали тормоза, парень придвинулся ближе к забившемуся в уголок Чимину и накрыл его губы своими. После стольких дней и недель мучений Юнги чувствовал себя счастливым. У него текли по щекам слёзы, и он не мог понять плачет ли от счастья или же от накопившейся в груди боли. Губы Пака были такими же мягкими и податливыми как и раньше. Парень не кричал, не пытался оттолкнуть Мина. Он просто застыл, как каменное изваяние, а потом с силой сжал руку Юнги. И тут случилось то, чего не ожидал сам Мин: Чимин стал с какой-то дикой страстью отвечать на его поцелуй, он обхватил руками и ногами старшего, словно пытался с ним слиться воедино, и углубил поцелуй. Пак сбивчиво дышал, то и дело отрываясь от губ Юнги он что-то неразборчиво шептал, хихикал, а потом вновь приникал к губам старшего, перебирая пальчиками волосы на его затылке. Теперь уже Юнги не понимал, что тут происходит. Он был растерян, смущён и возбужден. Лишь когда младший опрокинул его на кровать и оседлал его бёдра, тот наконец пришёл в себя и оттолкнул Пака. Они пытались отдышаться, и в этой воцарившейся тишине они обменивались лишь смущёнными взглядами. — Я думал ты меня оттолкнёшь, — начал первым Юнги, а ему в ответ улыбнулись. — Ты сделал это первым. — Ну, а как я должен был реагировать на то, что ты вдруг так внезапно на меня накинулся? — Да, Юнги, ты как всегда в своём стиле. Я вот, правда, надеялся, что в этой жизни ты будешь другим, а ты продолжаешь надо мной стебаться, — Пак обиженно сложил руки на груди и уже хотел отвернуться, но его схватили за плечо и заставили замереть. — Ты всё помнишь? — у Юнги казалось в глазах сейчас плещется лишь одно безумие, и поэтому Чимин поспешил его утешить. — Теперь помню, — он улыбнулся Юнги как раньше, улыбнулся ему, их воспоминаниям и прошлому. — На самом деле ты бессовестный и аморальный тип, Мин Юнги, что если бы этот маленький ангелочек Пак Чимин не вспомнил тебя, а? -Но ты вспомнил, — каким-то дрожащим голосом произнёс Юнги, уже собираясь обнять Пака. — Да, именно поэтому, я тебя прощаю. Спасибо, — последнее слово прозвучало тихо и утонуло в новом поцелуе. Лишь когда буря, томившихся внутри парней чувств, улеглась, и они уже спокойно лежали в обнимку, смотря на то, как за окном начинает всходить солнце, Чимин решил поговорить. — Что произошло там? — Ты о чём? — Юнги немного озадаченно посмотрел на младшего. — Просто… Почему нас убил Намджун? Юнги перевернулся со спины на бок и закинул вторую руку на Чимина. — Он нас не убивал. Тебе не кажется глупым, что мёртвого можно убить? — Тогда что же? — Я толком не знаю, но, возможно, он просто хотел нас развеять по ветру, так, чтобы от нас ничего не осталось, в принципе, я думаю, это возможно. Но он сам того не подозревая вернул нас к жизни. — Выходит, каждый Бог смерти — человек в коме? — Глупости, — лишь фыркнул на это Юнги, — ты сам помнишь, какая судьба нам была уготована. Может, поэтому мы не вписываемся в общие правила? Чимин же всё это время гладил пальчиками Юнги по груди и смотрел куда-то в сторону. — Так он был предателем? — Кто? Намджун-то? А кого ты можешь не назвать предателем? Кого можно назвать абсолютным злом? Ты присмотрись: среди богов смерти было столько замечательных… людей? — он засмеялся от абсурдности сказанного, но продолжил. — Намджун не был злым, пешкой, возможно, и был. Но и Гекату нельзя назвать абсолютно злым. В нём было что-то человеческое. Может, он просто запутался? — Может, — тихо вздохнул Пак, продолжая слушать. — Вот Танат, да. Танат был игрушкой в руках Гекаты. Он вертел им как только вздумается. Этот гадёныш пользовался тем, что Чонгук любит его, как бы это странно и абсурдно не звучало. Такая же история была и с Сокджином. Он не был плохим, он был просто пешкой в руках Намджуна, причём, если Гук и знал о замыслах Тэ, Джин ничего не знал. Но не в этом суть. Суть в том, что нельзя вот так просто поделить мир на чёрное и белое. Нет разницы Боги Олимпа или Боги подземного царства. Что их отличает? Богатые наряды? Наличие божественной амброзии? Или, может, светлый образ в глазах большинства? Это не значит ровным счётом ничего. Нельзя оценивать кого-то только с той точки зрения, что её придерживаются большинство. Толпа часто ошибается. Никто из них не был плохим, они просто по-своему были потеряны. — Хосока жалко, — тихо вздохнул Чимин, а Юнги впервые не испытал ревности. Он лишь почувствовал тоже, что и Пак. — Признаюсь, мне его и правда жалко. Но по-другому быть просто не могло. — Я мог закрыть врата! — всхлипнул Чимин. — Ты бы умер, дурачок. Тэхён всё спланировал с Намджуном. Ты бы отдал свои силы. Растворился бы во вратах. А они бы распахнулись и выпустили бы наружу Титанов. — Глупости! Ты их открыл! На это Юнги лишь закатил глаза и ущипнул Пака. — Вот ты ничего не знаешь, а продолжаешь утверждать. Я открыл их лишь наполовину. Половина моей силы, как бы это глупо не звучало, была заключена в тебе, ты бы их не закрыл. Ты бы их открыл. Только простой Бог смерти мог их запечатать. Им и стал Хосок. — А что было бы, если бы я их отпер? — Мы бы просто исчезли и вряд ли бы появились в этом мире. — То есть, никто не был виноват? Юнги лишь пожал плечами. — Мы не можем их судить. Все мы были жертвы обстоятельств. — Откуда ты столько знаешь? — нахмурился Чимин и было видно, как он злиться из-за этого на Юнги. — Высшие силы дали мне эти знания? — шутливо предположил Юнги. — А про Хосока ты откуда знаешь? Он же тебе ничего не говорил. — Знаю, или ты мне не веришь? Чимин конечно же верил, а Юнги был рад этому, потому что он не знал, как сказать то, что в нём поселились все воспоминания Хосока, связанные с Чимином. Ему иногда думалось, что та частичка Чона, которая любила рыжика, поселилась в нём, словно любовь к этому парню объединила их воедино. Они оба замолчали, и каждый в этот момент думал о чём-то своём. Им предстояла новая, ещё не познанная жизнь с кучей земных проблем, с непринятием, с ссорами, победами и поражениями. В этой жизни они не были бессмертными богами, у них было лишь прошлое с тёмными скелетами в шкафу. Им предстояло узнать друг друга заново и принять себя такими, какие они есть. Впереди такой же нелёгкий путь, как и в сражениях с Танатом и Гекатой. Путь, конечно, сложный, но теперь они вместе. И их объединяет не просто физическое влечение, не просто чувства влюблённости и привязанности, их объединяет что-то большее. Взойти на Олимп может не каждый, он слишком высоко, но попытаться всегда стоит. И Чимин, кажется, смог, он нашёл свой рай, свой личный Олимп. Он не выражается в райском пении птиц, не выражается он и в Зевсе с Афродитой, даже амброзия тут не причём. Это что-то внутри, что-то, что заставляет переосмыслить многие вещи и посмотреть на мир с другой стороны. Чимин внезапно повзрослел лет на сто, но при этом остался самим собой. В этом мире всё так же сложно, как и в мире Богов смерти, но Пак готов сражаться и бороться с трудностями и опасностями, потому что теперь у него есть кто-то близкий и дорогой ему. Всегда можно начать всё сначала. Именно этим и планирует начать заниматься Чимин. — Эй, Рыженький, — прозвучало совсем рядом, — ты чего встал с сумками? Или ты хочешь остаться в больнице?