В клетке

Первый день взаперти Майра отсыпалась — случившееся вымотало её тело, а воинское прошлое научило спать в любой удобной ситуации. Во второй день она пыталась делать вид, что сидит в засаде. В конце концов, раньше ей доводилось долго, очень долго караулить одни и те же позиции, ожидая противника. Однажды она с отрядом целую неделю провела в засаде, ожидая появления йерот-сатахского шпиона, бежавшего с территории клана Кошек. Тогда это далось ей довольно просто, хотя приходилось по много часов сидеть, просто уставившись в одну точку. Но сейчас всё было совсем не так. На третий день Майра готова была грызть ножки мебели. Не столько от голода, сколько от отчаяния и неопределённости. Нимкано несколько раз умудрилась проскользнуть к ней, обменяться несколькими словами и даже пронести всякие украденные вкусности. В дополнение к одной пресной лепёшке в день Майра получала то большой сочный фрукт неизвестного ей вида, то горсть ягод. Как Нимкано умудрялась несколько раз в сутки таскать это под одеждой наложницы, отбирая при этом исключительно безопасные для голодающей продукты, оставалось загадкой. Если бы не она, Майре пришлось бы куда хуже. Не то чтобы скромные подарочки спасали от голода. Да, с ними переносить сосущее чувство в утробе было легче, от слабости трясло не так сильно, но всё равно этого было слишком мало — хватало лишь на то, чтобы аппетит раздразнить. В принципе, Майра могла бы попробовать полностью отказаться от еды, тогда тело привыкло бы уже через несколько дней. Как-то раз ей пришлось выживать на одной воде гораздо более долгий срок и ничего, продержалась. Но Нимкано дарила ей что-то более важное, чем дополнительную еду. Поддержку. Ощущение того, что Майра не одна. — Держи, — шептала Нимкано, ссыпая в руки Майры горсточку орехов, словно по волшебству извлечённых из широкого белого рукава. — Евнухи не обращают на меня внимания, но другие наложницы, кажется, что-то заметили. Пёрышко была так любезна, что отвлекла их на этот раз, но я не знаю, когда снова приду. — Осталось только три дня, переживу, — улыбнулась ей Майра, не в силах не цепляться за изящную белую ладонь. — Я тут не навсегда, не волнуйся и не рискуй напрасно. Если закроют ещё и тебя… Она не договорила. — Ешь, — понятливо кивнула Нимкано и, не прощаясь, скрылась в кустах под окном. Майра не нашла ничего лучше, кроме как послушаться. Показавшиеся сладкими орехи закончились слишком быстро, живот отозвался недовольным урчанием, требуя ещё. Тяжело вздохнув, она упала на кровать, закрывая глаза. Стоило попробовать заснуть. Нимкано больше не приходила. Майра надеялась, что она просто оказалась достаточно осторожной, чтобы не привлекать к себе внимание после того, как наложницы начали замечать подозрительные вещи. Она предпочитала не думать о том, что бесшумная эльфийка могла кому-то попасться. Без визитов Нимкано время тянулось ещё медленнее. Голод стало переносить тяжелее, Майра даже пожалела, что вообще ела что-то в эти дни, с тоской вспоминая лёгкость, наступавшую на второй-третий день полной голодовки. Периоды слабости и апатии сменялись агрессией, желанием бежать, убивать, рвать. Потом снова накрывала усталость. Майра прекрасно понимала, почему Ниханор выбрал для неё такое наказание. Оно было идеальной демонстрацией его силы, способом не калечить её грубо, но осторожно согнуть, вылепить то, что нужно было человеку. Он не хотел физически навредить красивой кошке, но ждал, пока она сама покорится, сама захочет играть по его правилам. Это было более сложным, но надёжным способом получить чью-то покорность — заставить раба самостоятельно отдать свою свободу. Майра не могла не отметить, что Ниханор знал, что делает. Но это не значило, что Майра собиралась сдаться. Нет, нет и ещё раз нет. О, с какой радостью она бы напилась крови этого выродка! Какой мощью, каким ликованием бы она наполнила Майру! Но чем дальше, тем яснее она осознавала, насколько велика была его власть. И сила. Она не смогла даже одолеть человека в схватке один на один. Они оба были опытными воинами, вот только раньше на двух ногах Майра ввязывалась разве что в шуточные потасовки, а он всю жизнь только так и воевал. А ведь оставались ещё и стражники, и евнухи, и солдаты окрестных крепостей, и обычные люди, которые рады будут вернуть сбежавшую рабыню хозяину за звонкую монету. Сражаясь с Ниханором по его правилам, на его территории, Майра не могла победить. Она осознала это как никогда ясно. Таким путём можно было только растратить силы, которые обязательно понадобятся в будущем. Но как ещё сражаться? Что Майра могла без когтей и клыков? Только сжимать кулаки и стоять до последнего. А поможет ли это? Вот у Нимкано был план, который, кажется, мог сработать. Нимкано не боялась играть в чужие игры, не боялась, что они поглотят её, как коварная трясина. Но Майра была не такой. Для неё уступить Ниханору значило сдаться… — Или нет? — спросила она у белого потолка, в который смотрела, лёжа на кровати. — Что для меня победа? Свобода и жизнь. Всем остальным она уже решила пожертвовать, когда не кинулась на меч первого попавшегося йеротца. Не надо было слишком сильно стараться, чтобы умереть — йеротцы знали об опасном и диком нраве оборотней, так что слишком буйных пленников убивали сразу же. Двое бывших сослуживцев Майры погибли так у неё на глазах. Она не захотела. Так зачем продолжать обманывать себя? Майра не собиралась подражать Нимкано, да и не смогла бы, но могла хотя бы не подставлять её. Не то чтобы она просила о помощи с этим заключением, но… Майра вздохнула и закрыла лицо руками. Допустим, это просто как военная операция против превосходящих сил противника. Разве не все средства хороши, когда не можешь победить в лобовом столкновении? Не то чтобы Майре удалось до конца убедить себя в правильности таких рассуждений, но стало немного легче. Майру выпустили на закате шестого дня. Ей дали большой стакан фруктового сока и миску супа, показавшегося очень вкусным. После этого Майре предоставили возможность хорошенько вымыться в купальнях. Она ожидала каких-то вопросов или наставлений, но и евнухи, и женщины-слуги не говорили ничего, кроме самых необходимых вещей, уклончиво отвечая на её расспросы. Майра боялась, что отбывшую наказание рабыню снова поведут к Ниханору, но вместо этого её, отмытую слишком пахучим мылом, наконец-то накормленную, отправили к остальным. До ночных колоколов оставалось ещё несколько часов, и наложницы занимались своими глупыми делами. Кто-то просто болтал, кто-то затеял игру в мяч, не обращая внимания на сгустившиеся сумерки — насколько Майра знала, эльфы-силлэнески, так же, как ифриты, хорошо видели в темноте. В парке Пёрышко играла на аль-уде, многие собрались там, чтобы её послушать. Старая ящерица оказалась настоящей мастерицей в обращении с исконно Йерот-Сатахским музыкальным инструментом, струны под её пальцами пели так, как зачарованные. Именно среди её слушательниц Майра и нашла Нимкано. Она сидела на мраморной скамеечке, обхватив колени руками. Собранные у висков золотые волосы закрывали спину плащом, металлически отблёскивая в жёлтом свете фонарей. Майра облегчённо вздохнула. Значит, Нимкано не попалась евнухам, а просто перестала приходить, когда возникли подозрения. Майра засомневалась, стоит ли ей подходить, но тут её заметили. — О, Лилия! — немного наигранно воскликнула Пташка. — Ты снова с нами? — Как видишь, — фыркнула Майра. — Хорошо выглядишь, — улыбнулась Нимкано и немного подвинулась, освобождая место. — Садись, послушай с нами. Пёрышко великолепно играет. Я так соскучилась по музыке… В последних словах проскользнула глубокая затаённая тоска, похожая на вой пойманного в ловушку зверя. Нимкано наверняка имела в виду не ту музыку, которую извлекают из обычных инструментов, а что-то эльфийское, или может быть, вовсе понятное лишь тем, кто носит на лбу знак третьего глаза. Майра хотела бы поговорить с Нимкано, желательно наедине, но любая попытка утянуть её прочь выглядела бы как минимум странно, так что она присоединилась к другим наложницам. Пёрышко не слишком обращала на них внимание. Она вообще словно выпала из реальности, оставив после себя только музыку. Даже равнодушная к подобным увеселениям Майра прониклась замысловатыми переливчатыми мелодиями. Она сидела, бедром ощущая приятное тепло тела Нимкано, и просто любуясь чужим мастерством как таковым. Но Майре всё равно хотелось, чтобы Пёрышко побыстрее закончила. Долго ждать не пришлось. Пёрышко доиграла и, отшучиваясь от просьб продолжать, ушла к себе. Спать, естественно, что ещё делать оборотню в её возрасте? Нимкано проводила её долгим ничего не выражающим взглядом. Потом потратила ещё несколько минут их драгоценного времени на пустяковую болтовню с другими наложницами. Майра понимала, почему она так делает, но всё равно с трудом скрывала нетерпение, грозившее перерасти в раздражение Когда они, наконец, остались вдвоём, укрывшись в крошечной беседке, увитой цветущими лозами, у Майры уже начал подёргиваться кончик хвоста. — Как ты себя чувствуешь? — первым делом спросила Нимкано. — Желудок не беспокоит? Потом она добавила ещё несколько слов на ташти, которые Майра не поняла — наверное, это были медицинские термины. — Пустяки. Я быстро восстановлюсь. На самом деле со мной случались вещи гораздо хуже… но не то чтобы я не была тебе благодарна за всё, — неловко закончила она. Нимкано едва заметно усмехнулась и кивнула. Разрядом проскочившее между ними понимание в словах не нуждалось. Достаточно было прикосновения рук в немом выражении поддержки. — Я проходила бы чаще, но Жемчужина и так странно на меня смотрит, а её действительно стоит опасаться. Предложение опасаться бесправной наложницы звучало странно, но Майра напомнила себе, что сейчас она в каком-то смысле слабее даже хрупкой Жемчужины. Это было… неприятно, но необходимо. Недооценка врага никогда и никого не приводила к победе. — Это пустяки. Главное, мне было спокойнее от понимания, что где-то там есть моя союзница. Знаешь, я слишком много думала, пока лежала в этой комнатушке. И если бы не ты, то даже не знаю, до чего додумалась бы. Он ведь на это рассчитывает, верно? — Майра вопросительно заглянула Нимкано в глаза. Заключённая в чёрное кольцо синева оставалась океаном спокойствия и понимания, тонкая ладонь, лежащая на колене Майры, казалось, пульсировала интенсивным теплом. — Я всё равно не смогу остановить Ниханора, если он в следующий раз решит меня поиметь без всяких изысков. Или если захочет перепродать зубастую кошку на арены. Или просто повесить. Он хочет, чтобы я сама согласилась слушаться по-хорошему, потому что больше я ничего сделать не могу. — Ты можешь! — Нимкано сжала её пальцы с неожиданной горячностью. Майра только покачала головой, чувствуя, как странная уверенность расцветает в груди. Уверенность, которую хотелось разделить с Нимкано. — Нет, — спокойно улыбаясь, сказала Майра. — Я — не могу. Но мы можем. Глаза Нимкано вспыхнули, плавно очерченный рот приоткрылся, словно она хотела что-то сказать, но так и не нашла, что. Майра, повинуясь какому-то совсем уж идиотскому желанию, склонилась к ним и замерла, ожидая реакции, ответа, вопроса. Чего-нибудь. Вызывающе безумная усмешка тронула губы Нимкано прежде, чем она легко подалась вперёд и поцеловала Майру. То, от чего всё тело Майры прошило дрожью, едва ли можно было назвать даже страстью. Скорее - потребностью. Тягой стать ближе к этой тонкой сильной женщине, почти уже переползшей к ней на колени. Необходимостью разделить с ней хоть что-то приятное, а не только золотую клетку, увитую шипастыми розами. Майра ответила на поцелуй, жадно, отчаянно, чувствуя, как кожа вспыхивает огнём... Нимкано отстранилась. На мгновение повисла тишина, а потом неожиданно хриплый надрывный смех Нимкано расколол её. Всё ещё ощущая отзвук её прикосновения на губах, Майра задалась вопросом, принято ли было у народа Нимкано выражать так свои симпатии. Кажется, ничего подобного старые приятели не показывали, как тут не вспомнить сказки о беспредельной романтичности лесных эльфов. Если только Нимкано поняла её неправильно… наверное, об этом надо было раньше думать? — Значит «мы», — не совсем понятно прокомментировала Нимкано неровным голосом. — Хорошо. Потом помолчала и добавила, уже спокойнее: — Очень хорошо.