***
Когда Джон родился, он был ничем не примечателен: средний рост, средний вес. Роды прошли гладко, как по учебнику. Его сестра, Гарри, пришла посмотреть на своего нового брата, а он уже спал, одна рука покоилась на его деймоне, который тоже просто спал, свернувшись калачиком в одеяле, как новорожденный щенок. Первая мысль Гарри, что и люди, и деймоны при рождении были уродливы, была полностью поддержана Сафелион, которая сделалась мышью, чтобы быть незаметной и как можно более тихой в данный момент. Гарри было любопытно, был ли деймон Джона, как и её, одного с ним пола? К сожалению, нет. К разочарованию Гарри — Амариса была девочкой. Она даже не меняла своей формы, предпочитая проводить большую часть своего времени во сне, иногда просыпаясь. Джон тоже ничего интересного не делал. Он не кричал. Проснувшись, только моргнул, открыл глаза и посмотрел на мир вокруг себя с каким-то тусклым любопытством. У него не было ни родинок, ни каких-либо ещё странных дефектов. Как брат, Джон был довольно скучный.***
Майкрофт привык считать, что везде будут такие люди, которые не любят его только потому, что его мать ведьма. Будут так же люди, которые в восторге от него, а также те, кому просто всё равно. Майкрофт предпочёл бы связываться исключительно с последними двумя типами, но мир был таким, каким он был: полным тупых, невежественных людей. Он научился быть вежливым с людьми, несмотря на их предрассудки, потому что союзники всегда были полезны. Шерлок, однако, похоже, не понял эту концепцию. В отличие от Майкрофта, который не афишировал свое положение, Шерлок, казалось, испытывал странное ликование, объявляя о том, что он был сыном ведьмы всякий раз, когда мог. Майкрофт видел, как у так называемых сверстников своего брата, расширились глаза, и они извиняясь, покидали компанию Шерлока. Шерлок и Раниель наблюдали, как они уходят с каким-то мрачным торжеством. Однажды, во второй половине дня, когда их семья отправилась на пляж, Шерлок исчез. Майкрофт нашел его через четверть часа. Он терроризировал небольшую кучку кузенов, хвастался своей способностью наслать на них проклятие, а Раниэль, что лежал на его плече в виде дракона, злобно клацал зубами. Майкрофт тут же вмешался в разговор, оттаскивая своего братца за воротник рубашки. Техайла, которая определилась год назад, когда Майкрофту было тринадцать, и приняла форму ворона, налетела на Раниэля и, подхватив, поволокла за братьями. — Мы не трогали их, — обиженно бормотал Шерлок. Раниэль оставил попытки победить Техайлу. Перекинувшись в небольшого ужа с красными чешуйками, он был скинут в руки Шерлоку. — Мы просто хотели посмотреть, что они сделают, — жалобно добавил деймон. — Шерлок, вы не можете постоянно объявлять о личности мамы или пугать людей несуществующими силами просто потому, что вам так захотелось и кажется забавным. Я уверен, Отец обсуждал это с вами. Кроме того, в дальнейшем вам стоит избегать того, что бы люди видели Раниэля в столь причудливых формах. Хотя на самом деле, Майкрофт не был удивлён облику дракона. Раниэль всегда принимает странные, непонятные формы. Если он соизволил стать обычным животным, то это был либо альбинос, либо животное поразительного цвета, как рубиновый уж, который теперь выглядывал из-под воротника Шерлока. И Шерлок, и его деймон показывали свою странность при каждом удобном случае так, будто бы они любили быть изгоями. — Почему? — Спросил Шерлок. — Разве не существует людей с деймонами, которые приняли обличье мифических животных? — Это, как правило, является показателем безумия, — сказал Майкрофт, как можно более грубо и снисходительно одновременно. — Неужели ты всё знаешь о деймонах? — как и следовало ожидать, Шерлок ощетинился. — Нет, но я знаю достаточно. После того, как Техайла осела, Майкрофт рассказал все, что знал о Деймонах: то, что определенные формы могут рассказать о характерах людей, что частота физического контакта между человеком и деймоном может сказать вам… о многом. То, что и словами деймон мог рассказать много интересных вещей о своем человеке. — Ну, тогда какой самый распространённый тип деймонов? — Шерлок скрестил руки на груди. — Млекопитающие и птицы преобладают с небольшим перевесом, хотя пока не ясно, почему. Основная теория состоит в том, что млекопитающие и птицы просто физиологически ближе к людям, чем насекомые, рептилии, амфибии и рыбы, и поэтому у наших деймонов больше шансов занять одну из этих форм. — Это относится и к ведьмам? Техайла рассмеялась, а Майкрофт снисходительно взглянул на брата. — Конечно же, это не относится к ведьмам. Все их деймоны — птицы — Таким образом, в том числе и с ведьмами, птицы будут наиболее распространенным видом, — сказал Шерлок, и фыркнул в сторону Техайлы. Майкрофт знал, что Шерлок пытался этим сказать, что они были самыми обычными, но не позволил себе клюнуть на данную провокацию. — А как насчет людей, таких как я и Раниэль? — Раниэль и ты, — поправил Майкрофт. — Примерно десять процентов населения имеют деймонов одного и того же с ними пола. — А как насчет Сэймиях? — Спросил Шерлок, говоря о деймоне их отца. — Скопы должны быть коричневого и белого, но она белого и золотого цвета. — Деймоны, с нетипичными окрасками наблюдаются у шести процентов населения. — Раниэль принимает необычные цвета все время, — объявил Шерлок. Майкрофт одобрительно кивнул. — Да, но это в основном потому, что он до сих пор не решил, кем станет — если ты помнишь, Техайла любила пробовать различные цвета и формы, прежде чем определиться. Шерлок нахмурился. — Может ли кто-нибудь иметь деймона мула? Или лигра? — Гибридные деймоны крайне редки, Шерлок. Они проявляются у менее одного процента населения. Если ты пытаешься спросить меня, кем по моему мнению станет Раниэль, то есть более простые способы узнать об этом. Шерлок насупившись отвернулся. Раниэль выскользнул на плечо Шерлока и принял форму маленькой кошки с голубым мехом. Раздалось возмущённое шипение в сторону Техайлы. Майкрофт снова вздохнул. Но, так как Шерлок все еще шел рядом с ним по направлению обратно к родителям, он воздержался от комментариев.***
Джон по-прежнему оставался довольно обычным парнем. Он получал хорошие оценки, но вряд ли был гением. Он был хорош в спорте, но никогда не будет представлять страну на соревнованиях. И это было нормально, потому что Гарри знала, что их семья была довольно обычной. Единственное, что выделяло их семью из общей массы, было то, что она лесбиянка, и она гордились тем, что может привнести им хоть толику особенности. Тем не менее, она не могла не заметить, что несмотря на то, что Джон был абсолютно обычным, его деймон была не такой как все. Большинство деймонов принимали формы животных, которых они видели ранее, и Гарри считала очень интересным то, что Сафелион определилась как огненная саламандра, которую она видела лишь пару раз в фильмах о дикой природе. Но Амариса… Амариса принимала такие формы, о которых Гарри раньше и не слышала. Однажды, деймон Джона провела три дня в форме причудливого, пятнистого представителя семейства кошачьих, и Гарри только потом узнала, что это был циветт. Амариса принимала формы то орла, то кобры, иногда гиены, и даже паука-птицееда. Кроме того, Амариса менялась в зависимости от ситуации. Становилась мышью, когда они играли в прятки, и была очередь Джона прятаться, воробьём — когда Джон залезал на дерево, и она прыгала с ветки на ветку, рыбой — когда мальчишка купался в Брайтоне. Но чаще всего Амариса находилась в форме какого-либо хищника, она любила принимать формы смертельно опасных существ, хотя иногда становилась и заурядной собакой. — Как ты думаешь, она останется собакой? — Спросила Гарри брата как-то, когда они смотрели телевизор, а Амариса растянулась в ногах Джона в виде сенбернара. Джон нахмурился и, глядя на своего деймона, сказал: «Не думаю. Почему ты спрашиваешь? » Пока он говорил, Амариса встала и прыгнула на диван рядом с ним, протиснув голову под его руку. Тогда, как бы отвечая на вопрос Гарри, она перекинулась в рысь. Гарри не могла отрицать, что это было немного… жутким. Джон считался нормальным, обычно её и Сафелион считали странными в их семье. Она говорила себе, что это ничего не значит. Несмотря на пристрастие Амарисы к диким, опасным формам, не было никаких оснований считать, что она выберет одну из них. Гарри знала, что у Джона гораздо больше шансов получить деймона в виде собаки. По крайней мере, она надеялась.***
Раниэль и Шерлок гордились тем, что в состоянии заставить людей чувствовать себя неуютно. В случае Шерлока — от его слов и общего впечатления. В случае Раниэля — из-за различных неестественных и дезориентирующих форм. Так Раниэль определился, когда Шерлоку было десять. Это было чем-то вроде разочарования, наряду с сюрпризом. Обидно, потому что теперь он не мог принимать формы мифических животных, ведь это было забавно, учителя на полном серьёзе считают, что у них психические проблемы. Шерлок всегда считал, что Раниэль должен был стать птицей. Конечно, только потому, что деймоны членов вашей семьи приняли определенную форму, не значит, что и ваш будет такой же, но стоило взять во внимание то, что каждый деймон членов семьи Шерлока был птицей. Техайла Майкрофта была Вороном, Самиэях отца была скопой, и, конечно же Нострофеус матери был совой, потому что все деймоны ведьм — птицы. Раниэль, однако, был европейским хорьком. Mustela putorius, если точнее. Он не мог больше принимать какие-либо диковинные формы, как например, становиться радужно переливающейся коброй, но хорек всё равно был достаточно необычен. Раниэль был альбиносом с белоснежным мехом и красными блестящими глазками. Людям казалось, что хорьки некрасивы, их считали порочными, и общественное мнение постановило, что иметь хорька деймона было чем-то постыдным. Хорёк был символом обмана и обольщения, что идеально подходило под описание Шерлока. Большинство людей были идиотами, слишком слепы и эгоцентричны, чтобы просто открыть глаза и обратить внимание на мир вокруг них, и каждый раз, когда он общался с людьми «своего возраста», он всегда старался поскорее закончить разговор, считая их глупость заразной. Он играл на страхах людей, настаивая на том, что он наложит проклятие на них и их деймонов, если они не оставят его в покое, и был искренне рад, когда оставался один. Деймон, который определился, как хорек был счастлив, помочь с этим. Кроме того, он любил форму Раниэля. У него были рефлексы хищника, превосходное обоняние и он был достаточно гибок, чтобы оборачиваться вдоль плеч и шеи Шерлока как шарф, что означало, что Шерлоку никогда не приходилось останавливаться и ждать Раниэля, пока тот догонит его. В тот же вечер, когда Раниэль выбрал окончательную форму, Шерлок сообщил об этом за ужином. — Раниэль определился, — обратился он скорее к комнате в целом. Майкрофт закатил глаза. — Похоже, так оно и есть, — сказала Техайла. — Раниэль и больше часа в одной форме не оставался, не говоря уже о трёх. — Поздравляю, — сказал отец, и Самиэях перелетела через стол и приземлилась на спинку стула рядом с Шерлоком, чтобы нагнувшись, внимательнее рассмотреть Раниэля. — Это замечательно, дорогой, — с улыбкой прощебетала мама. Нострофеуса нигде не было видно. Он знал, что расстояние между матерью и ее деймоном большинству казалось неудобным и странным, но Шерлок вырос, видя, как мама сидит перед камином без Нострофеуса рядом. Быть приглашённым на обед деймоном, пока она сама была в городе, не казалось таким уж и странным. Их разделение было просто фактом, не было никаких причин, беспокоиться из-за этого, он считал это такой же глупостью, как переживать из-за того, что небо голубое. Раниэль оскалил клыки на Техайлу, когда Майкрофт снова открыл рот. — Будите ли вы разделяться с ним? — Майкрофт! — Прикрикнула мать. — Это не решение, которое можно принять в десять лет. Подумай об этом, милый, — сказала она уже Шерлоку. — И приходи поговорить со мной об этом через несколько лет, когда решишь. Шерлок пожал плечами, не имея каких-либо определённых мыслей по поводу разделения, кроме того, что это требовало очень много усилий, и вероятно не окупится. Ведьмы отделяются от своих деймонов, потому что от них этого ожидают, и Шерлок признавал, что разделение было бы полезным, но в том случае, когда твой деймон способен к полётам. Мать знала, что ее сыновья имеют возможность разделения, даже если они никогда не пробовали, и она подняла вопрос, когда Техайла определилась. В то время, когда для ведьм разделение являлось обязательным обрядом взросления, который не нравился их деймонам, Майкрофт и Техайла же вместе приняли это решение. Их разделили всего год назад, тогда Майкрофту было шестнадцать. Мама и Нострофеус перенесли их в какое-то тайное место (куда именно они не говорили, но Шерлок предполагал, что это произошло на одном из полюсов) и провели обряд. Техайла сказала Раниэлю, что все было пропитано тайной и суеверием, Майкрофту надо было пересечь какую-то местность, куда она не могла пойти с ним. В итоге, они поняли, что такой эксперимент не разрушил их связь, она просто… немного растянулась. В то время как Шерлок задумался о возможном разделении, Техайла бросилась в окно, просто чтобы доказать, на что она способна Шерлок посмотрел ей вслед, потом взглянул на Раниэля, пожал плечами и вернулся к еде.***
Джон заёрзал, одна его рука нервно стучала пальцами по колену, другую же он запустил в густой мех Амарисы. Он не знал, почему был вызван в офис, но тянущее чувство в животе подсказывало ему, что это точно не хорошо. Деймон успокаивающее заурчала и лизнула его руку, пытаясь успокоить. — Всё в порядке, — прошептала она. — Мы ничего не сделали. — Знаю я, знаю, — пробормотал Джон, его голос был хриплым. — Но почему они хотят меня видеть? Если бы это было семейное дело, то Гарри тоже была бы здесь, верно? До того, как Амариса успела ответить, дверь в конце коридора открылась. Джон удивлённо моргнул, когда понял, что это была школьная медсестра, миссис Холбрук, манящая его внутрь, а не, как он думал, директор. Джон осторожно поднялся на ноги и вошел в комнату, намеренно оформленную в светлых, оптимистичных тонах, чтобы заставить людей чувствовать себя комфортнее. На данный момент, радостный декор давал противоположный эффект, подводя его нервы еще на одну отметку напряжения выше. Деймон, барсук миссис Холбрук, не спеша приблизился к Амарисе, потёрся носом в знак приветствия, но Амариса была слишком напряжена, так что, как только Джон сел, Амариса прислонилась к его ногам. — Джон, ты знаешь, что я медсестра, не так ли? — начала миссис Холбрук, радушно улыбаясь. — Да. — И часть моей работы, убедиться в том, что студенты здоровы и счастливы. — Я не болен, — сказал Джон в свою защиту. — Я знаю, — Миссис Холбрук безмятежно согласилась. — Но счастлив ли ты, Джон? –… Я полагаю, что да. — Как дома дела, Джон? — К чему эти вопросы? — в голосе подростка проскочили требовательные ноты. Миссис Холбрук колеблется, но выразительный взгляд на Амарису объяснил в чём было дело. Не в первый раз Джон задавался вопросом, должен ли был он соврать при регистрации? Каждый должен был зарегистрировать своего деймона, как только он определялся, это помогало, при необходимости, создавать для деймонов необходимые условия. Так, например, у девушки Лизы деймон принял форму летучей мыши; в её присутствие в классах закрывали окна, чтобы чувствительные уши ее деймона не перенапрягались. Или Марк, чей деймон был лягушкой. В жаркие дни поблизости всегда должен быть пульверизатор, чтобы она не высохла. Амариса определилась поздно — Джону тогда было почти пятнадцать, а деймоны большинства людей определялись уже к четырнадцати. Сначала Джон подумал, что она была какой-то собакой, причём довольно жуткой. Она была с 1,8 метра от носа до хвоста, что превышало рост Джона. Так же у неё были ярко-жёлтые глаза и мех глубокого черного цвета, который при правильном освещении отливал синим. Но Амариса сказала ему, что она не чувствовала себя собакой, так что он провёл ещё некоторые исследования. Сначала он не поверил. Но когда лучшего варианта не представилось, пришлось принять истину. Амариса была Волчаком, наполовину волком, а наполовину собакой. Казалось нелепым, но больше вариантов не было. Джон знал, как редки гибридные деймоны, но он не представлял, кем ещё может быть его деймон; Амариса выглядела как серый волк с черной шкурой, вот только у истинных волков никогда не было черных шкур. Она была с мышечной массой собаки, тяжелее волка того же размера. Кроме того, она лаяла и виляла хвостом, что с моделью поведения волков никак не сходилось. Однако у неё были сильные лапы и вытянутая морда волка. Ее клыки были крупнее и острее, чем у собаки, и ее череп был несколько иной формы. Так что Джон зарегистрировал Амарису в реестре, как волчака, и теперь его в кабинете медсестры допрашивают о семейной жизни, что было довольно предсказуемо. Деймоны волки заставили людей чувствовать себя не комфортно. И это было не из-за того, что она была хищником, многие люди имели деймонов в виде хищных птиц или больших кошек. Волки отличались от всех них. Деймоны волки, конечно, существовали, но рассказы о них, как правило, ходили там, где люди до сих пор боролись за выживание. Волки — деймоны войны; они существовали во времена кровопролития и смерти; хотя они были распространены в средние века, сейчас, в XX веке, их встретить очень сложно. Деймоны волки созданы для войн, они должны биться в эпицентре сражения, а не следовать рысью за мальчишкой в среднюю школу. — Речь об Амарисе, не так ли? — прямо спросил Джон. Миссис Холбрук вздохнула. — Джон, ты должен понимать, иметь деймона волка — большая редкость. — Она Волчак. — Что еще более необычно, но факт остаётся фактом; волк или, в вашем случае, наполовину волк обычно указывает на проблемы в семье, — мягко объяснила женщина. — Так что я спрашиваю ещё раз, все в порядке, Джон? — Вы думаете, что кто-то издевается надо мной? — недоверчиво спросил Джон. Миссис Холбрук ничего не сказала. Ее деймон барсук каким-то образом умудрялся выглядеть как торжественно, так и снисходительно одновременно. Внезапно, Джона обуяла ярость. — Является ли это причиной, почему я здесь? Поскольку Риса приняла форму, которая вам не нравится, мы скрываем какую-то тёмную, страшную тайну? Над нами не издеваются, у нас нет конфликтов в семье или любых других глупых, придуманных вами причин! Мы — это просто мы! Джон пожалел, что выбежал из кабинета, хлопнув дверью, но теперь, когда он сделал это, единственным правильным решением было продолжать идти. Он не вернулся обратно в класс. Вместо этого, он нашел тихий уголок рядом с библиотекой, где они могли укрыться, и притянув к себе Амарису, уткнулся лицом в её мех. Ещё один человек. Сначала это была мама. Потом папа, потом Гарри, его друзья, учитель английского, и теперь это была миссис Холбрук: все они думали, что что-то ужасное должно было произойти с ним и Амарисой, раз она стала волчаком. Как будто это было не правильно. Как будто причиной ее выбора могла быть лишь травма. Почему они должны извиниться за то, кем являются? — Мне жаль, — прошептала Амариса. — Я не хотела становиться такой. — Это не твоя вина, — проворчал Джон. — Просто они глупцы. — Тем не менее, ты знаешь, они считают… — Мы такие, какие есть, — заявил Джон, сильнее прижимая своего деймона и стараясь не думать о том, что окружающие люди не понимают и навряд ли вообще когда-нибудь их поймут…***
Шерлок знал, что из-за поведения Раниэля многие люди думали, что он социопат. Он никогда не проявлял особого интереса к чужим деймонам или их людям, редко говорил с ними. И как правило, деймон просто шептал о всех своих наблюдениях Шерлоку и тот уже сам допрашивал их. Люди были слишком обидчивы; как будто то, что кто-то говорил с их деймоном, было своего рода преступлением, хотя иногда Шерлок касался их. Раниэль обнюхивал их, рассматривал, отмечая мельчайшие детали, помогая Шерлоку узнать больше об их хозяевах. Можно было многое узнать о человеке по его деймону, и Шерлок, понимая это, старался узнать как можно больше о тех, с кем ему приходилось часто встречаться. Например, возьмём членов Скотланд-Ярда. При первой встрече Шерлок определял род их деймонов, а затем уже дома на компьютере он определял и их вид. Деймона Лестрейда звали Зарания, и она была сапсаном, а точнее Falco peregrinus macropus Swainson, обитающим преимущественно в Австралии. Деймон Андерсона — трехцветный бигль, а у Донован была африканская дикая кошка, подвид Felis silvestris lybica. У помощницы Майкрофта, имя которой меняется каждую неделю, был Chamaele о calyptratus, широко известный, как хамелеон. Деймона Молли Хупер звали Тобитас, но она зовёт его Тоби, и он крупная особь Calopteryx aequabilis, речная равнокрылая стрекоза. Но как только они были идентифицированы, Раниэль терял к ним интерес. Даже отчаянные попытки Тоби завести разговор едва можно назвать удачными. И так как деймоны социопатов никогда не проявляют интереса к кому-нибудь, кроме своего человека, полное игнорирование Раниэлем других людей и их деймонов, заставляло их считать, что Шерлок — социопат. В такие моменты Шерлоку хотелось, чтобы это было правдой. Он почти завидовал тем людям, которые посвятили свою жизнь только себе и никому больше, ведь это должно быть так здорово — ни о чем не заботиться и не запутываться в массе человеческих эмоций. — Шерлок, нам нужно кое-что сказать, — произнёс отец, а Сэймиях неловко замялась на спинке стула за его спиной. Мать выглядела грустной, но что на самом деле волновало Шерлока, так это присутствие Нострофеуса. По вечерам его обычно не было рядом с мамой, за исключением тех случаев, когда ей было особенно тяжело, или в семье случалось что-то плохое. Как обычно, Майкрофт опередив Шерлока, произнёс: — Ты уезжаешь. — Да, — тихо подтвердила мама. Шерлок подозревал, но слышать это было подобно удару в живот. Он всегда знал, маме придётся вернуться к своему клану, но он так же надеялся, что это будет только через десятки лет в будущем, или этого хотя бы не случится, пока папа жив. — Почему? — Всё же спросил он. Раниэль прижал нос к уху Шерлока в попытке успокоить своего человека. Глаза мамы метнулись к Майкрофту, но ответил отец. –Там случилось… — он сделал глубокий вдох, по-видимому, запнувшись. — На клан твоей матери было совершено нападение. Шерлок знал, что кланы ведьм враждовали, заключали союзы и даже воевали друг с другом время от времени, но он никогда не говорил, что знает свою мать. Она всегда казалась далёкой от политики кланов, живёт спокойно в другой стране с отцом, что это её не касается. — Почему ты не знал об этом? — повернулся он к Майкрофту. По мнению Шерлока, Майкрофт увяз в делах правительства так сильно, что это могло плохо для него кончиться. Он занял должность консула ведьм, и стал кем-то вроде миротворца. Каждый союз, любой вопрос проходил через него, потому что лишь он мог увидеть даже мелочь, способную повлиять на политику ведьм. Многие могли заметить, к чему могут привести определенные действия, но Майкрофт будто предвидел будущие события, которые даже ведьмы не могли предсказать, которые еще не произойдут лет двести, если не больше. Майкрофт всегда предвидел все возможные действия ведьм за несколько месяцев, а иногда и за несколько лет до их совершения. Он должен был предугадать, но судя по тому, как он хмурится, и по тому, как Техайла смущенно чистила перья, он упустил это из виду. — Нападение произошло рядом с Норвегией, — единственное, что произнес Майкрофт. Шерлок уже сам догадался, что это случилось в другой стране. Там, где Майкрофт не имел власти. Во всём мире он имел влияние, а в Англии оно было абсолютным. Норвегия была одним из немногих мест, которое Майкрофт контролировал в меньшей степени, чем ему хотелось бы. Причина была в панцербьёрнах, бронированных медведях. Они были одними из немногих, с которыми он не мог найти общий язык. Конечно, Холмс оказывал на них влияние, ведь он оказывал влияние на весь мир, но он не мог их контролировать, и Шерлок знал, что эта проблема расстраивала его брата и воодушевляла одинаково сильно. Но не в этот раз. Теперь отсутствие контроля в этой части мира легло тяжелым грузом ответственности на его плечи. — Мы знаем, что нападение было целенаправленное, — произнесла мама с уже влажными глазами. — Из наших выжило чуть меньше двадцати ведьм. Это сообщение потрясло Шерлока. Иметь мать-ведьму значило, что по мере взросления он узнавал о ведьмах столько же, сколько и о людях. Информации было не много, но достаточно для того, чтобы понять насколько совершённые действия были вопиющими. Кланы никогда не предпринимали резких атак с целью уничтожения другого клана, это было невозможно, остальные кланы полностью бы отвернулись от них: перестали бы им доверять, оказывать помощь, избегали бы любых контактов и союзов с ними. — Я покину вас не на долго, — продолжала она, опираясь на плечо Норстофеуса, как будто ища у него поддержки. — Так как нас осталось мало, мы, скорее всего, присоединимся к одному из союзнических кланов. Но сейчас, мне, как королеве клана ведьм, нужно кое-что сделать. Слова «королева клана» удивили Шерлока. Мама говорила им, что она была племянницей нынешней королевы клана, но он никогда не задумывался над этим, трон всегда передавался дочери, а не племяннице. За исключением тех случаев, когда все остальные наследники престола мертвы. — Ты собираешься в Афганистан. — с утверждением сказал Майкрофт, как обычно блеща своей осведомленностью, Шерлоку из-за этого часто хотелось врезать ему. Мама кивнула: — Да. Шерлок вдруг все понял. Тот факт, что в еженедельной газете писали про то, что афганские войска объединились с ведьмами, и то, что мама теперь отправляется в Афганистан, свидетельствуют о том, что клан, заключивший этот союз, и клан, уничтоживший мамин, был один и тот же. Его мама должна была занять место королевы, чтобы пойти в контрнаступление. По телу Шерлока пробежали мурашки, будто от холодного ветра. Раниэль, конечно же, это заметил и, дабы успокоить, лизнул его щёку. Это не помогло. И его, и Раниэля было сложно утешить, впрочем, им самим так же плохо удавалось утешать других. Холмс-младший подозревал, что Раниэль и сам был сейчас расстроен. В конце концов, деймон Шерлока был так же умён, как и он, и хорек уже знал, что вероятность маминого возвращения была мала. Клан, с которым она собирается драться, по численности превышал её собственный в три раза. В нем было около ста пятидесяти ведьм, и даже если учесть все потери, которые он понес в последнем сражении, он все равно был больше. — Почему ты должна уходить? — спросил он. — Шерлок, — произнес отец с упрёком. — Ты всегда говорила нам, что ведьмы не знают, что такое злоба и не могут жаждать мести. Даже за убийство или убийства, что пока нет угрозы для выживших, они не идут в контрнаступление, потому что, отдавая свою жизнь в попытке отомстить, вы оскверняете память погибших. Так что это? Всё была ложь, лицемерие? Майкрофт нахмурил брови, отец зло прикрикнул, а мама выглядела так, будто ей было до безумия больно. Но Шерлок заставил себя быть равнодушным — не его вина в том, что она покидает их! — Существует более веская причина. — Объявил Нострофеус. — Есть причина тому, что они напали именно сейчас, и есть причина, заставившая их вмешаться в конфликт на Ближнем Востоке. Нам необходимо узнать обе. Объяснение было разумным, здравым и логичным, но ненависть Шерлока к нему не уходила. Майкрофт сейчас так сильно хмурился, что его лицо покрылось глубокими морщинами, а Техайла раздражённо стучала клювом. Обычно их кислые мины вызывали у Шерлока улыбку, но сейчас он не чувствовал ничего кроме ярости и тошнотворного беспокойства, ведь даже Майкрофту будет трудно следить за мамой на поле битвы, особенно если в ней участвуют ведьмы. Было возможно то, что они никогда не увидят её снова. Шерлок хотел ей сказать: «Не оставляй нас.» Он хотел сказать: «Вернись к нам.» Он даже хотел сказать: «Я люблю тебя.» Но в конце концов, он не сказал ничего.***
Джон знал, что имел странные предпочтения в выборе друзей. Но, возможно, «предпочтение» слишком громкое слово: он не искал их, а скорее они находили его, со всеми сослуживцами он был дружелюбен, но не пытался завести себе сторонников. И теперь он, на военной базе, глядел на множество звезд, разбросанных в ночном небе, будучи окружённым тремя ведьмами. «Забавно, как жизнь устроена» — размышлял Джон, ероша мех Амарисы. — На что ты смотришь? — раздался низкий, музыкальный голос, самой младшей из трёх, как считал Джон, ведьмы Тамсьин Талитии. — Звёзды, — честно отвечал Джон. — Прошло много времени с тех пор, когда я видел столько звёзд. — Почему? — Лондон по ночам переполнен искусственным освещением, — поясняет Джон. — Там их не видно. Это заявление привлекло внимание Хасны Азенет, рыжеволосой ведьмы. — Ни одной? — Ни одной, — подтвердил Джон. И Тамсьин, и Хасна слегка нахмурились, как будто они не могли этого представить. — Как человек, ты не чувствуешь зов звёзд, — вдруг сказала Тамсьин, как будто резко что-то вспомнила. — Но… тем не менее, ты скучал по ним? Джон пожал плечами. — Не думаю. Я имею в виду, на них приятно смотреть, но я не испытываю тоску по ним или что-то подобное. Тамсьин и Хасна до сих пор выглядели озадаченно, будто не могли целиком этого осознать. Только Аэлиана посмотрела понимающе. Аэлиана Исидьер была самой старшей из трех ведьм, или, по крайней мере, Джон так предполагал, ведь у неё не было морщин или чего-то ещё, что выдавало бы её возраст. Просто она лучше понимала других людей, чем ее сёстры из клана. Когда-то она призналась Джону, что она вышла замуж за человека и у них родились двое сыновей, но Джон не знал, говорит она о текущем браке или это было, десятилетия, а может и века назад. Спрашивать её об этом, Джону казалось невежливым. В некотором смысле, Джон понимал, почему ведьмы предпочитали его компанию общению с другими людьми; он никогда не показывал, что отсутствие их деймонов рядом было чем-то странным. Большинству людей было не просто делать это, но не Джону. Поначалу он чувствовал себя немого скованно, но быстро справился с этим. Возможно, потому, что Амарису тоже считают несколько необычной, и он знал, что такое ловить на себе косые взгляды из-за деймона, он готов был принять и необычные качества других людей. Джон никогда не видел деймонов Тамсьин или Аэлианы, но лебедь Хасны по имени Цаедмон, остался с ней и часто использовался для передачи сообщений между отрядами. Аэлиана, возможно, почувствовав его взгляд на себе, посмотрела на него с того места, где стояла и улыбнулась. Может быть, это было потому, что её аура мудрости обширна даже для ведьмы, может быть, тот факт, что она была в большей гармонии с человеческими потребностями и желаниями, чем ее клановые сестры, сыграл большую роль, но Джон чувствовал себя гораздо более непринужденно с Аэлианой, чем с другими ведьмами клана. А может, сыграл тот факт, что он спас ей жизнь. Не его обычным способом: там не было инфицированной раны, которую нужно было обработать, не требовалось остановить кровотечение. Тогда Джон заметил Аэлиану в воздухе. Она боролась против трех других ведьм, он застрелил двух. Ведьмы считали, что спасение чьей-то жизни создаёт особую связь. Джон не был уверен, верит ли он в это или нет — он никогда не чувствовал связи с людьми, которых лечил, но, в конце концов, не мог отрицать, что он чувствовал себя более комфортно с Аэлианой, чем с Тамсьин или Хасной. — Почему вы используете лук и стрелы? — Спросил Джон. Ему было любопытно. Он давно об этом думал. — Вместо огнестрельного оружия, ты имеешь в виду? — заметила Аэлиана, кладя ее новую стрелу в колчан. — Нам так проще. Мы сами делаем наши стрелы и луки. И чем ближе наше оружие к природе, тем легче его заклинать. Мы можем наложить магию на дерево, перья и песок, но с металлом то же самое проделать труднее. — О, — спокойно произнёс Джон, а Амариса вытянула морду в сторону колчана Аэлианы и поморщила нос, будто пытаясь обнаружить заклинания по запаху. Джон услышал, как ступает Рагнивальд, прежде, чем показаться, но он знал, что это только из вежливости. Если бы бронированный медведь захотел, он бы с лёгкостью мог подкрасться. Джон возможно и мог понять, почему ведьмы считали его другом, но как он подружился с Рагнивальдом, не представлял. Джон знал, что армия наняла несколько бронированных медведей в попытке сравнять шансы после того, как противник заключил союз с кланом ведьм. Аэлиана и её клан вскоре тоже присоединились к сражению, но они не были наёмной армией, а присоединились ради борьбы с общим врагом. Находясь рядом с солдатами у них было больше шансов встретится с противником. Таким образом, они путешествовали вместе с взводами из-за того, что это было просто удобно. Что касается точного количества нанятых бронированных медведей, никто не знал наверняка. Было известно только то, что их было меньше, чем хотелось и больше, чем ожидали. По крайней мере, сейчас было проще нанять медведей, чем раньше: тогда панцербьёрнов можно было найти только на Шпицбергене, но так как их число увеличилось, они были вынуждены расширить свою территорию, увеличивая количество их контрактов с людьми и, таким образом, вероятность найма тоже повысилась. Панцербьёрны работающие в городе встречались пока редко, но постепенно нарастала тенденция нанимать их как работников правительства различных стран. Тем не менее, мало кто соглашался отправиться в Афганистан, в основном потому, что из-за удушающей духоты требуется, чтобы их густой мех постоянно стригся. По крайней мере, в своей броне они были защищены от перегрева, чего не мог обеспечить любой другой металл (и Джон знал, что существует множество промышленных компаний, готовых заплатить большие деньги, чтобы получить в свои руки броню медведя). Рагнивальд Финнурсон и его сестра, Альтье Финнусри, были бронированными медведями, прикрепленными к команде Джона. «Когда-то были» — подумал Джон, ведь Альтье Финнусри была уже мертва. Джон был знаком с обоими медведями, так как на них часто возлагалась задача прокладывать путь через поле боя, так что бы медики могли добраться до раненых солдат, и они, как ему казалось, относились к нему лучше, чем к большинству других людей. Хотя лично Джон думал, что это было только потому, что он не относился ни к одной из часто встречаемых панцербьёрнами категорий людей: он не испытывал перед ними страха, и при том не относился к ним так, будто они глупее людей. Джон никогда не понимал, такого отношения к ним. Отсутствие деймонов часто заставляло людей думать, что они были ненамного лучше животных, но Джон общался с ними, и знал, что под звериной шкурой прятался пугающий интеллект и хитрость. Так что, Джон доверял их решениям и выслушивал их предложения, потому они ладили просто отлично, пока Джон и Альтье, к несчастью, не были прижаты к стене отрядом вражеских солдат и ведьм. Они могли справиться с солдатами (лишь немногие люди могли выдержать натиск бронированного медведя без танка или ракетной пусковой установки, или тому подобного), но ведьмы другое дело. Эти были вооружены не только луками и стрелами; у них были гранаты, и все до последней были направлены в Альтье. Она могла бы уклониться от большинства из них, отбрасывая их прочь, как теннисные мячики, но в конце концов, слишком многие из них пришли одновременно, и одна граната попала в броню, в маленькую щель между шлемом и пластинами, которые покрывали ее плечи. В результате, как и ожидалось, взрыв был кровавым и разрушительным. Джон подбежал, чтобы помочь ей, используя свою собственную куртку, он попытаться остановить кровотечение. В тоже время, Рагнивальд с небольшим отрядом перебрались через холм, но было уже слишком поздно. Джон заорал на некоторых из солдат, чтобы они сняли свои куртки и зажали рану Альтье, а Амариса, давя всем телом на рану, пыталась хоть как-то остановить кровотечение. Одна рука держала уже пропитавшуюся кровью куртку, пытаясь зафиксировать, а другой он зарылся в мех целой части шеи, пытаясь найти пульс. Альтье Финнусри умерла через три минуты, несмотря на все попытки Джона спасти ее жизнь. Тем не менее, несмотря на то, что он не смог спасти её жизнь, тот факт, что он пытался это сделать, казалось, сделал так, что в некотором роде Джон стал Рагнивальду самым дорогим человеком. Он помог панцербьёрну сжечь тело сестры, вместе с Амарисой собрал хворост, в то время как Рагнивальд тащил огромные ветви, которые составляли основную часть костра. Джон зажег его и вместе они наблюдали, как пламя поглощало тело Альтье. Когда всё закончилось, ничего не осталось кроме почерневшей золы и обугленных костей, Рагнивальд сделал странный жест. Он наклонился, пока его лицо не остановилось на одном уровне с Джоном, и прижался мохнатой головой к его лбу, свирепые глаза будучи широко открытыми, смотрели прямо в глаза мужчины. Джон был озадачен, но, инстинктивно зная, что это что-то означало, не отводил взгляд, глядя прямо в глаза Рагнивальду, пока медведь снова не выпрямился. Только после того, как панцербьёрн, тяжело ступая, ушел, Джон узнал, что этот жест (прижаться лбами и заглянуть друг к другу в глаза) происходил между двумя равными медведями, которые уважали и любили друг друга. Было немного тревожно узнать это, но с тех пор Рагнивальд обращался к нему всякий раз, когда они не были заняты своими обязанностями. — Закончил обход? — спросил Джон, когда Рагнивальд опустился рядом и начал расстёгивать броню. — Да. Разговор с Рагнивальдом всегда был краток и по существу, что Джон уважал: если Рагнивальд и начинал разговор, это еще не значило, что ему это нравилось. Несмотря на то, что он никогда не прикладывал усилий, чтобы вести беседу с Джоном и не проявлял особой заботы, отчего-то мужчине было спокойно в присутствии Рагнивальда, просто сидя рядом с ним, храня молчание и невысказанное уважение к товарищу. Джон понимал, что если он скажет, что чувствует себя спокойнее рядом с бронированным медведем, то люди точно решат, что он сошел с ума. Черт, у него были некоторые сомнения по поводу его вменяемости, а Амариса была только рада подтвердить их. Она считала, что он был полным психом, но не понимала, почему это проблема. Но здесь, посреди войны, в обществе ведьм и бронированного медведя Джон в первый раз, чувствовал себя нужным.