When the day comes in And the Sun won’t touch my face Tell the ones who cared enough That I finally left this place
Staind — Something To Remind You
Нежно-розоватый рассветный отблеск рисует на стенах тэхёновой комнаты причудливые узоры, разукрашивая атмосферу безысходности в отличный от беспросветно чёрного цвет, а Юнги стоит над Тэхёном неподвижно, словно статуя, и смотрит пристально на ярко-красные отметины на тонких запястьях, неосознанно закусывая губу. Где-то за окном громко каркает ворона, ей вторят несколько других пронзительных голосов, и внутренний крик Шуги, так и остающийся неозвученным, тоже просится наружу, вот только вряд ли он имеет на это право. Кричать должен Тэхён. Кричать отчаянно, истерично, проклиная Юнги за всё на свете, полосуя по шее остро заточенной бритвой, сиротливо покоящейся на прикроватной тумбочке в ворохе бордовых бинтов, но Тэхён лежит на постели безжизненной фарфоровой куклой, устремив абсолютно стеклянный взгляд в потолок, не произнеся за пару часов ни слова. Когда Юнги осознал, какую ошибку совершил, очнувшись от морока забвения и увидев перед собой растерзанное и опороченное собственными руками тело личного божества, которого готов был слепо любить и боготворить до самой старости, не стал хвататься за голову и беспорядочно бегать по комнате в надежде выбить пропитые мозги о первую попавшуюся стену. Он быстро взял себя в руки, решив оставить самобичевание на десерт, быстро сообразил, что нужно делать, чтобы не стало намного хуже, освободив и приведя Тэхёна в чувства. Юнги с трепетом обработал стёртые о кожу ремня запястья, глубоко и не один раз сожалея о глупом поступке, вытер губкой кровь и сперму, набрав таз тёплой воды, в котором хотелось скорее утопиться, аккуратно сменил рубашку, совсем не понимая, почему Тэхён не отбивается, убегает и просто молчит, заставляя Шугу думать о самых отвратительных вариантах развития событий. В окно задувает прохладный осенний ветер, прогоняя по тэхёновой коже мелкие мурашки, не оставшиеся незамеченными. Юнги криво ухмыляется куда-то в пустоту, берёт тонкое одеяло с края кровати и бережно накрывает Тэхёна, надёжно скрывая следы собственного сумасшествия, наклоняясь к его губам. Легче не становится. Желание поцеловать всё такое же непреодолимо сильное, как и во все прочие дни. Но может ли он? Может ли он теперь рассчитывать хоть на что-то? Холод в глазах цвета американо напротив замораживает насмерть. Ничего уже не вернуть. Локальный апокалипсис разрушил их хрупкий хрустальный замок, оставив лишь острые осколки, впивающиеся в лёгкие при каждом вздохе. Больно. Боль пропитывает все углы комнаты, опутывая их стальной паутиной. Убитый паук так и остался хищником, породив из жертвы чудовище. Если всему виной судьба, Юнги готов стереть с лица земли целый мир, желая добиться ответа на один единственный вопрос. Почему они? Молчание убивает сильнее осознания произошедшего, и Юнги медленно оседает на пол, облокачиваясь спиной о бок кровати, откидывая голову на матрас. Недостаток никотина вызывает лёгкий тремор, но густой вишнёвый дым не даёт успокоения, обжигая глотку. Шуга прикрывает глаза, делает ещё несколько затяжек, неосознанно вспоминая, как Тэхён часто выхватывал с его губ сигарету, нагло слюнявя фильтр, и резко тушит её о собственное левое запястье, сморщившись от жгучей боли. Она отрезвляет. Она прогоняет перед глазами Юнги хаотичные кадры из последних двух недель и заставляет схватиться за остановившееся на несколько секунд сердце. А есть ли оно у Юнги вообще? Физически присутствует и бьётся, поддерживая не имеющую смысла жизнь, но морально давно прогнило, и дыра, раньше имевшая надёжную заплатку, стала в сотню раз больше. Юнги не хотел быть чудовищем. Никогда не хотел. Если бы ему достались более сознательные родители, если бы безучастные ко всему люди вдруг поняли, что ему нужна помощь, если бы окружающие не стремились поддерживать отвратительные начинания, рассказав, почему он поступает неправильно, если бы хоть кто-то показал другую дорогу, пусть менее прямую, но усеянную яркими цветами, Юнги бы, быть может, вырос самым обычным человеком. Нормальным. Абсолютно нормальным, надёжно скрывающим все свои пороки. Их много. Их чертовски много. Сейчас их много настолько, что они не сдерживаются обычной силой воли. Что Юнги посмел сделать сегодня? Как так вышло, что он полностью потерял над самим собой контроль? Как он будет с этим жить? А самое главное, что теперь будет с Тэхёном? Тэхён был и является для Юнги всем. Тэхён тот самый светоч, тот яркий огонёк свечи в кромешной темноте, направляющий по правильному пути, тот ненайденный раньше, но чертовски необходимый ориентир и якорь. И пусть он сам никогда не был в полном порядке, пусть прошёл через многое, пусть заставлял Юнги выть от злобы и негодования, Тэхён был сильным. Примером для подражания. Он пытался бороться, пытался одержать победу над страхами, когда Юнги лишь давал им всё больше пищи, и в итоге пал даже не от собственных рук. Юнги его искалечил. Юнги сделал так, что все тэхёновы старания обратились в прах. Какое право он имеет жить? Какое право он имеет всё также отчаянно любить его, желая остаться рядом навсегда? Он и раньше считал, что недостоин, но теперь лишь подтвердил мысли на деле. Изнасиловав Тэхёна, Шуга изнасиловал сам себя. Возможно, такой конец был предсказуем. Возможно, ничего другого от них и не ждали. Возможно, с самого начала всё вело именно к этому, но они не хотели верить в очевидное. Всё можно изменить. Со всем можно совладать. Жизнь, находящаяся в наших руках, подвластна лишь воле её хозяина, вот только Юнги оказался зависим. Он зависим от многих факторов, многое не может отпустить, чтобы исправить множество грубейших ошибок, многое готов отрицать только из-за лёгкости затуманенного рассудка. Если бы он не срывался, если бы не напивался и принимал наркотики, если бы всерьёз захотел стать тем, кем всегда украдкой мечтал где-то глубоко внутри, ничего бы не случилось. Он бы, возможно, помог Тэхёну с его проблемами, вытравил их своим вниманием и присутствием, занял все его мысли лишь своей неординарной личностью, взял под крыло, чтобы после исцелиться самому, но разве он имел на это право? Он, кто с самого детства не видел ничего хорошего. Он, кто принял жестокость за ласку, унося её за пределы своего дома. Он, кто ломал других ради собственного удовлетворения. Он, Мин Юнги, кому в одночасье пришлось потерять всё и всех, упав в тёмную яму собственной души. Сценарий его жизни похож на нескончаемую драму, написанную для самых извращённых до людских страданий наблюдателей. Тэхён всё ещё безмолвен и неподвижен, а Юнги смотрит на его перевёрнутое лицо и сильнее закусывает губу, стискивая кулаки. Он улыбался вечером. Вечером прошлого дня, когда всё ещё было хорошо, Тэхён улыбался ярко и солнечно лишь для него одного. Он был тёплым, мягким и ластился к нему, как маленький котёнок, упрашивая подарить немного ласки. И теперь его улыбка в воображении Юнги идёт трещинами и сыпется вниз стеклянной крошкой. Сможет ли он ещё когда-нибудь? Сможет быть счастливым? Юнги разрушил его счастье собственными руками, растоптал, извалял в грязи и смёл в мусорную корзину из-за банального желания засунуть свой член хоть в кого-то. Это не должен был быть Тэхён. Кто угодно, но только не он. Почему Юнги поехал именно сюда? Лишь потому, что другого дома у него больше нет. Действительно, больше нет. И пусть он не понимает, как так вышло, пусть не может признать, что именно он сотворил такое, Юнги не сможет здесь оставаться. Тэхён, наверное, его ненавидит. Наверное, он думает, как было бы хорошо, сгори Юнги в аду, исчезни, растворись, умри, и Юнги может его понять. Он бы и сам не прочь. Раньше ему было глубоко и прочно плевать на чужие чувства, но не сейчас. Сейчас Тэхён единственный обретённый смысл, прибежище и тепло. Тепло, ставшее холодным. Точно так же, как остывают капли крови, скатывающиеся с подбородка на его стиснутые в замок руки. Юнги крупно вздрагивает, наклоняет голову вниз и долго смотрит на ярко-алые кляксы, а его затуманенные глаза неосознанно расширяются с каждой миллисекундой. Несколько часов назад крови было намного больше. Несколько часов назад его руки по самые локти были запачканы чужой кровью. Густой, пахнущей отвратительно металлически, разбрызганной по обшарпанным стенам его бывшей комнаты в заброшенном детском доме. Кому она принадлежала? Почему Юнги забыл об этом? Как он мог даже на секунду избавиться от мысли, что убил человека? Как, мать вашу, он сейчас вообще имеет право дышать с Тэхёном одним воздухом? Он убил морально не только себя и самого дорогого в мире человека. Пак Чимина. Грёбаного Пак Чимина он убил тоже. И за что? Всего лишь за то, что Юнги был глупцом до самого конца? Лишь за собственную слабость? Конец наступил ещё тогда. Ещё тогда, когда Шуга услышал глухой хруст чиминова черепа. Юнги убийца. Самый реальный и настоящий. Этого факта не отменяет внезапная хладнокровность психопата, победившая здравый смысл, не отменяет потерянная на некоторое время память, зеркальная чернота и словно бы чужой шёпот. Кусочки кровавого пазла складываются один за одним, открывая перед глазами Шуги картину, перечёркивающую всю его жизнь. Надежды не осталось совсем. «Вы пошли по стопам своего отца?» Пошёл. Целиком и полностью пошёл. И пусть он не накинул на шею Пак Чимина удавку, пусть не сделал того же с Тэхёном, он убийца. Юнги не хотел верить в дурацкие стереотипы, не хотел понимать, насколько шатка его психика, не хотел осознавать, каким монстром может стать, появись определённый повод. Зачем он это сделал? Что он хотел защитить? Себя, Тэхёна, веру в то, что поступает правильно? Можно найти сотни оправданий на различные жизненные ситуации, но ничего не сможет оправдать убийство даже в состоянии аффекта. Вторая личность? Надёжно скрытая психопатия? Самооборона? Просто эгоистичное желание доказать себе что-то. Доказать, что ничем не лучше своего отца. Это ранит сильнее. Сильнее осознания возможности провести за решёткой последние годы жизни за убийство с особой жестокостью. Мысль об остатках пакчиминовых мозгов на ботинках вызывает запоздалую тошноту. Можно ли сейчас что-то сделать, исправить, спасти? Юнги должен придумать. Обязан. И пусть собственная жизнь уже не имеет никакого значения, пусть проёбана до самого конца, тэхёнова в пожизненном приоритете. Чимина найдут. Кто-нибудь спохватится, станет его искать, расспросит свидетелей и выйдет на Юнги, и тогда игра будет окончена. Но до тех пор, до тех самых пор, пока Юнги всё ещё может находиться на иллюзорной свободе и мыслить более или менее здраво, ему нужен план. Он всё починит. Криво, косо, небрежно, но Юнги не может позволить Тэхёну страдать ещё больше. Что-то должно быть. Хоть что-то должно всё изменить. Спасительная мысль приходит в голову, как по заказу. Отчаянные полумеры. Сожалений не будет. Юнги вздыхает глубоко, прогоняя тошноту, закидывает окурок в пепельницу, игнорируя ожог, и встаёт с холодного пола, забираясь на кровать. Ничего не изменилось, лишь, казалось, тэхёнов взгляд сместился на несколько градусов по потолку. Юнги аккуратно подползает ближе, игнорирует дрожь по позвоночнику от чувства вины и склоняется над Тэхёном, заглядывая ему в глаза. Холод. Стужа. Пустошь. Замерзшее озеро, вот-вот грозящее треснуть под его весом и потопить их вместе в своей чёрной глубине. Одна минута, вторая. Солнце медленно поднимается на законное место, ослепляя лучами окна, падая отблесками на золотистую тэхёнову кожу, а Юнги задыхается, не находя совершенно никакого отклика. В носу щиплет, лёгкие сжимаются, и на нежную кожу щёк Тэхёна падают первые капли горячего солёного дождя. — Я идиот, Тэхён, — выдавливает Юнги сквозь слёзы, размывающие безразличное ко всему лицо. — Я правда не хотел, чтобы всё заканчивалось таким образом. Я знаю, ты никогда не сможешь меня простить, знаю, насколько важно было соблюдать дистанцию, знаю, что разрушил все твои усилия. Я ошибся. Я совершил самую большую ошибку в своей жизни. Я о многом жалею. Жалею, что не дал тебе достаточно своего тепла, жалею, что был эгоистом, жалею, что сломал и искалечил. Я думал, что могу измениться. Думал, что рядом с тобой забуду обо всём, и мы сможем стать друг для друга самыми родными и незаменимыми. Я всё проебал. Собственными руками. Тэхён реагирует. Не шевелится, не сбрасывает Юнги с себя, не бьёт с размаху, вымещая всё своё негодование, а лишь переводит на него тусклый взгляд и смотрит отстранённо и пристально. Юнги неуютно. Он сглатывает тяжело, смаргивает ещё несколько капель и хочет погладить Тэхёна по щеке, но вовремя одёргивает руку, понимая, что более не может его касаться. А так хочется. Так хочется обнять, прижать к себе и каяться во всех грехах, вымаливая прощение, которого недостоин. Кто бы мог подумать, что хоть когда-нибудь Мин Юнги будет рыдать над близким для него человеком? Он и сам не может в это поверить, вытирая влагу рукавом чёрной толстовки. Не стыдно. Он искренен до самых кончиков пальцев. — Я всё исправлю, слышишь? — надломленным шёпотом, захлёбываясь тэхёновой бездной. — Я не могу отмотать время назад, но есть кое-что, что я могу для тебя сделать. Ты больше не будешь страдать. Никогда. Отводя взгляд, Юнги подаётся немного вперёд и на свой страх и риск вскользь касается губами прохладного тэхёнова лба, ощущая, как по его телу прошлась мелкая дрожь. Точно ненавидит. Точно презирает. Другого объяснения нет и не будет. Вставая с кровати, Юнги ещё раз оглядывает Тэхёна с ног до головы, вновь тревожит прокушенную губу и направляется в сторону кухни, чтобы налить стакан воды. Достаёт снотворное из шкафчика, вытряхивает на ладонь две таблетки и идёт обратно, оставляя необходимое для Тэхёна лекарство на тумбочке. Пускай поспит. Хотя бы чуть-чуть, пока всё не закончится. Потом будет легче. Юнги уверен. Задёрнув шторы, Юнги берёт со стола телефон с ключами и с самыми серьёзными намерениями шагает ко входной двери, накидывая на плечи лёгкое полупальто. Обуваться сложно. Он неосознанно переводит взгляд на свои ботинки и хочет взглянуть на подошву, но одёргивает себя, прекрасно понимая, что смотреть там не на что. И не в том смысле, что мозгов Пак Чимина там нет, а в том, что тешить себя надеждами на слишком красочную фантазию бессмысленно. Он был пьян, но не обдолбан, а Чимин так и лежит на грязном полу в заброшенном детском доме. Заслужил ли он подобной смерти? Заслужил ли смерть вообще? У каждого человека имеются определённые пристрастия, каждый может манипулировать другими ради специфических потребностей, но умирать за банальное желание быть оттраханным своим богом и идолом? Слишком жестоко. Юнги не должен был так поступать, поддавшись внутреннему демону. Не должен был его слушать, позволив завладеть собственным телом. Ещё бы узнать точно, что с ним не так, но времени на это уже нет. Бросив полный сожаления взгляд в сторону тэхёновой комнаты, Юнги вышел вон, захлопнув за собой дверь, словно оборвав с Тэхёном всю болезненную связь, двинувшись из подъезда к парковке. Обнаружив на ручках байка кровавые пятна, Юнги не смог сдержать рвотного позыва, забрызгав асфальт желчью. Собственное хладнокровие пугало. Он не злился, не боялся, не корил себя больше, чем требовалось, оставаясь в относительном спокойствии. Громи он всё, бей кулаками стены, кричи и топи себя в алкоголе, было бы вовсе неудивительно, но сейчас что-то изменилось. Остался ли он всё тем же Мин Юнги? Может ли он им быть? Кто он сейчас? Приехав на съемную квартиру, оплаченную на несколько месяцев вперёд, Шуга ещё долго смотрел в тёмные окна, пока холодный ветер трепал его белоснежные волосы. Должен ли он заходить настолько далеко? Должен ли совершать ещё одну ошибку? Впрочем, то, что он собирается сделать совсем скоро, на ошибку не тянет. Скорее на избавление. Скорее на правильный поступок. Раз ему и так уже нечего терять, стоит поставить на кон всё, что у него осталось. А осталось, на самом деле, совсем немного: спортивный мотоцикл, сам Юнги и кое-что под кроватью в его тёмной берлоге. В двери несколько бумажек со счетами, а внутри пусто и пахнет пылью. Проходя внутрь, Юнги совсем не верит, что когда-то мог здесь жить. Все громоздкие вещи на месте, никто ничего не трогал, но атмосфера, царящая повсюду, удручающая, ледяная и отчаянно густая. Жить в таком месте одному, должно быть, жутко уныло. Юнги раньше этого не замечал, ведь был слеп ко всему, кроме самого себя. Тэхён помог ему взглянуть на мир другими глазами, а Шуга отплатил самым страшным. Чудовище. Монстр. Не человек вовсе. Дойдя до кровати, Юнги падает на колени и нашаривает рукой небольшую коробку из-под обуви, усаживаясь на задницу. Он вздыхает тяжело, облизывает саднящие губы, кладёт коробку на колени и медленно открывает крышку, доставая на тусклый свет настольной лампы сопровождающий его ещё с подросткового возраста Glock 18. Он вертит пистолет в руках, вспоминая, как с дьявольской улыбкой пугал прохожих, закрыв лицо маской, наплевав на возможную опасность быть пойманным полицией, и проверяет магазин, находя его полностью заряженным. Вставляет обратно, прищуривается и несколько секунд целится в пустоту, после наглаживая пальцами в раздумьях гладкий армированный пластик. Сегодня Юнги впервые воспользуется им всерьёз. Немного волнительно. Немного будоражит кровь. Должен ли он? Отступать некуда. Сунув пистолет за пояс брюк, Юнги достаёт телефон и набирает единственный важный номер в его записной книжке. — Мин Юнги-щи, — со зевком отзывается Чон Хосок, явно скучая на дежурстве, — должно было случиться нечто грандиозное, раз вы соизволили мне позвонить. — Сейчас не до шуток, — сипит Юнги устало, запуская ладонь в волосы. — Поможешь? Знаю, я прошу тебя о помощи слишком часто, но мне больше не к кому обратиться. — Что на этот раз? — настораживается офицер Чон, потягиваясь за столом. — Снова случилось что-то, что никогда не должно было случаться? — Типа того, — бросает Юнги коротко, желая побыстрее уйти от темы. — Мне нужен адрес одного парня. Задолжал он мне деньжат, а потом скрылся. Я тут коплю на новую приблуду для байка и решил собрать все долги. Поможешь? — Точно долги собираешь? — спрашивает наивный офицер Чон с подозрением, а после радостно гогочет над понятной только ему шуткой. — Помогу, в чём вопрос. Рассказывай о своём парне. — Чон Чонгук, — с холодом в голосе чеканит Юнги, чувствуя надвигающуюся волну гнева. — Возраста не знаю, но знаю, что работает преподавателем истории искусств в университете. — Этих Чонгуков тут, как дерьма по весне, — недовольно подаёт офицер Чон голос через пару минут, попутно глуша кофе. — Хотя... Нашёл вроде нужного. С тебя пиво, как купишь свою приблуду. Юнги записывает адрес на клочке газеты, благодарит Хосока искренне, хоть и не стоило бы — Чон Чонгук живёт в его округе, — и вешает трубку под раскатистый смех, не желая слушать служебных историй. Раньше, быть может, Юнги бы позвал его на чашечку чего покрепче, но сейчас точно не имеет на это права. Юнги преступник, а офицер Чон должен их ловить. Прозаично. Интересно, насколько отвратительно он будет себя чувствовать, обнаружив оставленный Юнги сюрприз? Шуге должно быть стыдно, однако… Он не может чувствовать ничего, кроме вины. Стоило сообщить Намджуну об этих изменениях. Он был бы счастлив. Путь к дому Чон Чонгука проходит с потоком тревожных мыслей. Юнги выжимает больше половины скорости, несколько раз выезжает на встречку, играясь со смертью, но ничего не помогает очистить голову и перестать загоняться ненужной реконструкцией дальнейших событий. Да, он собирается убить чёртового Чон Чонгука за то, что он сделал Тэхёна забитым социофобом, страшащимся любого телесного контакта. Да, он выстрелит в него, не задумываясь, избавив мир от одной девиантной единицы, совершенно не раскаивающейся за свои грехи. Он не будет колебаться. Он не будет думать, сколько трупов висит на его шее. Раз уж Шуга стал убийцей, покончил со всем, встав на самую опасную тропу, в конце которой обрыв, ему должно быть плевать на количество пролитой крови. Тэхён, наверное, не одобрил бы. Узнай он, что Юнги сделал перед тем, как упасть в его руки, возненавидел раньше, но ничего уже не изменить. Ничего, кроме желания избавить Тэхёна от самого главного страха раз и навсегда. Это единственное, что он может сделать для него в данной ситуации. Сделать свободным от оков. Подъехав к небольшому неприметному домику, вовремя вспомнив, что сегодня выходной и ездить несколько раз не придётся, Юнги паркует байк у ворот, не снимая шлем, и вытаскивает «Глок» из-за спины, передёрнув затвор, дослав патрон в патронник. Лёгкость пистолета не давит на руку, как не давит и сожаление. Юнги полностью готов. Он сделает это. Он отомстит за Тэхёна собственными руками, даже если его никто не просил. Последний подарок. Самый важный. Подойдя ближе, Юнги подмечает небольшую коробку на асфальте, подхватывает на руку и переводит дыхание несколько секунд, после нажав на кнопку интеркома. — Кто? — раздаётся тем самым чистым голосом из хрипучей колонки, и Юнги вновь закусывает губу, сжимая во второй руке рукоять пистолета до хруста. — Доставка, — как можно более хладнокровно скрежещет Юнги, прикрывая глаза, тыкая коробкой в камеру. Человек на той стороне озадаченно хмыкает, отключается и через несколько секунд Юнги слышит щелчок замка и лёгкие шаги. Дверь ворот отворяется, Чон Чонгук выходит немного вперёд и с подозрением смотрит на коробку, после переведя взгляд на шлем Юнги. — Я ничего не заказывал, — бросает Чон Чонгук немного растерянно, не смотря вниз, а Юнги оглядывает его с ног до головы, пытаясь сдержаться не разбить сначала чересчур смазливое лицо, и вовсе не понимает, зачем этому журнальному красавцу в кристально чистой белой футболочке вообще нужно было кого-то насиловать. Впрочем, посмотрев ему в глаза, Шуга находит глубоко внутри нездоровую искру, да и выглядит Чонгук этот так надменно и мощно, словно в любой момент может нагнуть Юнги раком и подчинить собственной воле. Раздражает. — Зато Ким Тэхён заказывал, — рычит Юнги хрипло, отбрасывая картонку в сторону, и с долю секунды наблюдает за расширяющимися от удивления абсолютно чёрными чонгуковыми глазами прежде, чем продолжить: — твою смерть, ублюдок. Не колеблясь, пока Чон Чонгук всё ещё пытается переварить сказанное и уместить в своей пустой голове, Юнги вскидывает дуло «Глока» вверх и направляет прямёхонько в открытый лоб, ожидая ответной реакции. Реакции не поступает, сердце Юнги пропускает удар, а нажатие на спусковой крючок при пустяковой отдаче даётся наиболее легко и без трясущейся руки. По улице плывёт громкий хлопок, горячая гильза пролетает рядом со шлемом, а на лице Чон Чонгука так и остаются смешанные эмоции, только теперь у самой переносицы появилась зияющая кровавая дыра. Он было открывает рот, явно собираясь что-то сказать, но пошатывается чуть назад и мешком валится на землю, в довесок раскраивая череп об асфальт с жутким чавкающим звуком. Шумно выдохнув, Юнги спешно оглядывается по сторонам, понимая, что в любой момент может прибыть полиция, суёт пистолет обратно за пояс и достаёт из кармана телефон, делая несколько снимков, ведь это самое главное. Где-то поблизости слышится людское копошение, лужа крови под головой Чон Чонгука становится всё больше, а Юнги разворачивается на пятках, садится на байк и только сейчас, заводя движок, понимает, насколько сильно дрожит его тело. Второй раз. Второй грёбаный раз он убил человека. Но сожалений, как таковых, нет правда. Скорее облегчение. Скорее осознание, что всё закончилось. И пусть конец не будет happy, Юнги счастлив. Теперь Тэхён сможет жить спокойно. Проезжая мимо хосокова участка, Юнги выкидывает ствол в траву поблизости и решается на самый последний шаг, направляясь в сторону облюбованного несколько лет назад наркопритона, где всегда обитает один очень честный барыга, продавая самый качественный в городе товар. Как их ещё не накрыли, Шуга не знает, но благодарен за это именно сейчас, хотя стоило бы сдать их тому же Хосоку, не оставив вовсе никаких мостов. Несмотря на разгорающийся на улице день, прогревающее влажную землю солнце, и радостно перекрикивающихся в ветках деревьев птиц, Юнги находит в клубе-наркопритоне нескольких знакомых торчков и здоровается с каждым довольно дружелюбно, вызывая всеобщее недоумение. В конце зала тот самый барыга с унылым выражением лица глушит точно не первую бутылку пива, а Юнги подходит к столику медленно, хмуря брови, но всё равно заставляет его радостно улыбнуться: не часто делают такие покупки. Вертя в руках миленький чек с одним граммом чистого героина, Юнги выходит на улицу и задумчиво смотрит в небо, щуря глаза. Когда он был маленьким, кто-то очень глупый сказал, что души всех умерших людей превращаются в звёзды и светят нам с небосклона, чтобы мы могли счастливо жить дальше. Юнги бы хотел найти их: звёзды своих родителей. Найти и заставить упасть вниз, как с каждой секундой падает сам Юнги, чтобы загадать самое сокровенное желание. Дурак. Помотав головой, прогнав абсурдные мысли прочь, Шуга едет к Тэхёну домой. Тэхён крепко спит. Он наглотался снотворного, вытащив откуда-то из закромов ещё одну баночку, но есть пульс, как есть размеренное дыхание. Юнги с облегчением падает рядом на кровать, предварительно взяв со стола стикеры с ручкой, и пишет на бумаге всего два предложения, умещая в них все свои чувства.«Теперь ты можешь стать свободным. P.S. Загляни в галерею на телефоне».
Прилепив стикер к смартфону, Юнги кладёт его на тумбочку рядом со снотворным и забирается на постель, ложась к Тэхёну впритык. Он смотрит на него нежно, любовно, как не смотрел ещё ни на кого, и убирает со лба несколько прилипших от испарины мягких прядей, после обводя подушечкой указательного пальца приоткрытые губы. Шуга не хочет уходить, не хочет оставлять Тэхёна одного, не хочет заставлять его прочувствовать всё, что ещё придётся, но другого выхода нет. Юнги нарушил правила. Он перешагнул через поставленный самим собой закон и достоин самого сурового наказания. Тюрьма не вариант, а самый лучший греет карман брюк. Так правильно. Он уверен. Тэхён что-то жалостливо бормочет во сне, хватаясь за одеяло, и кажется, будто в уголках его закрытых глаз собираются слёзы, но, на самом деле, слёзы собираются в глазах Юнги. Он корит себя за слабость, обзывает последним идиотом и несколько минут гладит Тэхёна по голове, дожидаясь, пока он перестанет неразборчиво шептать. Успокоив, ещё некоторое время вглядывается в умиротворённое лицо, запоминает каждую особенность и грустно улыбается. Как можно было потерять его? Как можно было разрушить этому удивительному парню жизнь? Как Юнги смог подобное допустить? Его любовь не дала трещину. Она, кажется, осядет на этих стенах и будет жить даже после того, как тэхёнов дом рассыпется на составляющие, вот только сам Шуга… Склонившись над Тэхёном, Юнги прикрывает глаза и вновь оставляет на его щеке мокрую частичку собственной соли, а на губах самый последний горький поцелуй с привкусом вины, смирения и покаяния. Он сделал всё, что мог. И пусть убийство человека вовсе не является помощью, Юнги старается думать иначе. И о том, как закончится его история, он рассуждает тоже в ином ключе. Останься Шуга рядом, сковав Тэхёна воспоминаниями, болью от унижения и собственным присутствием, ничего не изменится в лучшую сторону, да и кто теперь знает, насколько сильно он его ненавидит. На несколько секунд взяв Тэхёна за руку, горько улыбнувшись тому, как во сне он легонько сжал его ладонь, Юнги с трудом встал, постоял ещё немного рядом, стараясь не быть размазнёй, и прошёл в кухню, взяв из ящика ложку. Возможно, Тэхёну не понравился бы этот способ, но пугать его вышибленными мозгами на кафеле Юнги не станет. Лучше тихо. Спокойно, без криков и жаль, что без боли. Впрочем, ему уже больно. Больно от того, что он поступает подобным образом. Зайдя в ванную, Юнги находит в аптечке подходящий шприц, набирает в него немного воды, стягивает с брюк ремень и садится на пол, достав из кармана зажигалку и заветный чек. Грамм чистого героина. Чёртов чистый грамм — смертельная доза. Золотой укол. Насыпая порошок в ложку, он не чувствует более никаких сожалений. Да, Юнги никогда не был идеален. Да, вся его жизнь сплошное разочарование. Да, он так и не смог исполнить тэхёнову мечту, превратившись в завершённого монстра. Нет смысла оставаться в живых. Нет смысла нести наказание лишением свободы. Если Тэхёна не будет в его жизни — а после сегодняшнего его не будет точно, — она Юнги не нужна. Для чего он жил? Чего он хотел? Каждый день, словно замкнутый круг. Каждый поход в поисках приключений, как последний. Он никогда не отвергал смерть, никогда не грезил о жизни до старости, прекрасно понимая, что умрёт ещё молодым. Очень молодым. Совсем не тот возраст, чтобы получить game over без возможности начать с чекпоинта, но есть в этом и светлая сторона: никто больше не пострадает от его рук. Не будет никаких Пак Чиминов, не будет насилия, не будет несбыточных желаний. О нём забудут. Может, несколько бульварных газетёнок напишут о двух парнях, убитых одним человеком, может, Хосок сразу же поймёт, кто преступник, может, даже выйдет новостной выпуск — и всё. Это всё, что Мин Юнги оставит после себя. Впрочем, будет ещё тело, взваленное на тэхёновы плечи, но Шуге просто больше некому его доверить. Полюбив, Юнги осознал многое: как выглядел со стороны, насколько больно другим и что просто не предназначен для этого мира. Он неправильный, как и говорил Чимин. Обстоятельства — не оправдание. Есть что-то больше, сильнее, страшнее. Оно сидит глубоко внутри, хищно скалится и волосы у него чёрные. И он. И он, убивший Пак Чимина, будет мёртв тоже. Раствор закипает. Юнги заполняет шприц, откладывает на бортик, снимает толстовку, закатывает повыше рукав футболки и использует вместо жгута ремень. Волнительно. Страшно. Юнги на пару секунд гасит ресницами скудное освещение и глубоко вздыхает, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. За стеной, там, на постели, беспокойно спит самый дорогой и близкий для него человек, а Шуга собирается умереть. Что с ним будет? Как он отреагирует? Плюнет ли, разозлится или будет сожалеть? В последнем, в принципе, Юнги не уверен. После всего, что он с Тэхёном сотворил, жалости и чужих слёз не заслуживает явно. Шумно выпустив из лёгких воздух, Шуга безошибочно находит вену на сгибе локтя и вгоняет в кровь всё до последней капли, откинувшись на стенку ванной. Смертельное удовольствие заполняет каждую клетку, растекается океаном перед глазами, а Юнги тянет ватную руку к стоящему в самой синеве Тэхёну и ловит взглядом его улыбку. Такую же яркую, широкую и бесконечно особенную. Любимую.***
— Я не смогу жить дальше, если причиню Тэхёну боль, — задрав голову, задумчиво хрипит Юнги, пересчитывая крупные бусины на люстре в кабинете Ким Намджуна. — Он единственное, что у меня есть. Раньше я не задумывался ни о чём, ничего не хотел и ни о чём не мечтал, но разве что чудом изменился, встретив этого серого, неприметного, зашуганного, но единственного родного душевно и, казалось, даже по крови. Он ткнул меня носом в пороки, размазал о желание быть с ним несмотря ни на что, забил последний гвоздь в крышку моего гроба собственной рукой. Казалось бы, всё это должно раздражать жутко, вызывать животный гнев, но ничего нет. Когда я вижу его, когда касаюсь, когда он сам тянется ко мне, хоть и знает, что из этого может выйти, я забываю обо всём. Если я его потеряю, если по собственной глупости разрушу то хрупкое, выстроившееся между нами, моё существование превратится в пытку, а отсутствие Тэхёна рядом в приговор. Мне не нужен мир без него. Мир без него потеряет все цвета. Я боюсь. Я чертовски боюсь сорваться слишком сильно. Если я ударю его, если сделаю что-то без разрешения, причинив слишком много боли, не смогу себя простить. Я хочу стать человеком, а не животным, ведомым лишь инстинктами. Я хочу жить с ним под одной крышей, просыпаться рядом, смотреть на него смущённого и сонного, да даже щекотать, слушая странный басистый смех, и после наперегонки бежать в ванную. Я не могу лишиться всего этого, но знаю, что такой вариант развития событий возможен. Можно ли так отчаянно кого-то любить, Намджун? Любить, поставив на кон даже свою жизнь. Мне не говорили, что такое возможно, но если бы я узнал об этом раньше, всё равно бы влюбился? Думаю, это неизбежно.***
Просыпается Тэхён глубокой ночью. В голове вакуум, в теле боль и слабость, в воздухе объёмный запах знакомого парфюма. Он привстаёт на локтях, закусывает губу и аккуратно спускает ноги на холодный пол, широко зевая. Трёт глаза, замечает на руках посиневшие следы от ремня и оглядывается по сторонам в поисках Юнги. Никого нет. Он один. Один, как и хотел всегда. Один, как и всю свою жизнь, однако… Именно сейчас, в этот самый момент, он бы ни за что не хотел оставаться в полном одиночестве. И пусть Юнги совершил ошибку, пусть сорвался, пусть взял его без разрешения, причинил слишком много боли и заставил вновь прочувствовать весь тот страх из далёкого прошлого, он нужен ему. Ведь Тэхён знал. С самого начала знал, что всё закончится именно так. Да, было страшно. Да, каждая ночь, каждая попытка, каждое слишком откровенное действие заставляло бояться и трястись, но случившееся не было непредсказуемым. Не стокгольмский синдром, не экранная драма, не безысходность, а нечто непреодолимое, огромное, бесконтрольное, не поддающееся логическому объяснению. Тэхёну бы кричать, забиваться по углам, схватить лезвие с тумбочки и снова утонуть в глубоком тёмном озере самобичевания, но он не чувствует в этом необходимости. Необходимость только одна: в Юнги. Тэхён мельком вспоминает его утренние слова, слёзы, до сих пор жгущие щёки, осторожный поцелуй в лоб и мутное тепло желанного тела сквозь сон, сожалея, что не очнулся от шока и не смог остановить. Куда он пошёл? Что собрался исправить? Вернётся ли назад? Тэхён простит его. Он точно его простит. И пусть Тэхён идиот, пускай кто угодно скажет, что сумасшедший и зависимый, ему будет плевать. Ситуация с Юнги слишком критично отличается от прошлого. В этот раз виноват он сам. Полюбив Юнги, Тэхён был готов ко всему. Он готов был не без повода получать отрезвляющих пощёчин, готов был успокаивать Юнги в порывах гнева, после зализывая раны, готов был наткнуться на ненависть и безразличие. И на насилие, узнав историю о неком парне из прошлого, Тэхён был готов тоже. Поэтому пытался через силу, поэтому предлагал сам, надеясь избавиться от страхов, но, наверное, он слишком трус. Юнги следовало сделать это раньше. Правда следовало. Следовало отрезвить, разрушить иллюзии, окунуть в реальность. Грустно только, что Юнги считал тэхёновы старания игрой. Возможно, так выглядело со стороны, возможно, Юнги думал, что Тэхён слишком азартен и попросту издевается, но это не так. Да, он всё знал. Да, любой бы мог подумать, что Тэхён играется с огнём, пытаясь потушить его бензином. Да, он сам напросился, каждый раз заканчивая бегством, но это лишь часть правды. Пугает, на самом деле, другое. Что будет дальше? Тэхён не может без Юнги. Тэхён хочет быть с ним даже после изнасилования. Он хочет прижаться к нему, потереться о щёку, вдохнуть запах с волос, почувствовать сильные руки на теле. И пусть горят синяки и ссадины, пусть отвратительно тянет внизу, он правда готов простить, ведь Юнги раскаялся. Его слёзы бесценны. Кинув взгляд в сторону баночки со снотворным, думая, сколько ещё часов придётся выживать без Юнги, Тэхён заприметил яркий салатовый стикер и протянул к нему руку. Взяв вместе с листком телефон, он внимательно прочитал записку, затем ещё раз и ещё, пока до конца не осознал весь смысл написанных аккуратным почерком слов. Что Юнги имел ввиду, написав о свободе? Он ушёл? Он больше не вернётся? Он оставил Тэхёна одного, как когда-то обещал? Что, мать вашу, он исправил?! Механически, с замиранием сердца разблокировав смартфон, Тэхён тяжело сглотнул и отвёл взгляд от заставки, вспоминая, с какими трудами им далось это единственное сэлфи. Юнги не любил фотографироваться, а Тэхёну в тот день было слишком скучно. Много сил ушло, чтобы перебороть Шугу и выкрасть у него телефон. Много сил ушло на усмирение объятьями, поцелуями и горячим шёпотом, но это того стоило. Растрёпанные, раскрасневшиеся, запыхавшиеся, но улыбающиеся и абсолютно счастливые. Что же пошло не так? Зайдя в галерею, Тэхён ещё долго смотрел на лежащего в луже собственной крови Чонгука, сверля взглядом дырку меж его глаз, совершенно не понимая, как должен реагировать. Юнги застрелил его. Юнги сделал так, что Тэхён больше никогда не встретит его. Юнги просто взял и сделал то, о чём так давно мечтал он сам, фантазируя, с какими муками этот ублюдок должен испустить дух. Справедливо ли это? Правильно? Ради него, ради его свободы, ради избавления от кошмаров, Юнги взял в руки оружие и убил человека, перечеркнув этим всю свою дальнейшую жизнь. И как, чёрт возьми, Тэхёну теперь реагировать? — Юнги? — зовёт громко и жалобно; в глазах сухо и колко. — Юнги, ты здесь? Он должен быть здесь. Просто обязан. Тэхён вскакивает на ноги, бежит в прихожую и долго изучает висящую на вешалке верхнюю одежду и обувь внизу, не замечая пропажи. Матерится сквозь зубы, бежит в кухню, но находит лишь выдвинутый ящик стола и открытую бутылку воды. Отчаянно вертит головой по сторонам, пытаясь не расстаться с рассудком, и замечает пробивающийся через тонкую щель в двери ванной свет, вздыхая с облегчением. Он ведь не мог его оставить. Он ведь не мог уйти, огорошив смертью самой главной тэхёновой проблемы. Просто не мог так жестоко поступить, приказав жить один на один со всей этой информацией, навсегда исчезнув из его жизни. — Ты здесь? — спрашивает надломленным басом, медленно распахивая незапертую дверь. — Скажи что-нибудь, пожа… Он здесь. На полу. Бездыханный и синий. Веки опущены, голова повёрнута набок, на левой руке затянут ремень, а рядом, в ногах, ложка и шприц. Тэхён смотрит на всё это, скользит взглядом по безжизненному телу, а глаза его, до этого живые и яркие, тускнеют, превращаясь в тонкую зеркальную гладь. Дыхание замедляется, плечи опускаются, мысли затихают в голове — Ким Тэхён переходит в автономный режим. Он, кажется, даже не дышит, разворачиваясь и уверенно ступая в комнату, опускаясь на колени перед прикроватной тумбочкой. Нет слёз, ведь они давно высохли. Нет скорби, ведь он уже отскорбел. Нет совершенно ничего, кроме понимания. Юнги больше нет. Больше. Нет. Тэхён открывает дверцу, сканирует отсутствующим взглядом содержимое и тянется рукой к небольшой шкатулке, вставая на ноги. Повертев её в руках, он неосознанно вспоминает, с каким трепетом собирал содержимое на случай, если смысла в одночасье не станет. Сейчас, кажется, самое время. С него достаточно. Достаточно потерь, достаточно боли, достаточно одиночества. Последняя капля. Словно в забытьи, Тэхён добредает до кухни, берёт ту самую бутылку воды и тяжело ступает в ванную. Шаги в голове раздаются набатом, воздух густеет, а потолок давит на затылок, вызывая приступ клаустрофобии. Тэхён шагает за порог, ещё раз окидывает взглядом такого беззащитного сейчас Юнги, не разделяя его умиротворения, и садится рядом, хватаясь пальцами за ремень. Кожа Юнги обжигает холодом, напоминая, как долго спал Тэхён, а он облизывает пересохшие губы и осторожно высвобождает его руку, откидывая аксессуар в сторону. Переводит взгляд вниз, с ненавистью выкидывает шприц в раковину и думает, что так намного лучше. Да, намного лучше. Сейчас кажется, что Шуга просто спит. Сладко, глубоко, навечно. Тэхён хочет заснуть тоже. — Мы сбежим, Юнги, — тихо и безжизненно шепчет Тэхён, поднимаясь на ноги. — Туда, где спокойно. Туда, где нас никто не найдёт. Туда, где тепло, море и солнечно. Помнишь, как мы мечтали после той ночи? Как искали места, рассуждали, что будем делать, окажись там, как рассматривали фотографии лазурного побережья Калифорнии и решили во что бы то ни стало уехать в Лос-Анджелес. Мы были счастливы тогда, представляя, как ступим на горячий песок, зайдём в тёплую воду и просто будем плыть по мягким волнам, чувствуя себя абсолютно свободными. Помнишь? Именно о такой свободе я мечтал. Именно об этом. Ты преподнёс мне внезапный подарок, но я не могу тебя винить. Наверное, ты думал, что я тебя не прощу. Наверное, ты не хотел оставлять меня, когда тебя найдут и бросят за решётку. Наверное, ты просто хотел всё закончить. Это твой выбор. Грустно улыбнувшись, Тэхён аккуратно поднимает Юнги под подмышки, совсем не ощущая его веса, тепла и жаркого дыхания в шею, всегда вызывавшего мурашки по позвоночнику и красноту щёк, и с усилием из-за трупного окоченения подхватывает на руки, пошатнувшись назад. Такой маленький. Такой невинный. Такой спокойный и безмолвный. Как он мог быть тем, кем являлся? Как мог быть таким жестоким по отношению к другим, безразличным и вспыльчивым? Как мог стать убийцей? Тэхён хотел расспросить Юнги о многом, но грош цена его желанию, ведь Юнги не ответит. Нужно было раньше, нужно было сразу, нужно было не строить из себя жертву, но бессмысленно сожалеть о прошлом, имея на руках мёртвое настоящее. Шагнув к ванне, Тэхён опускает Юнги внутрь, укладывает, пытаясь нормально распрямить руки и ноги, утирает испарину со лба, разгибаясь, и открывает кран с горячей водой, регулируя температуру. Он бросает косой взгляд на шкатулку, поднимает её с пола и усаживается на бортик, открывая крышку. Внутри набор юного суицидника. Внутри противорвотное, сильное снотворное и кое-какие антидепрессанты для полной картины. Вряд ли когда-нибудь Тэхён думал, что воспользуется всем этим всерьёз. Вряд ли когда-то он мог предположить, что сведёт счёты с жизнью из-за потери слишком дорогого для него человека. Жизнь без Юнги Тэхёну не нужна. Жизнь без Юнги и не жизнь вовсе. Лучше уйти вслед за ним. Лучше верить, что где-то там, в небытие, они смогут воссоединиться и влепить друг другу осуждающих пощёчин. Юнги не должен был так поступать, а Тэхён не должен был играть в молчанку, видя, что не только ему хреново. Каждый из них эгоистичен. Для каждого припасён один и тот же конец. Закатав рукав рубашки, разглядывая маленькую татуировку на предплечье, Тэхён вспоминает слова тату-мастера и горько усмехается. Не Юнги сожрал его. В этот раз кролик победил лису, но остался в полном одиночестве. Наверное, правильны были те вычитанные в манге слова. Правильны для сценария его жизни. Набрав достаточное количество воды, Тэхён ставит шкатулку с бутылкой на бортик и легко проводит пальцами по коже Юнги: чуть теплее. Так кажется, если не обращать внимания на синюшность, что он всё ещё жив. Так кажется, что он вот-вот откроет глаза, встанет и спросит своим низким хриплым голосом, какого чёрта Тэхён творит. Он ведь всегда отговаривал его, всегда бил по рукам и прятал таблетки по углам, надеясь хоть что-то исправить. Прозаично. Глупее ситуации не придумаешь. Тэхён улыбается тускло, ведёт пальцами вверх по плечу, шее, впалой щеке, убирая выжженную обесцветкой чёлку вбок, любуясь тонкими чертами любимого лица. Красив? Да, чертовски красив, даже будучи мёртвым. Мёртв. Юнги мёртв. Тэхён шмыгает носом, сглатывает огромный ком в горле и забирается в ванну полностью, сдвигая слишком худого Юнги немного вбок. Если закрыть глаза и абстрагироваться от происходящего, можно почувствовать лёгкий бриз, теплоту океана и пригревающие лучи яркого солнца лазурного побережья. Они сбегут. Они правда сбегут. Никто не сможет им помешать, никто не остановит, никто не разделит, ведь они одно целое. Болезненное, неправильное, сумасшедшее. — Всё будет хорошо, — дотянувшись до шкатулки и открыв баночку с противорвотным, ясным голосом уверяет Тэхён, поворачиваясь к Юнги лицом. — Мы будем вместе всегда, слышишь, ведь так просто ты от меня не отделаешься. Наверное, ты думал, раз избавил мир от Чонгука и ушёл сам, я буду спокойно и счастливо жить без тебя, но ты ошибся. Если бы я хотел остаться один, если бы ненавидел тебя до глубины души, если бы отчаянно желал смерти за то, что ты отличаешься от других, боясь быть растерзанным, не смог бы позволить остаться рядом слишком надолго. Я не боялся тебя. Иногда, конечно, бывало. Иногда я жаловался доктору Киму и получал советы, но твоё присутствие, потерянное тепло, взгляд, просверливающий череп навылет, полный туманного возбуждения, и шёпот на ухо о том, что ты больше не можешь без меня жить, смывали весь страх. Я хотел, чтобы это продолжалось вечно. Я хотел растворяться в тебе изо дня в день и открывать всё новые черты твоего характера, ведь ты, Мин Юнги, чертовски многогранен. Нужно было быть чуть искреннее друг с другом, да? Впрочем, какое теперь всё это имеет значение? Понимание приходит слишком поздно. Вытряхивая на руку снотворное, Тэхён задумывается на несколько секунд и скользит взглядом по хрупкому мокрому телу Юнги. Неправильна. Его роль в этой жизни была неправильна. Кто-то явно пошутил над ними, поиздевался, устроил эксперимент и шоу на выживание. Придётся потешить публику. Ради успокоения, ради забвения, ради мечты остаться вместе навечно, Тэхён простится со всем. А есть с чем прощаться? У него нет ничего. Раньше был Юнги, но теперь… Неважно. Одна горсть, вторая, третья. Тэхён запивает таблетки водой и старается удержать их в желудке, шлифуя нависшую над головой бесконечность последним аккордом реквиема по мечте. Отставив пустые баночки в сторону, Тэхён поворачивается набок, разворачивает Юнги лицом к бортику и обвивает руками его талию, прижимаясь к спине всем телом, пряча нос в мокром белом затылке. Тепло. Спокойно. И пусть он и сам скоро умрёт, пусть через некоторое время заснёт навсегда, пусть по телу с каждой секундой разливается мягкая слабость, а перед глазами темнеет, Тэхён не сожалеет ни о чём. Двадцать один год — не тот возраст, чтобы покончить со всем, впереди будущее различной степени мрачности и успешности, но всё это Тэхёну не нужно. Ему нужен Юнги, но Юнги мёртв. Других вариантов не остаётся. Да, глупо. Да, обнаруживший их человек скажет, что они идиоты, не найдя никаких тринадцати причин. Да, конец их истории похож на сопливый дамский роман, но могло ли что-то измениться? Мир, в котором они живут, не любит хэппи энды. — Я не говорил этого с того самого дня, как признался, боясь снова быть отвергнутым, но… — губы шевелятся с трудом, сознание угасает. — Я люблю тебя, Юнги. Люблю таким, какой есть, пусть ты и самый настоящий мудак. Мы будем вместе даже в Аду. Обещаю. Подавшись чуть вверх, нежно поцеловав Юнги в макушку, Тэхён обнимает его ещё крепче и прикрывает глаза, медленно погружаясь под воду. Сладкий сон укутывает призрачным покрывалом, рисуя тонкими линиями перед глазами очертания Лагуна-Бич. Они сбежали. Они свободны.