There's a space left in hell with your name on the seat With a spike in the chair just to make it complete
Archive — Fuck U
— Иди к чёрту, — рычит Юнги гневно, отставляя стакан в сторону: лишние проблемы на почве гнева ему не нужны, хоть и очень хочется пролить ненавистную кровь. — Не знаю, какого хуя ты здесь забыл, но лучше тебе свалить побыстрее. — Я искал тебя, — сладко вливает Чимин в уши Юнги, наклонившись к левому плечу. — Я так долго тебя искал, но везде находил лишь тонкий шлейф сигаретного дыма. Помнишь, хён? Помнишь, как оставил на моей руке этот шрам? Мило улыбнувшись, Чимин присаживается за барный стул рядом, складывая ногу на ногу, и закатывает рукав чёрного пиджака, кладя руку на стойку перед его носом. Юнги не хочет смотреть. Юнги не хочет вспоминать. Он так сильно хочет отвести взгляд, встать, развернуться и уйти, но что-то сильное, сдавливающее сердце, заставляет посмотреть на небольшой круглый шрам на чиминовом запястье. Всё верно. Всё так и было. Юнги оставил его, как и множество других, скрытых где-то под чёрной обтягивающей футболкой. Воспоминания, так долго подавляемые в самой глубине сознания, вновь проносятся перед глазами кадрами старой засвеченной киноплёнки. Детский дом. Восемнадцать лет. Юнги сидит в небольшой тёмной комнате на старой скрипящей койке, курит в пустоту, пуская кольца вишнёвого дыма, а рядом, на полу, у ног сидит полуголый Пак Чимин, прижимаясь щекой к его бедру. Он тихо всхлипывает, размазывая сопли по его джинсам, и что-то неразборчиво шепчет, сжимая в руках зажигалку. Через минуту он зарыдает ещё сильнее. Через минуту он станет для Юнги пепельницей. Через несколько минут он будет умолять Юнги остановиться, ведь ему очень больно, а Юнги будет брать его, словно собственную игрушку, не спрашивая разрешения, и двигаться внутри остервенело, смыкая зубы на изгибе плеча, слизывая капельки крови с небольших ранок. Потому что Мин Юнги чудовище. Потому что ему нравятся чужие страдания, подчинение и власть, которую можно почувствовать, доминируя над другими. Потому что он не считается с желаниями партнёров, потакая собственным извращённым животным инстинктам, лишая Чимина кислорода. Так продолжалось целый год. Целый год Юнги использовал Чимина, как дворовую шлюху, наплевав на его чувства, мольбы, синяки, ссадины, кровь и страх во взгляде, продолжая настаивать, что они всего лишь друзья. И Чимин верил. Свято верил. Он стоически сносил все побои, без лишнего шума зализывал раны, пытался создавать иллюзию нормальности в их отношениях, прощал Юнги все его жестокие предложения и эксперименты, не рассказывал другим и ярко улыбался, утирая рукавами слёзы. Но разве так должен вести себя человек, которого периодически насилуют, причиняя невообразимую боль? Разве должен он снова и снова тянуться к причине страданий, бросаясь на шею и жарко шепча, что Юнги ему нужен? Разве должен он послушаться одной единственной угрозе, слетевшей с губ, когда его мешают с грязью? Должен он приходить посреди ночи, стягивать с себя одежду и опускаться перед Юнги на колени, смотря сальным взглядом на его ширинку? Юнги думал, что сделал из него раба. Юнги думал, что сломал Пак Чимина настолько, что он больше не принадлежит себе, живёт только ради него, посадив себя на иллюзорный поводок, и больше не будет сопротивляться, смирившись с неотвратимым, но Чимин продолжал отбиваться, заставляя причинять себе намного больше боли. Было ли в этом нечто странное? Думал ли Юнги о причине поступков, рассуждал ли, как чувствует себя этот скромный за пределами их комнаты, превращающийся под ним в один большой кусок соблазнительного мяса парень? Понимал ли, что его используют? Обвинял ли себя, каждый раз попадаясь на один и тот же крючок? Осознал ли, насколько отвратителен Пак Чимин, пока втрахивал его в матрас, наслаждаясь громкими стонами с невозможно пухлых губ? Юнги было плевать. Категорически плевать, пока Чимин всё так же продолжал доставлять садистское удовольствие, профессионально играя строптивую жертву. И только после, через года два, Юнги понял, как сильно ошибался. Не он сделал из себя безжалостное чудовище. Не он взрастил в себе монстра ещё большего, каким являлся до приюта. Не он вшил в подсознание чувство вседозволенности, заставляющее пользоваться всем, что попадётся под руку. Не он вытравил из хрупкой души всё человеческое, превратившись в соблазнительную куклу лишь с одной базовой эмоцией — гневом. Во всём виноват блядский Пак Чимин. Во всём виноват тот выродок, сделавший из себя невинного ягнёнка. Но была ли та вина полностью на чиминовых плечах? Был ли он таковым с самого начала или стал после первого изнасилования? Юнги не мог понять, обвиняя в равной степени и себя, и этого самодовольного ублюдка, снова сидящего возле него спустя долгих четыре года. — Убери, — хрипит Юнги, прикрывая глаза и допивая остатки голимого виски, обжигая глотку, — и сам убирайся отсюда, двуличная мразь. — Так ты понял? — прихлопывает в ладоши Чимин, раскатывая рукав и подбираясь к Юнги поближе, заискивающе заглядывая в его перекошенное раздражением лицо. — Понял, как я мастерски разводил тебя, лишь бы ты остался со мной и никуда не уходил? Я ведь прекрасно знал, на что надавить, что подковырнуть, где зацепить и вытянуть. Ты такой простой, хён, как колесо. Это было так забавно. — Мазохист чёртов, — отсаживаясь чуть дальше, Юнги заказывает новую порцию, желая сегодня напиться в хлам и снова уйти от реальности. — Тебе повезло, что здесь слишком много людей, иначе… — Иначе что? — горячо перебивает Чимин, хватая Юнги за плечо. — Снова изнасилуешь меня, да? Прижмёшь к матрасу, засунешь член в мою глотку, разобьёшь губы за непослушание, придушишь до потери сознания, кончишь на лицо, трахнешь без всякой подготовки так, что я не смогу сидеть ближайшую неделю? Давай, хён, я не против. Я же знаю, что ты этого хочешь. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо ещё. Тебе это нужно. — Ты нихрена обо мне не знаешь, Пак Чимин, — шипит Юнги гневно, поворачиваясь к нему лицом, резко хватая за искалеченное запястье, вглядываясь в слишком блестящие от возбуждения чёрные глаза, сжимая пальцы до прикушенной губы. — Ты, ублюдок, не знаешь ничего. Ты даже не представляешь, сколько проблем мне принесли твои блядские игры в жертву. Ты даже не представляешь, насколько сильно я желаю избавиться от прошлого, но оно преследует меня по пятам. Так какого хуя, Чимин-ни? Какого хуя ты снова появился передо мной со своим злоебучим умоляющим взглядом спустя столько лет? Что тебе нужно? — Я скучал, — не меняясь в лице, беззаботно отвечает Чимин, облизывая пухлые губы. Те губы, на которых Юнги в прошлом так нравилось оставлять хаотичные мазки спермы. — Я перепробовал многих, искал идеальных, но никто не смог вытрахать из меня душу так же грубо, как это делал ты, никто не смог заменить. Я снова хочу ощутить твои руки на шее и задыхаться, ловя лишь крупицы кислорода. Снова хочу твой член, утонуть в затуманенных глазах, напиться болью и кончить несколько раз подряд, хватаясь за твои плечи. Тебе ведь ничего не стоит, хён. Я услышал множество историй, пока искал тебя, и увидел множество людей, которых ты трахнул, жутко завидуя им. Я знаю, что ты не изменился. Давай снова будем вместе, как и тогда? Мы оба сумасшедшие. Мы подходим друг другу. — Больной ублюдок! — рявкает Юнги хрипло, разжимая хватку, скользя прищуренным злобным взглядом по желанному в прошлом телу. — Какого хрена ты ещё не в психушке? Чимин изменился. Очень изменился. Если раньше он был пухловатым, слегка неуклюжим, скромным и часто краснеющим брюнетом, сейчас же от прошлого Чимина не осталось и следа. Он выкрасил волосы в огненно-рыжий, подкачал тело, приобрёл вкус, подчеркнул дымчатыми тенями маленькие глаза, сделав их намного выразительнее, разучил несколько обворожительных улыбок, желая походить на обычного человека. Вполне ожидаемые изменения. Вполне в духе самого Юнги. И что ему делать? Что ему, чёрт возьми, сейчас делать с этим воспоминанием из больного прошлого? — Нравится? — шепчет Чимин заискивающе, нагибаясь к лицу Юнги, обдавая дыханием с привкусом мяты. — Я изменился ради тебя. Я так отчаянно хотел, чтобы ты посчитал меня красивым. Так желал понравиться тебе. Помнишь, как называл меня уродом? Помнишь, как я сжимал кулаки, видя тебя с миленькими девушками? Теперь они бегают за мной, хён. Теперь они поклоняются мне, желают оседлать. Но ты… Ты снова превзошёл все мои ожидания. Когда я увидел твоё недавнее фото, сделанное какой-то клубной шлюхой, не мог нормально спать, стирая ладони о член. Ты идеален, Юнги. А вместе мы будем ещё идеальнее. Просто представь, сколько всего мы сможем сделать. Представь, скольких мы перешагнём. Тебя это не заводит? Слишком заманчивое предложение. Слишком пошлый Чимин. Юнги много думал о том, что сделает в первую очередь, встреться он с Чимином опять, но даже не предполагал, что этот мелкий выродок снова захочет с ним поиграть. Стоит ли соглашаться? Стоит ли на время забыть о всех своих проблемах? Стоит ли закрыть глаза на забившегося в угол Тэхёна, преданно ждущего его, всматриваясь в окно? Стоит ли забыть о ненависти, злости и обвинениях, использовав Пак Чимина по прямому назначению? Ведь Юнги это нужно. Ему правда это нужно. Он не может бороться с самим собой, когда Тэхёна нет рядом. Он не может отказать, когда его так отчаянно упрашивают кого-то трахнуть. Юнги не железный, а Пак Чимин слишком доступный. Всего один раз… — Губу закатай, — отворачиваясь, с трудом подавив гнев, Юнги достаёт бумажник и расплачивается за выпивку, вставая со стула. — Я выебу тебя, раз уж ты так долго меня искал, в том самом месте лишь один последний раз, и больше ты никогда не появишься у меня на глазах, окей? — У тебя кто-то есть? — обиженно сипит Чимин, поднимаясь следом. — Поэтому люди говорят, что ты стал меньше посещать привычные места? Кто это? Расскажи! — Ебало завали! — взрыкивает Юнги гневно, хватая Чимина за лацканы пиджака, пристально вглядываясь в слегка испуганные глаза. Играет ли? — Не твоё собачье дело, понятно? Ещё раз спросишь о подобном — заткну рот чем-то пострашнее члена. Вали на выход. Чимин всегда слушался. Чимин всегда притихал, когда Юнги гаркал на него, опуская глаза в пол, и сейчас он покорно плетётся следом, в отчаянии закусывая губу, плавясь от накатывающего возбуждения. Что-то не меняется. Что-то навечно остаётся неизменным. И если бы в этом было хоть что-то хорошее, Юнги бы не сжимал кулаки с такой злостью, пробираясь на выход. Если бы Чимин просто ушёл, услышав о Тэхёне, было бы лучше. Если бы Чимин понял, насколько Юнги изменился, расскажи он о последних месяцах своей жизни, Юнги бы не думал, какой он мудак, раз так легко согласился, пытаясь забыть хоть на минуту о том забитом, отвратительном, но безмерно дорогом социофобе, поселившемся в самом сердце. Стоит ли? Стоит ли спустить пар на ком-то другом, вернувшись в место, которое можно назвать домом? Стоит ли изменять? Стоит ли сцеживать яд в другой бокал? Определённо стоит, иначе Юнги может сделать Тэхёну больно. Из двух зол нужно выбрать меньшее. Пак Чимина не жалко. Выбравшись из клуба, Юнги втягивает носом загазованный воздух с привкусом гнили — его души, — шумно выдыхает и уверенно идёт в сторону байка, стараясь не думать ни о чём. Он ведь не поступает неправильно. Он ведь никогда не желал принадлежать кому-то одному. Он ведь не хотел удерживать себя в рамках, подстраиваясь под других. Он всего лишь трахнет не Тэхёна, ведь с этим невинным кроликом хочется заниматься любовью, а не сексом. Он всего лишь накормит надоевших демонов чужой плотью, избежав плохих последствий. — Руки убрал, — скрежещет Юнги устрашающе пьяно, когда Чимин обвивает его талию руками, усаживаясь сзади. — Прижмёшься слишком плотно — выкину на дорогу без всяких сожалений. — Понял, — шепчет Чимин тягуче, обжигая дыханием затылок Юнги. — Я видел этого красавца, когда шёл сюда, но даже не думал, что он твой. На байке ты ещё соблазнительнее, хён. Вот бы ты взял меня прямо зде… Договорить Чимин не успевает, коротко вскрикивая от страха: Юнги резко срывается с места, выжимая больше половины возможной скорости, оставляя за собой дымное облако пыли. Он не хочет слушать его. Он не хочет вестись на убогие провокации вновь, а более всего не хочет, чтобы Чимин почувствовал себя главным, ведь главный здесь только Юнги. Он не позволит ему взять верх. Он снова спустит этого неправильного выродка с небес на землю, грубо приложив лицом об асфальт. Юнги расплатится с ним за всё, оставив множество ярких отметин и кровавых подтёков. Пак Чимин получит по заслугам. Они едут долго; Юнги скалится от злости, а Чимин улыбается лишь ярче, всё же прижимаясь к спине Юнги подкачанной грудью. Он так долго мечтал о нём. Так долго искал его, сбившись в поисках — Юнги никогда не сидит на одном месте, — так много фантазировал, прокручивая в голове каждый момент из прошлого. Он лучший. Мин Юнги лучший. Никто не способен сделать Чимину так же хорошо. Никто не способен так же умело смешать его с грязью, заставив чувствовать себя на седьмом небе от счастья. Был ли Чимин таким с самого начала? Он и не помнит. Главное, что ему нравится такая жизнь. И от сволочи той, сковавшей его дражайшего хёна цепями, он обязательно избавится, ведь Юнги предназначен лишь ему одному. По приезде их встречает заросшее, старое, блёклое, разваливающееся и давно заброшенное здание бывшего детского дома. Юнги знал об этом. Он знал, что приют закрылся ещё три года назад из-за махинаций с бюджетом, поэтому приволок Чимина именно сюда. Покончить со всем стоит в месте начала, да? — Прозаично, не правда ли? — подаёт звонкий голос Чимин, подходя к застывшему у ворот Юнги. — Всё пошло ко дну, равно как и наши переплетённые судьбы. Знаешь, каким бы отвратительным ни было то время, я рад, что встретился с тобой. Рад, что нашёл человека, полностью разделяющего мои взгляды на жизнь, пусть ты и не знал об этом. Это было весело. Я не сразу понял, почему родители отказались от меня, но позже осознал, что попросту бракованный. Мы все были такими, но только на нас с тобой Создатель отыгрался по полной. — Не сравнивай меня с собой, — хрипит Юнги, отталкивая его в сторону и решительно направляясь к двери. — Я не рождался выродком. Меня таким сделали обстоятельства. — А какие обстоятельства, интересно, заставили тебя впервые меня изнасиловать? — спрашивает Чимин заискивающе, шагая следом. — Я долго ломал голову над этим вопросом. Наверное, я сам во всём виноват, но совершенно не жалею. Я рад, что мы были вместе целый год, но не рад, что потерял тебя на четыре. — Ты же понимаешь, Чимин-ни, какую ошибку совершил, потревожив меня? — шепчет Юнги, распинывая мысками ботинок различный мусор, направляясь прямо по слишком знакомому коридору, навевающему много ненужных воспоминаний. Ещё бы детский смех, отражающийся от стен, как в каких-нибудь предсказуемых хоррорах, вот только дом этот слышал больше криков, нежели беззаботного хохота. — Не понимаю, — качает головой Чимин, оглядываясь по сторонам. Это место имеет слишком большое значение. — Хуже уже не будет. Или ты за четыре года придумал что-нибудь похлеще тех унижений, что мне пришлось испытать? Юнги ничего не ответил, распахивая скрипящую обшарпанную дверь своей бывшей комнаты, с опаской заглядывая внутрь. Мало что изменилось: всё та же пыль, всё та же грязь, всё та же обвалившаяся штукатурка, выцветшие обои, разбитое на эмоциях в последний день окно и голая двухъярусная кровать в самом углу. Он открывает дверь нараспашку, заходит осторожно и останавливается посредине, прикрыв глаза. Слишком много плохого произошло в этом месте. Слишком много страданий, слёз и молитв впитали в себя стены; слишком много выдержал нижний ярус, а под днищем всё ещё остались отчётливые следы чиминовой крови. Действительно, прозаично. Место преступления во всём его великолепии. — Видишь, — отвлекает от наваждения Чимин, подходя к кровати и указывая пухленьким пальцем на стену, — эти следы от ногтей? Они не от боли, хён. Они от наслаждения. Многих трудов стоило играть правдоподобно. Многих трудов стоило убедить, что я не хочу тебя и мне страшно. А помнишь, как я случайно поцарапал твоё лицо, когда ты укусил меня за шею? Мне было стыдно тогда. Я рад, что не осталось шрама, но следы твоих зубов до сих пор украшают мою кожу. Ты ведь не сердишься? Я просто не знал, как ещё оставить тебя рядом с собой. Я просто не знал, что будет, если начну умолять засадить мне поглубже. Я думал, что ты уйдёшь. Думал, что снова останусь один. — Так значит, ты просто был эгоистом? — разворачивая его к себе резко, сипит Юнги, кривя губы в холодной ухмылке. Плечи Чимина опускаются под тяжестью лисьего взгляда. Как же он по этому скучал. — Конечно же, я не сержусь, что ты. Всё в порядке, Чимин-ни. Особенно тогда, когда я жутко боюсь причинить боль дорогому для меня человеку, пытаясь бороться с собственной сутью. Знаешь, я хотел разорвать тебя на куски, когда он сравнивал меня с тем ублюдком. Я хотел вырвать тебе сердце и преподнести в жертву любому богу, лишь бы он позволил забыть обо всём и стать хоть немного нормальным. Не я, оказывается, сломал твою жизнь, как думал однажды. Всё было наоборот. Это так злит. Жутко злит. Тебе не нужно было меня искать. Теперь-то ты понимаешь? — Плевать, хён, — Чимин не понимает. Чимин не хочет понимать. Его Юнги не изменился. Он всё такой же: грубый, властный, пугающий, чертовски сексуальный и не боится причинять боль, как и четыре года назад. Он не мог стать другим. Только не сейчас. — Просто возьми меня, как тогда. Повали на эту злополучную кровать, раздень и трахни, словно в последний раз. Больше ничего не имеет значения. Только ты, я и прошлое, превратившееся в настоящее. Отходя чуть в сторону, Чимин эффектно снимает с себя пиджак и обнажает крепкие мышцы рук, не скрытые рукавами футболки. Он смотрит на Юнги очень пристально, скользит языком по розоватым губам, как он, откидывает пиджак на кровать и тянет вверх футболку, заставляя Юнги несколько секунд исследовать стремительно темнеющим взглядом рельефы подтянутого тела. Не то. Совсем не то. Чимин не похож на Тэхёна. У него более бледная кожа, раздражающие Юнги кубики вместо плоского живота, отвратительно сальный взгляд, маленькие руки и эти вырвиглазно рыжие волосы, которые хочется скорее сжечь, чем вплетать в них пальцы, а ещё он одного с ним роста, что бесит изрядно. Нет, Юнги не может. Он не может променять Тэхёна на какого-то Пак Чимина, предлагающего себя абсолютно бесплатно. Стоило понять это раньше. — Ну же, иди сюда, — просит Чимин жалобно, проводит пятернёй по волосам и подходит к Юнги совсем близко, стремительно сокращая расстояние меж их лицами. — Поцелуй меня так же грубо, как и всегда. Давай же. Юнги не может. Юнги не хочет. Он сжимает кулаки сильнее, чувствуя кровь под ногтями, дрожит от накатывающей волнами злости и поднимает на Чимина полный презрения взгляд. — Ты не он, — едко шепчет Юнги в самые чиминовы губы, заставляя его недоумённо поднять бровь. — Ты, чёрт возьми, и волоса с его головы не стоишь, мразь. Юнги перемыкает. Он переводит совсем чёрный взгляд с Чимина на кровать, замечает эти самые глубокие царапины на обоях и стискивает зубы, пятясь назад. Это ведь он во всём виноват. Это ведь именно Чимин виновен в том, что Юнги не может оставаться с Тэхёном. Это он повинен в том, что Юнги настолько животное, что не может без секса. Это он сделал его таким, отдаваясь каждый день до саднящего члена. Это ведь он из раза в раз добровольно продолжал эту пытку, заставляя Юнги быть монстром. Пак Чимин. Ёбанный сумасшедший извращенец. — Плевать на других, — гаркает Чимин, хватая Юнги за запястье, кладя его ладонь на свой давно стоящий член. — Ты мой, хён. Ты только мой, — и смотрит этим томным взглядом, сверкающим миллионами далёких звёзд. — Нет, — скрежещет Юнги, выдёргивая руку из его хватки. — Я принадлежу только Ким Тэхёну и никому более. — Заткнись! — выпаливает Чимин истерично, подаётся вперёд и накрывает губы Юнги своими, пытаясь проскользнуть внутрь языком. Юнги трясёт. Юнги в гневе. У Юнги в ушах звон, перед глазами вязкий туман, а в воспоминаниях чёрный шнур от телевизора, затянутый на шее его мёртвой матери. Непростительно. Отвратительно. Мерзко. Да как он, мать его, смеет? Реальность утекает сквозь пальцы, мгла струится по стенам, неизбежность накрывает с головой, отбрасывая Юнги в знакомую из снов стеклянную комнату. Здесь темно. Темно, холодно, страшно и кто-то во тьме тяжело дышит, шумно подходя ближе. «Привет, белый, — шепчет у уха тёмный Юнги, и только белозубая улыбка вспыхивает во тьме, — давно не виделись, правда?» Шуга резко отшатывается в сторону, но Чимин крепко обхватывает его за голову, покусывая губы. Юнги хватает его за плечи и толкает от себя, но Чимин прижимается вплотную, заставив уткнуться спиной в кровать. Юнги пытается отстраниться, но Чимин крепко держит за затылок, наконец мазнув языком по дёснам. Юнги кроет. Гнев разливается по венам ядом, заставляя кровь кипеть, а здравый смысл отходит на второй план. Тёмный Юнги в подсознании проводит большим пальцем по шее, съедая Юнги чернильными, как дно пропасти, горящими пустотой глазами. «Он доставляет слишком много проблем, — шёпот тихий, обжигающий, пугающий. Он забирается Юнги в уши и отбивается эхом от стенок черепа. — Его нужно убрать». — Отъебись, — безэмоционально выплёвывает Юнги, с силой толкнув Чимина вперёд, и стремительно хватает его за волосы, с холодным расчётом откидывая в угол. Чимин впервые в жизни пугается так сильно, лихорадочно отползая к стене. Он смотрит на своего Бога растеряно и не понимает, откуда в этом маленьком хёне столько силы, и почему в лисьих глазах абсолютно нет жизни, будто душа его спряталась глубоко внутри, оставив после себя лишь мёртвую оболочку, а Юнги садится перед ним на корточки, протягивает руки и прикладывает прохладную ладонь к щеке, шепча очень тихо: — Не стоило будить во мне монстра, Чимин-ни. — Какого монст… — словно загипнотизированный, не успевает договорить Чимин, как Юнги резко прикладывает его головой о стену с противным хрустом и вскриком, оставив на обоях густую кровавую кляксу. Юнги поднимает Чимина за волосы, будто марионетку, вглядывается в широко распахнутые глаза, полные животного страха и осознания скорой смерти, улыбается ярко, как никогда, и, вкладывая все силы, бьёт черепом о стену вновь, а Чимин и не думает сопротивляться, вмиг обмякнув и потеряв сознание. Вот только Юнги плевать. Ему совершенно и глубоко наплевать. Он должен был это сделать. Обязан. И сейчас, когда Чимин скатывается по стене вниз после нескольких ударов, сопровождаемых хриплым истеричным смехом, оставляя за собой ярко-красную дорожку, Юнги должен сделать так, чтобы он никогда больше его не потревожил. И Тэхёна. И Тэхёна потревожить он не должен тоже. — Здесь закончится твоё сумасшествие, Пак Чимин.***
Дверной звонок раздаётся глубокой ночью. Тэхён утирает влажные глаза, потому что волновался сильно и предчувствие дурное, словно надвигается тайфун, встаёт с кухонного стула и идёт в прихожую, уже зная, что это Юнги. Он открывает дверь очень быстро, хочет спросить, какого хрена Юнги пришёл так поздно, но все слова застревают в глотке, когда Тэхён видит сначала полностью отсутствующий взгляд, подтёки на бледной коже лица, разводы на куртке, а после перепачканные таким же красным руки, тянущиеся к его плечам. — Что это? — испуганно басит Тэхён, пятясь назад вглубь коридора. — Что это, Юнги? Юнги не отвечает: лишь надвигается на Тэхёна медленно, смотрит ему прямо в глаза, заражая осенним холодом, и спотыкается о собственную ногу, падая ему в руки. Тэхён вскрикивает от неожиданности, ловит Юнги за талию и оседает на пол вместе с ним, прижимая к себе будто совершенно чужое тело. От Юнги пахнет безысходностью, алкоголем и металлом — Тэхён слишком хорошо знает эти запахи, чтобы не понять, что происходит. Он закусывает губу от отчаяния, поднимаясь на ноги, подхватывает совсем лёгкого — словно и не человека вовсе — Юнги под руки и волочет в сторону ванной, решая не задавать никаких вопросов: слишком очевидно. Юнги стоит посреди ванной неподвижно, как безжизненная кукла, пристально наблюдая, как Тэхён снимает с него пропитанную чужой кровью кожанку, как стягивает футболку, тянется пальцами к пряжке ремня, дёргает джинсы вниз, заставляя поднять ноги, а после покорно ложится в ванну, окрашивая воду в бледно-красный цвет. Но почему Тэхён не задаёт вопросов? Почему он смотрит на него всё так же, как и всегда, с преданностью и нежностью? Почему он не устраивает истерик и драк, а просто подсаживается рядом на бортик, взяв в руку лейку душа? Почему так спокоен, когда Юнги совершил самую большую ошибку в своей жизни? Кто он, чёрт возьми, такой, что может принять его абсолютно в любом обличье? Ответа на вопрос не находится, а Тэхён направляет струйки тёплой воды на волосы Юнги, позволяя красному течь с его лица: завораживает. Чужая кровь на нём завораживает, словно так и должно быть, словно он создан лишь для того, чтобы купаться в ней, пропитываться, носить, как самый дорогой в мире аксессуар. Горько только, что она чужая. Горько от того, что Юнги ничего не говорит, опустив голову на грудь. Горько от того, что он сделал что-то слишком плохое без него, а теперь страдает в одиночку. Имеет ли Тэхён право думать о подобном? Имеет ли он право не пугаться, принимать всё, как должное, и не обратиться в полицию? Да, имеет, ведь он любит Юнги. Неважно какого, неважно в чём, неважно насколько потерянного и жалкого. Тэхён откладывает лейку в сторону, набирает в ладонь немного шампуня и с нежностью моет Юнги голову, смывая последние остатки греха, прекрасно понимая, что сейчас его здесь нет. Он старается сделать всё аккуратно, прикрывает ему глаза ладонью, промывая от пены, а после трёт с мылом руки, как маленькому ребёнку, и окидывает Юнги тревожным взглядом, грустно улыбнувшись. Беззащитен. Слишком беззащитен, чтобы быть плохим парнем. Слишком хрупок, чтобы совершить преступление. Слишком спокоен для убийцы. Но что, если это случилось? Что, если Юнги на почве гнева сделал что-то настолько ужасное? Что они будут делать в этом случае? Тэхён не переживёт, если Юнги посадят в тюрьму. Точно не переживёт. Закончив, он тянет его из ванны за запястья, словно тряпичную игрушку, и набрасывает на голову полотенце, растирая мокрые волосы. Тэхёну ещё не приходилось заботиться о других. Тэхёну ещё не приходилось отмывать кого-то от крови. Тэхён ещё никогда не видел Юнги настолько беспомощным. Что он должен делать дальше? Что должен сказать? Как должен вывести Юнги на разговор, не наткнувшись на гнев? Не знает. Тэхён попросту не знает, оставляя Юнги в ванной один на один с самим собой. Он идёт в комнату, словно во сне, берёт с тумбочки пачку сигарет и распахивает окно, вдыхая влажный перед дождём воздух. Кажется, природа полностью понимает его чувства: ещё не слёзы, но пощипывание в носу и мутная безысходность. Тэхён свешивается с подоконника, позволяет ветру трепать густые волосы и смотрит вниз, думая, что упасть с седьмого этажа не такая уж плохая идея. Что теперь делать? Как быть? Он отстраняется, подкуривает дрожащими пальцами, затягиваясь слишком глубоко, и кашляет несколько секунд, чувствуя надвигающееся никотиновое отравление. Действительно, успокаивает, и кажется, будто Юнги рядом. Будто всё так же сумбурно, как и всегда, но нет капель чужой крови на кукольном лице и полностью мёртвого взгляда. — Всё хорошо, Тэ, — Юнги правда рядом. Он подходит сзади тихо, обнимает за талию и прижимается вплотную, пропитывая тэхёнову рубашку влагой с мокрых волос. — Всё будет хорошо, слышишь? — Чья это кровь? — Тэхёну немного неуютно. Тэхёну немного страшно. Но может ли он испытывать подобные чувства, накрыв свободной рукой руки Юнги? — Не моя, — горячо шепчет Юнги в шею, проводя носом к затылку. — Главное, что не моя, а остальное неважно. — Ты уверен, что мы не пострадаем? — Тэхён затягивается и выпускает вишнёвый дым в окно, отстранённо разглядывая яркие огоньки ночного Тэгу. — Уверен, что сможем жить так же? — Я просто избавился от проблемы, — Юнги расцепляет замок и ведёт ладонью вниз. — Она долго терзала меня, но теперь всё в порядке. — Я хочу тебе верить, — отклоняется Тэхён немного в сторону и протягивает сигарету Юнги, дожидаясь, пока он затянется, — но не знаю, могу ли. Я так хочу узнать все подробности, так хочу расспросить тебя и больше не волноваться, но понимаю, что не стоит. Только, знаешь… Это из-за меня, да? Из-за меня? — Посмотри на небо, — меняет тему Юнги, целуя Тэхёна в плечо. — Видишь те две звезды вдалеке? Они очень красивые и сияют так же ярко, как ты и я. А знаешь, что самое грустное? Они давно мертвы. Тэхён усмехается неудавшейся романтической речи и бросает окурок в окно, разворачиваясь к Юнги лицом. Он обычный. Точно такой же, как и во все остальные дни. Нет больше той кукольной бледности, нет отсутствующего взгляда, нет опущенных плеч и пугающих запахов. Он живой. Живой и очень тёплый, хоть и слегка мокрый. И принадлежит он только Тэхёну. Навсегда. Юнги заглядывает Тэхёну в глаза, ведёт подушечками пальцев по идеальной линии челюсти, улыбается тепло, решив не думать о том зверски изуродованном трупе в заброшенном здании бывшего детского дома, и просто целует его, понимая, насколько это необходимо. Тэхён отвечает охотно, сплетается с ним языком, прижимается ближе и замирает, чувствуя на губах Юнги металлический привкус. Чужой. Инородный. Пугающий. Он мычит протестующе, желает отстраниться и толкает Юнги в грудь, вот только Юнги не останавливается. И не остановится. Он вжимает в себя Тэхёна сильнее, хватая за ягодицы, целует настойчивее и глубже, не обращая никакого внимания на тэхёново копошение, и толкает его к подоконнику, попутно закрывая окно. Юнги здесь нет. Его нет здесь с тех пор, как он размозжил ботинком голову Пак Чимина в кашу, решив оставить всё так, как есть. Он не понимает, что делает. Он не осознаёт, что перед ним самый близкий для него человек, подпирая тэхёнов пах коленом. Он напрочь забыл, насколько болезненно и неправильно любит Ким Тэхёна, прокусывая от злости его губу до крови и шипения от боли. И он возьмёт его. Без разрешения, как привык делать всегда. — Стой, — с трудом оторвавшись от губ Юнги, пытается отдышаться Тэхён, слизывая кровь и смотря на него испуганно. — Не сейчас, ладно? Я не хочу. Тем более после того, что сегодня случилось. — Не ебёт вообще! — взрыкивает Юнги, хватая Тэхёна за запястье и резко откидывая его, абсолютно потерянного, на кровать. — Плевать мне на всё это дерьмо, ведь я просто хочу тебя трахнуть. Так будь добр, Тэхён-ни, раздвинь ноги сам и пошире, окей? Не хочу применять силу, но если понадобится... — Юнги, что ты делаешь? — сипит Тэхён отчаянно; карамельно-кофейные глаза наполняются терпким страхом; дрожь бежит по телу. — Ты не можешь так поступать. Ты же знаешь, почему это так важно. Не делай глупостей. Пожалуйста. — По-хуй, — чеканит Юнги по слогам, надвигаясь на Тэхёна. Сложившаяся ситуация его забавляет. — Плевал я на тебя и твоего грёбаного Чон Чонгука. Если ты так отчаянно желаешь повторить свою судьбу, сблизившись со мной, прекрасно зная, что я тот ещё ублюдок, туда тебе и дорога. Или ты думал, что я буду терпеть твои выходки вечно? Ничего подобного, Ким Тэхён. Пора платить по счетам. Тэхён дёргается в сторону, хочет вскочить с кровати и убежать в ванную, но Юнги ловит его за волосы и откидывает обратно, вжимая лицом в матрас. Тэхён мычит что-то, пытается Юнги с себя стряхнуть, но ему до того плевать, что и боль в животе от удара локтем он игнорирует тоже, просовывая руку Тэхёну под ширинку. Юнги справляется быстро, вжимается коленом в его спину, вслушиваясь во всхлипы, и несколько секунд с дьявольской ухмылкой наблюдает, как Тэхён сжимает в кулаках покрывало, царапая ногтями мягкую ткань. Сколько раз он видел подобную картину? Сколько раз он поступал точно так же, не обращая внимания на мольбы партнёра остановиться? Сколько… Впрочем, плевать. Он не должен думать об этом, стягивая с Тэхёна брюки. Не сейчас. Тэхён воет в голос, пытается вырваться, но попытки все тщетны и приносят всё больше боли, ведь Юнги давит на позвоночник сильнее, явно желая оставить Тэхёна инвалидом. Зачем он так поступает? Почему это происходит? Как Юнги за одну ночь мог превратиться в такое мерзкое чудовище, когда почти всегда был с ним всего лишь слишком когтистым котёнком? Неужели Тэхён доигрался? Неужели для него не припасено другой участи, кроме как быть изнасилованным близким человеком? Неужели он не заслуживает счастья? Почему именно он? За что? Юнги ничего не слышит. Юнги ничего не видит. Юнги ничего не чувствует, кроме жуткого возбуждения, давящего на ширинку. Он снимает с джинсов ремень, седлает тэхёновы бёдра и с силой отрывает его руки от покрывала, скрещивая их за спиной, крепко связывая ремнём, совершенно не ощущая угрызений совести. Да и о какой совести вообще может идти речь? Шуга давно продал её Дьяволу. — Чувствуешь? — опускаясь к тэхёнову уху, горячо шепчет Юнги, легко прикусывая мочку. — Чувствуешь, как мой член упирается в твою задницу? Там ему самое место, не думаешь? — Остановись, — задыхаясь от слёз, лепечет Тэхён, больше не сопротивляясь. Ему больно. Ему жутко больно от того, что Юнги поступает с ним точно так же, как и со всеми остальными. — Это не ты. Не ты. — Да что ты вообще знаешь обо мне, Ким Тэхён, чтобы говорить нечто подобное? — Юнги поднимается, следом поднимая Тэхёна за волосы. — Ты думаешь, я настолько мягкий? Думаешь, меня проймут твои слёзы? Думаешь, из-за каких-то просьб я возьму и брошу начатое? Нихуя подобного, Тэхён. И, знаешь, что я ещё могу тебе сказать? В этом виноват только ты. Ты приручил монстра, не задумываясь о последствиях. Ты играл со мной, не понимая, что ходишь по краю пропасти. Ты был наивным, думая, что я смогу быть таким, каким ты меня представляешь. Кончились игры, дорогой. Пора получить то, что ты заслужил. Тэхён молчит, прекрасно понимая, что Юнги прав. Тэхён молчит и тогда, глотая слёзы, когда Юнги плюёт на руку, раздвигает его ягодицы и размазывает слюну по анусу, подтягивая под себя и устраиваясь удобнее, разводя тэхёновы ноги в стороны. И Тэхён вскрикивает от боли, закусывая край стянутой подушки, когда Юнги входит в него, резко делая первый толчок. — Ничего же страшного, правда? Ты ведь всё ещё растянут, — хрипит Юнги, прикрывая затуманенные глаза, оставляя на тэхёновых бёдрах маленькие синяки, с силой сдавливая кожу, набирая нужный темп. — Член круче пальцев, да? — Доволен? — оскалившись, пытаясь не казаться ещё более жалким, чем он есть, сквозь слёзы выплёвывает Тэхён, чуть ли не задыхаясь от болезненных ощущений, отчётливо вспоминая события двухлетней давности. — Я ведь говорил, что ты точно такой же. Говорил. — Рот закрой, — шипит Юнги сбито, загоняя член до самого конца, сдавленно простонав и облизнувшись. — В тебе так классно. Не порть момент, ладно? Поноешь и будешь резать вены потом, а сейчас помолчи. Тэхён зажмуривает глаза, пытается убежать, спрятаться, забиться глубоко внутри, но член Юнги, его пальцы, громкие шлепки кожа о кожу и жгучее тепло слишком реальны, чтобы абстрагироваться от происходящего. Он не смог. Он не смог справиться с самим собой, поэтому всё закончилось таким мерзким образом. Он не смог стать нормальным, поэтому платит собственным телом. Он не смог укротить всех демонов в душе Юнги, разъярив их ещё больше. И может он винить его в этом? Может называть его ублюдком, вскрикивая каждый раз, как он входит слишком глубоко? Может ли Тэхён его ненавидеть? — Я же говорил, что люблю тебя, Тэ? — наклоняясь, хрипит Юнги в ухо надрывно, хватая Тэхёна за волосы на затылке и поднимая на себя. — Безумно люблю. Люблю так, что больше никого для меня не существует, так, что приходится собирать то гадкое чувство по кусочкам, выкраивая из него нечто искажённой формы. Даже блядскому Пак Чимину пришлось отказать, ведь он не такой горячий, а теперь и вовсе холодный и безжизненный. Ты не похож ни на кого. Ты такой тихоня, но в душе жуткая шлюха, я ведь прав? Вы все такие. Всем вам нужно от меня только одно, даже если вы пытаетесь это скрыть, — целует в шейные позвонки, ускоряя толчки, выбивая из Тэхёна воздух, чувствуя тёплую кровь на члене. — Но я люблю тебя, даже если ты настолько прогнил. Люблю и ненавижу за то, что так сильно привязался к тебе. Блядь, Тэхён, даже с зарёванной мордой ты ебучее произведение искусства, как и говорил твой мудацкий Чон Чонгук. Тэхён не хочет ничего слышать. Тэхён не хочет существовать. Он стоически терпит всю боль, что даёт ему Юнги, и желает выколоть себе глаза, ведь пред ним сидит он, улыбаясь жуткой кроличьей улыбкой. Он не отпустит его. Он не позволит ему жить спокойно. Он не допустит того, чтобы Тэхён не испытывал боли. Всё закономерно. Отвратительно настолько, что хочется блевать. И шёпот Юнги тихий, доносящий до отключающегося мозга Тэхёна, что он не хотел, чтобы всё заканчивалось вот так, вызывает лишь новый приступ паники, сдавливающий лёгкие. Юнги отстраняется, вжимает Тэхёна в кровать за шею сильнее и втрахивает в матрас стремительнее, давая волю хрипловатым полустонам, наплевав на свист из тэхёновой глотки. Он делает ещё несколько толчков, входя по основание, закусывает губу, поднимает его рубашку и резко вынимает член, кончая на тэхёнову спину, свалившись тяжело дышащим рядом. Он несколько секунд вглядывается в потолок, переводит дыхание и поворачивается к Тэхёну лицом, оглядывая его с ног до головы, заостряя внимание на мазках белёсой спермы, прекрасно сочетающихся с карамельной кожей. Тэхён, кажется, потерял сознание. Тэхён, кажется, не дышит. Тэхён, кажется, в мясо искусал губы. Стоило ли оно того? Стоило ли насиловать его, чтобы просто кончить? Стоило так терзать ради удовлетворения своих потребностей и рушить весь прогресс, снова вгоняя Тэхёна в тот же ад, что и пару лет назад? Что Юнги наделал? Что, мать вашу, он только что совершил? — Тэхён?! — сипло вскрикивает Юнги, вскакивая и переворачивая Тэхёна на спину. — Тэхён, очнись! — и трясёт его за плечи, смотря с ужасом и убирая с лица мокрую чёлку. — Что я, блядь, натворил?! Настоящий Мин Юнги слишком поздно выбрался из тьмы.***
— Прошло полторы недели после того, как Юнги переехал к тебе, но ты с каждым приёмом всё задумчивее и угрюмее. Что-то происходит? — интересуется Намджун, прекрасно понимая, что с ним точно не всё в порядке. Чего стоят синяки под глазами и мелкий тремор сцепленных в замок рук. — Сначала, как я и говорил, всё было в полном порядке. Я был счастлив. Счастлив впервые за долгое время, но сейчас всё изменилось слишком в крутую сторону. Мне страшно, — честно отвечает Тэхён, зажимаясь в кресле под пристальным взглядом психотерапевта. Снова неуютно. Снова болит голова; потолок давит на затылок. — Почему тебе страшно, Тэхён? — он ожидал. Намджун знал, что из этой затеи не выйдет ничего хорошего, но всеми силами старался сгладить углы, научив их более точно понимать друг друга. Что же пошло не так? — Юнги снова начал вести себя так же, как в самом начале ваших отношений? — Да, но… — пытается подобрать слова Тэхён, вглядываясь в окно за намджуновой спиной. Пасмурно. — Я знал, на что иду, но всё равно… Я боюсь его. Я знаю, что он может сделать. Я знаю, что будь так, винить его будет глупо. Я знаю, что играю с огнём и хожу по тонкому льду, но ничего не могу с этим поделать, ведь некоторые обстоятельства сильнее меня. Я стараюсь. Я чертовски стараюсь побороть себя, но чувствую, как собственными руками толкаю Юнги в пропасть. Мы убиваем друг друга, доктор Ким. И если не рядом, убиваем тоже. Может ли у нашей истории быть счастливый конец? Я задаюсь этим вопросом каждый чёртов день.