Когда человеку семнадцать, он знает все. Если ему двадцать семь и он по-прежнему знает все — значит, ему все еще семнадцать. Рэй Брэдбери «Вино из одуванчиков»
Так странно Тэхён себя ещё никогда не чувствовал. Он думал, что знает о своём друге всё, ведь они дружили с самого садика и жили в одном дворе, но он крупно ошибался. Ошибки совершают все — Тэхён это прекрасно понимал, только когда эти ошибки напрямую были связаны с ним самим, внутри него просыпался какой-то другой Ким, которого Тэхён не мог контролировать. — Педик! Извращенец! Убери от меня руки! Сыюн отпрянул тут же, как услышал. Раньше Тэхён думал, что его лучшему другу очень идут очки и то, что он постоянно меняет причёски и одежду означает только то, что он следит за собой и за модой. В действительности было очень трудно застать Сыюна небритым или в грязных носках, или непринявшим душ, но в общаге, где жил Тэхён, когда учился вдалеке от родителей и брата, он натыкался на такое постоянно. Даже его сосед и тот был неопрятным, славшим к чёрту правила гигиены и общего пользования комнатой, душевой и туалетом. Он мог забывать почистить зубы перед завтраком, особенно мерзким для Тэхёна было зайти в туалет и услышать вонь. Но Сыюн всегда нравился именно своей педантичностью и аккуратностью, и он давал крутые советы по поводу многих тем, волновавших Тэхёна. Это был идеальный друг. Но как оказалось, дружил только Тэхён. — Тэ, я же… я не хотел, я всего лишь… — Ты поцеловал меня! — воскликнул Ким. — Отвратительно! — Я настолько противный? — Сыюн с каждым новым обидным словом уходил в себя всё больше. Тэхён теперь видел перед собой не друга, а человека, который хотел бы однажды оказаться с Тэхёном в постели. Это не было для него нормальным или хотя бы не мерзким, потому что Тэхён однажды уже настрадался. Их с Намджуном отец был таким. Он женился на матери, потому что подобные отношения были бы чистейшим позором для семьи и общества тогда в целом. И он трахался с ней, наверняка представляя под собой какого-то миловидного мальчика. От этого брака родились они с Намджуном, причём старший ещё был желанным ребёнком, а вот Тэхён получился по чистой случайности, и тогда не были распространены аборты, поэтому она родила его. Мама любила только Намджуна — тот рос смышлёным, не в меру любопытным и очень покладистым. Он постоянно помогал матери и никогда никому не мог отказать. А Тэхёна в основном воспитывал отец. Отец брал с собой в гараж и позволял многое: гонять с ребятами во дворе мяч, есть мороженое, сколько влезет, отец же научил кататься на велосипеде. Нельзя было и подумать, что он не любит прелестного младшего. А Тэхён рос очень красивым и в пятнадцать у него уже была уйма друзей, а девчонки писали ему любовные письма. Пока Тэхён развлекался, Намджун много учился и без труда поступил в университет. А Тэхён завалил первые выпускные экзамены. Отец тогда разозлился страшно. Пришёл домой с работы и пообещал Тэхёна выпороть, если тот ещё раз не сдаст хоть один экзамен. И Тэхён не сдал. Отец, как и обещал, выпорол. А после Тэхён получил душевную травму на всю оставшуюся жизнь. Отец, которого он так любил и всегда брал в пример, почти стянул с него трусы, чтобы преподать ещё один урок. Тэхён тогда узнал, что и бегает он как любой марафонец. Драться с родителем было бесполезно — тот был крупнее раза в два. Тэхён и не помнит особо, рассказывал он об этом Сыюну или нет. Но учитывая, что даже Намджун этого до сих пор не знал, вряд ли Тэхён когда-либо осмелился бы это кому-нибудь говорить. Может, если бы Сыюн знал, как ненавидит Тэхён всех гомосексуалистов, он бы никогда не признался Тэхёну, и тем более не полез целоваться к нему. Но не только Сыюн совершил ужасную ошибку, но и Тэхён. Тэхён должен был хотя бы выслушать друга, потому что кредит доверия тот заслужил давно. Однако триггеры, пожирающие Тэхёна, были слишком сильны, чтобы школьник мог себя перебороть. Сложно было понять, а принять тем более. Через три дня после их ссоры тело друга Тэхёна, Сыюна нашли на дне реки Гымхо. С этого момента Тэхён начнёт думать, что именно он довёл друга до самоубийства, и это будет медленно его разрушать.***
— Дженни, что случилось? — Ким поймал девушку, быстро спускающуюся по лестнице, буквально у самого выхода из университета. Она выглядела так, словно сейчас точно убьёт кого-нибудь, и Тэхён был как минимум сильно удивлён. — Эй, ты в порядке? — Я да, а вот сейчас один мудак, не умеющий держать себя в штанах, умрёт, — процедила она. — Хэй-хэй, стоп, попридержи коней! В чём проблема? Тебя кто-то обидел? — Пак Чимин, — выплюнула она, и Тэхён не поверил своим ушам. — Ч-что? — Он обрюхатил Лису! — Тэхён застыл в онемении, пытаясь что-то сказать, но у него просто застряли все слова в горле. — Какий меткий, сука, с первого раза… — Стой! Ты не должна в это вмешиваться, — он держал её достаточно крепко, но всё равно не был уверен, что удержит. — Он. Тронул. Мою. Подругу. — Она выговорила по слогам и попыталась высвободить руки, но Тэхён не потерял бдительность. Её гнев переключился на него. — Отпусти! Дай я ему хоть разок врежу! — Дай им самим разобраться, Дженни, — Тэхён прекрасно знал, что это такое, когда в твою личную жизнь влезают посторонние без спроса, а потому пытался остановить тех, кто мог наделать дел. — Джен, где Лиса? Она в порядке? Может, тебе стоит сначала позаботиться о ней? — Ты придурок, Тэхён? — она выгнула бровь, а потом с ноги зарядила ему в колено. Этого он не ожидал, поэтому согнулся вдвое, тут же выпуская её, и она, не спрашивая, в порядке ли он, помчалась на выход. Он заметил, что Намджун с Лисой стоит у крыльца, но когда хотел пойти к ним, почувствовал нестерпимую боль в ноге, и поэтому смог дойти только до лавочки. К тому моменту все трое наверняка пошли искать виновника, и Тэхёну оставалось только понадеяться, что яйца у Пака всё так же стальные, как когда он трахал Манобан без презерватива и не задумывался о последствиях. К тому моменту, когда колено перестало ныть и он мог ступать, он дошёл до места, где обычно курил Пак и нашёл его там с уже багровеющим фингалом под глазом, курящего новую сигарету. Он захватывал тонкий фильтр дрожащими губами и как чокнутой, абсолютно точно свихнувшийся улыбался, смотря куда-то вдаль. Ни девушек, ни Намджуна уже не было, только Чимин, как-то особенно одиноко, обособленно стоящий от всех. — Чим, — Тэхён привлёк внимание друга, — что ты делаешь? — Курю, — ответил тот, явно не понимая риторического вопроса. — Я о твоей жизни. Разве так горело засадить этой Манобан? Она же новенькая совсем, господи, когда ты успел-то? Вы напились? — Я не был пьян, — он расхохотался. Тэхён этого не понял совсем. Чимин смеялся долго и в голос, так, что даже от внутренних стен универа отлетало эхом безумие его истерического припадка. Тэхёну даже показалось, что кто-то выглянул в окна, чтобы посмотреть, что происходит. А сам он ничего не понимал, потому что не похоже, что Чимин шутил. — Ты сделал это специально? — непонимающе спросил младший. — Нет, — Чимин потушил окурок об урну, выпрямился и сунул руки в карман куртки. — Слушай, че ты ко мне в душу лезешь? — Да я же помочь хочу, волнуюсь… — замялся Ким. — Не лезу, просто на всякий случай. — О себе заботься, а то тоже попадёшь в список на отчисление, — подмигнул Пак и пошёл обратно внутрь. Тэхён вообще ничего не понимал. Разве Чимин попал в список, кого могут отчислить? Нет, иначе он бы знал, он же активист и знает все новости из первых рук. Махнув на гиблое дело попытаться всем помочь, Тэхён решил заняться тем, что умел делать хорошо: он решил отправить в профком студентов и спросить, не нужна ли там помощь. А учитывая, что помощь нужна была там всегда, он шёл по адресу.***
— Сделай аборт, — упрямо повторял Пак, суя в руки замерзшей девушке в старой куртке деньги, чтобы та сходила в больницу. — Лалиса, ты решаешь не только за себя, но и меня. И ты не очень-то сопротивлялась там, в туалете. Ответственны оба, обижаться бесполезно. — Я и не обижаюсь, — она вела себя всё так же смущённо, будто бы они не видели друг друга голыми и не целовались в грязном блядском туалете. — Но я не сделаю аборт. Это же убийство. — Ты тупая? — начинал выходить из себя Чимин. — Какое нахрен убийство? Ещё скажи, что у этого оплода в пару недель уже чувства есть и ему больно! Блять, с кем я разговариваю вообще… — он подошёл к стене и приложился к ней головой. Боль помогала ему не забыть, что он ещё существует и может что-то чувствовать, испытывать. Оторвавшись от самобичевания, потирая лоб, он снова подошёл вплотную к девушке, которая сидела на окне в одном из холлов. — Лиса, ты только поступила в универ. И я его ещё не закончил. Мне ещё два года впахивать, может, ты включишь хоть на секундочку мозги? — Если ты его не хочешь, я не заставляю, — девушка стояла на своём. Конечно, никакого живота ещё и быть не могло, и выглядела она всё такой же худой, только добавилось болезненности, особенно выдавали круги под глазами. Чимин кое-что понимал, и судя по виду, токсикоз начал мучить её почти сразу. — Я собираюсь рассказать родителям, может, они будут мне помогать. — Ты ненормальная, — вздохнул Чимин. — Ты отказываешься от отцовства, я так понимаю? — Лиса будто бы его и не слушала. — Посмотришь, как родители выпрут тебя из дома, когда ты расскажешь им, что собираешься стать матерью-одиночкой без образования, и пойдёшь на аборт, как миленькая, — пообещал Чимин. — Я, может, и глупая и безрассудная, но ребёнок заслуживает того, чтобы родиться, я не хочу лишать его возможности, — она опустила взгляд на плоский живот. — Даже если я не выучусь, я постараюсь дать ему всё самое лучшее. И если ты отказываешься мне помогать, я тебя не виню, — улыбнулась блондинка. — Не жалею о проведённой с тобой ночи. Она ловко спрыгнула с подоконника и пошла прочь, оставляя Пака на растерзание совести, которая проснулась неожиданно. Именно она ему и напомнила, что мама после ареста отца, без образования за нищенские деньги смогла вырастить его и не отказалась даже тогда, когда ей казалось, что жизнь её закончена. Проклятая Лиса напомнила ему о том, что несмотря ни на что, мама защищала его до конца, как сейчас Манобан защищала ещё не родившегося ребёнка. Решать, что делать с этим дальше, приходилось в эти минуты. И казалось, что любое решение разрушит его жизнь безвозвратно. Он тонул в собственном бессилии и не знал, как всплывать.