Трава на бетоне

Серые, запутанные улицы сменялись одна за другой, в этом районе не было реклам, не было магазинов, клубов и баров. Мертвые районы Тупиков, старые, нежилые дома. Бетонные коробки, аккуратные прорези узких окон, стальные двери — все сохранилось в полном порядке, но люди здесь не жили и даже бродяги обходили этот район стороной и не пытались остановиться на ночлег в пустынных гулких комнатах. Но никого это не удивляло — таких мест в городе было много, они отторгали от себя человеческое тепло так уверенно, что никто не решался нарушить их покой. Поговаривали, что в таких районах процесс самоликвидации ускоряется, но это было всего лишь слухом. Арин таким слухам не верил, но раньше тоже никогда сюда не забирался — лабиринты узких улиц казались призрачными изгибами судеб мертвых, безмолвный пластик и бетон излучали угрозу. Девушка тоже шла не очень уверенно, видно было, что ей не по себе. Она часто оглядывалась по сторонам и нервно покусывала тонкие губы. А на одном повороте и вовсе остановилась в нерешительности, словно раздумывая, куда идти дальше. Арин прислонился к стене дома, вытащил из кармана пачку сигарет, закурил, задумчиво глядя, как растаяли в сером тумане взметнувшиеся от кислого ветра оранжевые искорки. — Тейсо. — Чего тебе? — Здесь иногда бывает опасно. У тебя есть оружие? Арин помедлил, откинул окурок: — Есть. — Это хорошо, — улыбнулась девушка, и настороженный огонек в ее глазах пропал.- Пойдем, осталось несколько кварталов. Гулкие шаги по растрескавшемуся асфальту, пыльные обрывки каких-то газет, над головой осточертевший кусок треснувшего, задымленного купола. Арин на секунду вывалился из реальности, поплыли перед глазами стены, и перед глазами появились костлявые тонкие дрожащие пальцы. — Твою мать, — дернулся он. — Подожди… Девушка остановилась, в недоумении глядя, как он закрыл глаза руками и замер, тяжело дыша. — Ты чего? — Заткнись, — глухо ответил Арин. Под ладонями вспыхивали яркие зелено-алые блики, резали глаза, а сквозь них пробивались все те же сухие белые пальцы. Арин почувствовал легкое касание к своей коже и закусил губу, поняв, что не чувствует руки — онемение разлилось от локтя и ниже, тугим болезненным кольцом охватив запястье. — Ты или перепил или умираешь, — тихо сказала девушка. — Никогда такого не видела. Мне так тебя жаль… Такой красивый мальчик, такая ранняя смерть. — Его еще рано жалеть, — раздался рядом спокойный, приятный голос. — Пока что он себя чувствует неплохо, и у него еще есть время, время на то, чтобы исправить ошибки. Долго, Харона, очень долго. За опоздание получишь только половину дозы. Арин не сразу отнял ладони от лица, внезапно вспыхнувшая догадка заставила замереть, выкроить время на то, чтобы обдумать случившееся. Нескольких секунд хватило для того, чтобы прояснилась голова, исчезли разноцветные вспышки, и даже мертвые пальцы перестали гладить заледеневшую кожу руки. Потом, подняв голову, Арин увидел человека, черты которого отпечатались в его памяти два года назад и навсегда. С тех пор он почти не изменился, то же красивое, правильное лицо, которое портила только жесткая складка губ и неприятное выражение внимательных синих глаз. Так же аккуратно лежат черные гладкие волосы, так же идеально сидит на сухощавом, сильном теле безупречно аккуратная одежда. Так же небрежно держит в руках винтовку, прислонив ее к плечу. Арин проследил глазами за тем, как Мэд встряхнул небольшую коробочку, высыпая на подставленные чашечкой ладошки Хароны разноцветные таблетки, потом проводил взглядом девушку. Та, улыбнувшись извиняющееся, быстро пробормотала: «оружие есть», сунула таблетки под пластиковую стоечку еле прикрытого сетчатой майкой, бюстгальтера и, развернувшись, побежала по улице прочь, стуча каблучками. Мэд тоже посмотрел ей вслед, лениво перекинул оружие в другую руку, наклонил голову, прицеливаясь: — Даже не знаю, как будет лучше. Пристрелить ее сейчас или пусть сдохнет потом от передозировки? Концентрация кислоты в этих таблетках в двадцать раз превышает норму. — Пристрели, — коротко ответил Арин, вспомнив, как однажды в баре «Ловушка» от передозировки кислоты умирал мальчишка лет одиннадцати — медленно ползущие через рот отравленные вспухшие внутренности, липкие ленты кишков, дымящиеся на залитом кровью столе. Мэд посмотрел на Арина, снял пальцы с курка, улыбнулся: — За ошибки нужно платить. Пусть платит сполна. Тебе тоже придется оплатить свои ошибки. Не боишься? Арин опять почувствовал неприятную, тянущую боль в запястье, поморщился, потер руку: — А ты за свои платить не собираешься? Насколько я помню, твои замашки тоже далеки от идеалов. — У каждого есть слабости, — отозвался Мэд. — Главное — уметь избавляться от последствий. — Тогда ты от меня не избавился. — Правильно, — согласился Мэд, — Свою роль сыграла моя интуиция. Я так и знал, что за тебя можно будет что-то получить, и просто решил подождать. В этот раз я тебя тоже убивать не собираюсь. Через три часа тебя заберут отсюда, попадешь в свою привычную среду обитания, к хозяину. Будем считать, что этим я покрою свою слабость, воспользовавшись твоей. Пойдешь сам или тебя нужно вести под прицелом? — Я пойду, — сказал Арин. — Об этом можешь не беспокоиться. Мэд кивнул, еле заметная улыбка скользнула по его губам. Арин провел рукой по глазам, тронул пальцами виски — голова болела так, будто кто-то насаживал ее на раскаленный прут. Мэд заметил это движение: — Я ожидал, что ты будешь орать, кидаться на меня или попытаешься сбежать, но, видимо, тебе не до этого. Совсем плохо, да? Кстати, я могу извиниться перед тобой за несколько смертей. Люди же должны прощать друг друга? Так что, прости меня за смерть этой твари-медика. За смерть юной шлюхи. За смерть поисковика-неудачника. Думаю, мы замнем эти недоразумения и помиримся. Трех часов на это хватит. Говоря это, Мэд внимательно наблюдал за реакцией Арина, ненасытная жажда обладания чужой болью грызла его изнутри, и только боль этого мальчишки могла ее сейчас утолить. Арин отвел глаза, опустив пушистые лиловые ресницы, но потом поднял голову, и Мэд увидел, что в искристой глубине его взгляда ничего не изменилось, лишь проступило отчетливо-насмешливое выражение: — Да мне все равно, — тихо сказал Арин. — Хватит уже трепаться, три часа так три часа. Пошли. Надо же тебе удовлетворить свои потребности, ты сейчас похож на мудака со спермотоксикозом, который пытается передо мной оправдаться. Смотреть тошно. — Хорошо, — медленно ответил Мэд. — Тогда, чтобы тебе не было тошно, будешь смотреть на меня глазами Тейсо. И снова ему не удалось увидеть в глазах Арина боль, тот только пожал плечами, ответил коротко: — Обойдешься. — Ты еще сам меня попросишь затянуть на тебе ошейник. — Посмотрим. Посмотрим, мне терять нечего, кроме самого себя, и я бы согласился на это, но не перед тобой. Мэд развернулся, пропустил Арина вперед, и пошел по улице, сжав зубы. Непреодолимая тяга, выматывающее чувство пустоты — его можно погасить только чужой болью, только чужими страданиями, но парень, видимо, совсем сдвинулся и не понимает, что ему грозит, и что произошло, поэтому вытянуть из него желанные слезы или раненую ненависть невозможно. Но он глубоко ошибается, если думает, что сможет остаться непокоренным, в конце концов, его можно будет потом вышвырнуть, как мусор, кинуть в руки псам КетоМира, которым все равно, в каком состоянии он будет, лишь бы был жив и смог рассказать то, что они хотят узнать. Мэд остановился возле стальной тяжелой двери одного из домов, прежде чем открыть ее, взялся руками за плечи Арина, провел ладонями по груди, расстегивая многочисленные замки ремней, по бедрам, разжимая стальные клепки, удерживающие блоки-носители клинков на кожаных штанах: — Тебе это не нужно. Убедившись, что оружия у Арина не осталось, он провел пластиковой картой по горящему мутно-зеленому огоньку индикатора и распахнул дверь. — Вперед. Арин прошел внутрь, окинул взглядом помещение. Невысокий потолок, серые стены. Холодное мигающее освещение, затянутая предохранительной пленкой кровать, гладкий пластиковый пол. На столике в центре комнаты выключенный компьютер, жирная чернота ствола «береты», россыпь таблеток и боевой нож с тускло мерцающим широким лезвием. Рядом с ножом серебристая фляга. Арин подошел ближе, зная, что каждое его неверное движение может привести к пуле в спину — он сомневался, что для Мэда так важно обещание людям из КетоМира, и знал, что договор с ними не повлияет на его решение об убийстве, поэтому просто снял со столика фляжку и сразу отошел. — Без кислоты? — спросил он, откручивая крышку. — Просто коньяк. Арин глотнул едкую на вкус жидкость, закрыл фляжку, отложил в сторону. Поднял голову, и Мэду наконец, удалось увидеть темную, застывшую тоску в его глазах. — Мне больше ничего не остается, кроме как узнать смысл одного подарка, — сказал Арин. — Поэтому ошейник на себя я тебе одеть не позволю. Что бы ты ни делал. Все остальное — пожалуйста, мне все равно. Мэд не стал вникать в смысл этих слов. Его моментально возбудила тень той боли, которую он так стремился впитать, поэтому, не раздумывая, он шагнул вперед, взяв со стола боевой клинок, и, заставив Арина откинуться назад, сначала коснулся губами мягкой кожи, под которой бился лихорадочный пульс, а потом сжал зубы, прокусывая эту кожу. Арин безразлично повернул голову, закрыв глаза, раскинул руки, демонстрируя незащищенность. — Открой глаза и смотри на меня, — приказал Мэд. Арин улыбнулся снисходительно, чуть дрогнули лиловые ресницы, но глаз он не открыл. Тогда Мэд рванул плотную ткань его водолазки, обнажив грудь и живот со следами от свежих швов, посмотрел на припухшие, незажившие еще до конца, аккуратно стянутые шрамы. — Семь швов, — сказал он. — У тебя семь шансов на то, чтобы остановить меня, попросив себе ошейник. После седьмого шансов выжить у тебя уже не будет. Холодный клинок скользнул под ремень штанов Арина, и Мэд, поставив нож ребром, рванул лезвие на себя, разрезая плотную ткань. — Раздвигай ноги. — Ага, — лениво отозвался Арин, разводя колени, открывая глаза. — Слюнями не захлебнись, извращенец. Борец за идеалы, мать твою… Как там было сказано в прошлый раз? «Мне приходится потакать своим слабостям, иначе я бы сошел с ума и не смог бы очищать этот мир»? — У тебя хорошая память, — ответил Мэд, проталкивая пальцы в тугое колечко мышц. — И тело шлюхи. Тебя даже это возбуждает. Арин поморщился: — Рефлексы. — Животные рефлексы, — Мэд свободной рукой взялся за нож, приложил лезвие к шву под ребрами Арина, точно к тонкой розовой полосе шрама. — Считаю до семи. Раз. Лезвие хищно впилось в дрогнувшую плоть, распластывая недавно зажившую рану, разрывая сросшуюся нежную кожу. Одновременно Мэд нажал пальцами на знакомую ему точку внутри и ощутил дикий, неконтролируемый прилив желания. Боль, которая заставила Арина выгнуться и застонать, боль, которая обесцветила его губы и стерла выражение осмысленности с его глаз, эта боль оживляющей волной полилась в душу наемника, заполняя гулкую пустоту. Любимое ощущение, самое нужное ощущение, то, без которого жизнь становилась проклятием. Арин попытался оттолкнуть лезвие, взявшись руками за режущую кромку, но Мэд дернул клинок обратно, полосуя его пальцы до кости: — Тебя спасет ошейник. — Нет, — еле слышно проговорил Арин, зажимая руками открывшуюся рану. — Два. Второй шов поддался еще легче, брызнули, поднимаясь из глубины, тонкие струйки крови, затопляя разрез. Боль. Сладкая обволакивающая истома, пьянящий запах крови, будоражащий вид вывернутого мяса. Без этого жить невозможно. Так уж получилось, что без этого жить невозможно. Тебе, Арин, помогут крик, стон, и просьба. Попроси меня сделать тебя животным и останешься жив. А пока спасибо за твою боль, за твою судорогу, за твою кровь, за твою муку. За твой страх. За то, что сопротивляешься, за то, что я могу видеть, как льется кровь из глубоких ран, стекая по обнаженным бедрам. За глаза, в которых плескается невыразимое страдание, за твое упорство. Твоей боли мне хватит надолго. Мэд приподнял Арина за плечи, встряхнул, не давая ему потерять сознание: — С тебя всего одна маленькая просьба. Попроси меня сделать тебя животным. Попроси тебя трахнуть. Арин отрицательно мотнул головой и попытался закрыть живот руками. — Три. Больно… Боль крошит сознание на куски, раздирает хищными костлявыми пальцами мягкую плоть, жрет мышцы, прожевывая тупыми беззубыми челюстями кровоточащее мясо, смакует каждый нерв, каждую клетку. Не видно ничего, что-то плавает перед глазами, какие-то слизистые плети, среди которых задыхаешься, а они лезут внутрь живота и путаются во внутренностях, раздвигая их, устраиваясь там поудобнее, словно змеи. Вкус коньяка на губах, нужно проглотить, иначе… Четыре. Больно! Я видел чужую руку на своей руке. Кто-то мертвый трогал мою руку. Зачем она ему? Больно… Змеи обрастают шипами, разевают пасти и принимаются кусок за куском медленно заглатывать меня, цепляясь ядовитыми иголками зубов за незажившие еще разрезы. Жгучий вкус… Опять коньяк. Захлебнусь же… Пять. Муть на мгновение проясняется. Перед глазами красивое лицо с безумными, широко раскрытыми синими глазами, в глубине которых плавает желеобразная масса животного желания. Больно… Я не выдержу… Попросить… ошейник. Странно, кто-то за меня уже ответил — «нет», а значит… Шесть. Больно, черт возьми… Я не могу… Я не могу больше… У меня только один выход, другого не дано, иначе боль сожрет меня целиком, переваривая, разъедая кислотой, меня, еще живого… Я же не могу… Я же… Живой. Лия, я живой… «Зачем тебе быть тем, кем ты не являешься? Зачем тебе быть ненастоящим, невоспитанный мальчишка? Арин, не надо. Не умирай. Подожди немного, не умирай» Что же мне делать? Что мне делать, скажите кто-нибудь, иначе я не выдержу… «Выдержишь, придурок. Питомец из тебя никакой. Решай сам. Я тебе не советчик» Пить… Я хочу просто воды. Коньяк, жгучий, мерзкий вкус. Семь. Мэд, одурманенный гонкой за чужой болью, возбужденный до предела, уже не осознавая, что делает, услышав сдавленное «нет», перехватил запястье Арина, прижал его руку к кровати, сжал пальцами, легко и умело ломая кость. Наградой ему был обезумевший от боли взгляд карих глаз и отчаянный крик. — Мало, — сказал Мэд, всаживая клинок ножа между прорвавших кожу белоснежных осколков. Арин услышал вязкий, мокрый хруст, такой, будто кто-то грызет сахар полным густой крови ртом, увидел, как судорожно сжимаются пальцы наполовину оторванной кисти руки. Увидел и понял, что произойдет дальше. Вспомнил легкие могильные прикосновения неведомого существа к своей руке, вспомнил и все понял. — Все! — закричал он. — Все, я буду твоим животным, трахни меня, затяни ты этот ошейник, я хочу ошейник, все, я прошу! Я тебя прошу! Мэд не сразу услышал его, возбуждение достигло той точки, когда уже невозможно мыслить ни о чем, кроме как о том, что тело перед ним — бесконечный источник наслаждения, что тело это можно резать, мять, ломать, уродовать, и жить этой невероятно прекрасной болью, пропитанной запахом крови. Он не сразу услышал эти слова, но, даже если бы услышал, остановиться бы уже не смог. И он не остановился. Лишь спустя несколько секунд, сняв безумное напряжение движениями ладони на своем ноющем от желания члене, он отбросил нож и устало закрыл глаза. Пресыщение болью вызвало физическую тошноту, баланс был нарушен, но, раз Арин рядом и еще жив, можно отблагодарить его за доставленное удовольствие и привести ощущения в гармонию. Мальчика надо пожалеть, он неплохо справился со своей задачей, ему пришлось несладко. Услышав судорожные всхлипывания, Мэд открыл глаза и увидел, что Арин, сжавшись в комок, держится ладонью за залитый кровью локоть. Увидел слезы на красивом лице, отчаяние в блестящих карих глазах. Мягкая нежность пробилась сквозь колыхающуюся жижу чужой боли, наполнившей душу. Мэд наклонился, обнял Арина: — Не плачь, ты хороший мальчик, ты молодец, все, больше больно не будет. Если хочешь, я исполню твою просьбу за то, что ты для меня сделал. Ты же хотел ошейник? Мягкими движениями Мэд стер с лица Арина слезы, оставляя на его коже кровавые следы: — Не плачь, все хорошо… Ты мне нравишься, я помогу тебе разрядиться. Хочешь ошейник? Арин сполз с кровати, упал на колени, опираясь на одну руку, добрался до центра комнаты, согнулся, опустив голову на предплечья. Следом за ним протянулся широкий кровавый след, острый запах снова всколыхнул желание, но уже другое — теплое, нежное. Мэд поднялся, подошел ближе, взялся руками за его бедра, провел ладонью по гладкой коже. Откровенная поза Арина, подтеки крови на светлой коже, болезненная дрожь его тела — можно начинать заново. С того, что, расстегнув ремень, накинуть петлю на его шею, затянув накрепко, а потом лечь грудью на его спину, намотав широкую кожаную полосу на руку, и пальцами другой руки снова начать ласкать горячую дырочку между его ягодиц, податливую, хорошо смазанную теплой кровью. — Тебе все нравится? — спросил Мэд, прикусывая кожу его шеи под яркими сиреневыми волосами. — Тейсо нравится, — тихо откликнулся Арин. Мэд всем телом чувствовал его дрожь, но знал, что добавленный в коньяк стимулятор не даст ему потерять сознание, этому способствовал и болевой шок, держащий его организм на последних резервах. Поэтому он не сомневался, что и в этот раз можно будет довести дело до конца, только теперь можно действовать нежно, в благодарность ему за все произошедшее. — Перевернись. Арин послушно перекатился сначала на бок, потом на спину, поднял руки, ударившись ими о край столика. Мэд посмотрел в его глаза, отрешенные, ожидающие, мягкие: — Если я скажу, что лучше тебя никого нет, ты будешь рад? — Да, — просто ответил Арин. — Тейсо будет рад. Мэд кивнул, сжал пальцами его сосок, провел рукой по мешанине кровоточащих разрезов на животе, цепляя мягкие вывернутые мышцы. — Я тебе скажу, что ты самый хороший мальчик, что я опять тебя хочу, и трахну тебя, если ты попросишь. Тебе приятно? — Тейсо приятно. Мэд увидел, как дрогнули в смущенной улыбке губы Арина и в который раз удивился результатам дрессировок в «Меньше слов». Искалеченный парнишка радуется тому, что его вынуждают просить о сексе. Но наблюдать за этим интересно, на самом деле, хороший мальчик. Мэд спустился ниже, облизал кровоточащие раны на его животе: — А что ты мне скажешь, если я скажу, что не только тебя трахну, но и позволю кончить? Он услышал легкий металлический стук, поднял голову и увидел черный зрачок дула «береты», а над ним ясные, жесткие глаза. — Я скажу — спасибо, — раздельно ответил Арин. — Спасибо, сука. * * * — Мы его живым не довезем. — Да, жестко с ним… А второй? — Мертв. С дыркой в голове еще никто не жил. Черт, как нам дотащить этого парня, чтобы он не сдох по дороге? — Довезем. Стимуляторы есть. А медики КетоМира вытянут его за день — если он так нужен, на это бросят все силы. Сам знаешь, в КетоМире врачи не для простых смертных. — Да, но такое даже им не исправить. — А какая ему разница? Посмотри на датчик. Скажет все, что нужно и можно усыплять. Питомец же. — Ладно, ребята, поднимайте его, времени мало.