stop these voices that disturb me

got7 — if you do

Артём уходит из бара где-то через час, еле отвязавшись от бухого в дрова Феди с поздравлениями и многочисленными я-с-самого-начала-знал-что-это-будешь-ты фразами; можно было бы просто послать его подальше, но обижать не хотелось. Федя не вредный, просто появляется чаще не вовремя. У него гудит голова от монотонных песен на фоне и слишком громких разговоров, а ещё в горле ком — он еле справляется с тошнотой и мерзкими скользкими цветами. К привкусу крови и застревающих в зубах лепестках он почти привык, но это дерьмовое чувство постоянной тревоги и страха… с этим у него справиться пока не выходит. У Артёма потеют ладони и во рту сушит каждый раз, когда речь заходит о том вечере в Москве несколько месяцев назад, потому что как объяснить — он не знает; как уйти от вопросов без подозрений — он не знает. Ему кажется, что все уже давно в курсе про его проблемы, про его секреты, ведь это так очевидно (Иисус не особо запаривался, когда писал сценарий к его жизни; Артём думает, что его можно в этом понять, но штраф за стресс иногда хочется спросить). Когда до съёмной остаётся каких-то пара кварталов, тошнота неожиданно прихватывает с новой силой. Он понимает — не дотерпит и блюёт в ближайшую мусорку. На подбородке слюна смешивается с кровью, а пара мелких лепестков вязкими комками остаются на куртке. Из мусорки воняет ворохом бычков и недопитым пивом — Артём замечает пару раздроченных банок на дне, когда его немного отпускает. Он неуклюже вытирает подбородок, перехватывая недовольный взгляд бабки с огромным пакетом из магнита, криво усмехается и еле сдерживается, чтобы не сказать какую-нибудь хреновую колкость (он в этом спец, он взял ебучую свежую кровь третьего поколения, будет что рассказать внукам, если не подохнет). Ему кажется, что Паша сейчас смотрел бы на него так же, если бы увидел, но такие мысли он старательно гонит. С того раз в баре они не разговаривали (случайные диалоги в семнашке не в счёт), да и поводов не было. Иногда они сталкивались у дверей туалета — Паша всё время забывал стереть кровь с нижней губы и смотрел с осуждением и плохо скрываемой злостью. Артём в душе смеялся, когда видел комментарии, типа: «Сын проститутки такой классный, он топит за культуру и действительно не любит оппонентов». Потому что на деле, Артём ставит свою сотку, Паша злится исключительно на себя и то, какой же он придурок — так повёлся на всю эту хуйню с эмоциональностью. Плевать, что это почти невозможно проконтролировать — обидно всё равно до ужаса (Артём так уверен, потому что Паша не до конца смыл цветы в унитазе — они стали почти чёрными и это хреновый признак, но касается он только его самого (со своим дерьмом ты трахаешься исключительно в одиночестве и никак иначе)). С Похоронилом они говорили только во время баттла и от этого ему ничуть не лучше. Он думает об этом и ком снова подкатывает к горлу. Он снова склоняется над мусоркой и его тошнит ещё несколько минут (Артём думает, что место ему — где-то под этими пивными банками и десятком окурков, а не здесь; Артём думает, что сейчас он меньше всего напоминает победителя свежей крови) Домой он возвращается только через час. В голове пусто, желудок болит, а горло неприятно саднит. Артёму иногда кажется, что у него внутри растёт огромный куст с острыми шипами обвивающими органы — они больно колются и страшно зудят прямо под кожей (ему хочется содрать с себя верхний слой и попытаться выдрать всё с корнями, а лучше — вместе со своей жизнью). Он чувствует себя усталым от всего вокруг, хочется просто завалиться на коврике в коридоре и проспать ближайшую тысячу лет. Телефон жужжит в кармане куртки, Артём лениво достаёт его, пытаясь понять кому ещё хочется до него доебаться (ему не хочется, чтобы это была Юля, потому что он точно ей нагрубит, а она не заслужила (никто, вообще-то, не заслужил)). С секунду он бездумно пялится в экран. [мёртвый серёга] ты как-то рано свалил всё нормально? «Не нормально,» — думает Артём, стискивая зубы от злости. — Нихуя не нормально, блять, — шипит он, резко открывая дверь в ванную. Телефон остаётся лежать в коридоре. Артёма тошнит в раковину чёрными французскими розами.