Онлайн Ведьма

      На работу в среду я пришла без опозданий, в отличие от нашей бухгалтерши Натальи Васильевны, которая мало того, что опоздала на четверть часа, так и вошла в бухгалтерию с огромным плюшевым розовым медведем, держащим в лапах красное сердце. На котором красовалась явно сделанная на заказ надпись:       «Твой Ванюша»       А что? Лаконично и смешно.       Что об этом потрясающем медведе подумает муж Натальи Васильевны, я, с одной стороны, хотела бы знать — ну, так, чисто поржать, — а с другой — не хотелось иметь с этим любовным квадратом ничего общего. Хотя это скорее был не квадрат, а луч с точками, потому что ни муж Натальи, ни жена Ивана в любовных перипетиях участия не принимали — по крайней мере, по моим сведениям.       — Сашенька, а что ты тут делаешь? — спросила Наталья Васильевна так, словно я ангел во плоти, спустившийся в её бренную обитель. А, может, она сама вообразила себя ангелом, летающим по облакам — и вот в её глазах мы встретились на облачной автомагистрали?       Признаюсь, её прекрасного настроения я не разделяла. А с чего мне его вообще разделять, если я просидела на полу в ожидании неё с полчаса где-то, потому что та закрыла кабинет, который прятался за небольшой приёмной, предназначенной для секретаря, которого у Натальи Васильевны никогда не имелось? Я вымучила из себя улыбку, хотя на деле мне хотелось треснуть женщину за непунктуальность и произнесла:       — Да так, зашла вот бланк больничный занести.       — Вот как! — слащаво протянула она, а у меня от этого ванильно-сахарного голоска аж зубы свело, и распахнула передо мной двери того самого кабинета. — Ну, так положи на стол, я всё сделаю потом.       Класть что-либо на стол Натальи Васильевны мне не хотелось. «Почему?» — спросите вы. Что ж… Если коротко — потому что более захламленного пространства я в жизни не видела.       А если чуть подробнее… На этом прекрасном столе нагромождения кружек разной степени загрязнённости соседствовали со стопками из конфетных коробок такой же разной степени наполненности и открытости; папки с документами, дополняя эту потрясающую картину, были разбросаны абы как — если у них и была какая-то система расстановки, мол, отчёту за тринадцатый год самое место рядом с банановыми шкурками, я её не знала и знать не хотела; на полках со старой не оцифрованной документацией творилось тоже нечто странное: они больше напоминали полки в магазине детских игрушек, чем шкаф бухгалтера. Так что огромный плюшевый медведь, которого бухгалтерша посадила на стул для посетителей, вписался в интерьер так, словно всегда здесь был. А ещё у бухгалтерши имелся огромный розовый коврик под столом с таким длинным ворсом, что, казалось, он, как плотоядное растение, пытается съесть ноги человека, которые на нём стоят.       — Вы его сразу прикрепите к делу, — попросила я, примостив зелёненький бланк на закрытой коробке конфет.       Наталья Васильевна недовольно на меня посмотрела, мол, с чего ты решила, деточка, что можешь мне указывать, и, прежде чем она успела мне что-то сказать, я состроила самые трогательные глаза и разыграла свою самую любимую карту.       — Мне-то всё равно, а Психчинский мне бучу устроит, — я стянула солнцезащитные очки: на глазах уже стояли слезы, а солнцезащитный крем спрятать фингал априори не мог, это же не тональник, хотя и тот вряд ли бы справился. — Ме… меня ударили… дали больничный… а Психчинскому… ему — представляете — всё равно! Говорит, закрывай больничный — и работай!       Положа руку на сердце, могу сознаться: я грешный человек и валю на Психчинского всё, что можно валить. Ну, грех этим не пользоваться, когда имя начальника работает, как волшебная палочка. Тем более что этот образ он создал сам — я лишь добавила несколько штрихов для пущей атмосферы.       Глаза у Натальи Васильевны стали как блюдца.       — Я надеюсь, это не он тебя? — спросила бухгалтерша, умело орудуя на полках в поисках моего дела.       Я, уже наученная горьким опытом, ответила:       — Нет-нет! Что вы! Сергей Павлович не такой, он только словесно унижать людей может, — ещё и носом шмыгнула, размазывая слёзы по щекам.       — Дела… — протянула Наталья Васильевна, таки найдя мою папочку и прикрепив туда больничный. — Если что, ты даже не думай молчать! Сразу ко мне приходи: мы на него такую заяву накатаем — по судам бегать замучается!       Она по-доброму потрепала меня по плечу, ещё и шоколадку вручила для бедной Саши, чтобы она не грустила. Вообще Наталье Васильевне давно пора бы стать бабушкой, потому что она всех пытается закормить. Тем более что сладкого у неё в достатке, потому что с бухгалтерией вопросы решать приходится часто, а шоколадка, как говорится, не взятка, а весомый аргумент.       А покушать я люблю. Много и вкусно. Не зря же я объедузер всё-таки?       В свой кабинет я вошла уже без слез, по дороге вытерев их рукавом блузки. Благо, я сегодня не красила глаза, потому что проспала и вылетела из дома, как чёрт из табакерки — даже прогревать машину не стала, так что полпути до работы я обливалась потом и наслаждалась жарким воздухом, попутно матеря будильник на чём свет стоит.       Вообще, писать рассказы до поздней ночи, когда тебе завтра на работу, не лучшее решение, собственно, как и читать их. Но, сами понимаете, я периодически и тем, и этим грешу.       К моему шоку, в кабинете меня ждал букет. Огромный букет ромашек. Правда, ждал он не меня, а Ташу, потому что стоял он на Ташином столе.       Что ж… похоже, сегодня день подарков для Наталий. Возможно, сегодня какой-нибудь аналог Татьяниного дня.       Поддавшись свойственному мне избирательному любопытству, я залезла в записочку. И знаете, что там было?       «Я буду ждать тебя, пока не иссохнут океаны. Твой Н.»       Да это же слащаво-романтичное послание от Хохмина! Из этой короткой записки я сделала два вывода: во-первых, Никита романтик — причём искусственно выведенный романтическими комедиями, — а во-вторых, Таша явно до сих пор не согласилась на свадьбу.       Записочку я вернула на место, а рядом с букетом положила шоколадку, на которой маркером вывела:       «Присоединяюсь к вышесказанному. Твоя С.»       Идиотская выходка, на самом-то деле, но настроение она мне подняла знатно. Как и смех Таши, когда она пришла и заметила наши с Никитой подарки.       — Я так понимаю, «С» значит «Саша»?       — В точку, — уверенно кивнула я, откинувшись на спинку кресла. — Опаздываешь. А я тут сижу, между прочим. Жду. Океаны, правда, пока не иссохлись, но я всё равно жду.       — Меня или иссушения океанов? — улыбнулась Таша, с лёгкостью соскочив на тропу ироничного диалога. Однако в воздухе все равно чувствовалось какое-то напряжение.       — Пока не решила, — ответила я. — Кстати, почему опоздала? Опять встретила в автобусе какого-то странного парня?       — Нет. Всего лишь к сестре в школу ходила.       Я нахмурилась.       — Сейчас же лето.       — Ага. Я её от практики откупала, — пояснила Таша, включая компьютер. — Бюрократия в чистом виде. Я в своё время на практику ходила: цветочки сажала, сорняки дёргала. А Лену на практику не затащишь, её и в школу-то затащить сложно. Пока мелкая была, мы с папой ещё управлялись как-то, но чем старше… — Таша устало откинулась на спинку кресла. — Саш, у неё… она непробиваемая! Я ей объясняю, в чём конкретно она не права — с доводами, с фактами, — а она на меня смотрит пустым взглядом и спрашивает: «И что?» — ещё и жвачку свою жуёт.       Я выдержала паузу, медленно попивая воду. Таше явно нужно было выговориться, и я слушала. Внимательно так слушала и гадала над тем, что можно сказать. Я, как никак, на ролях старшей сестры никогда не выступала. Да и Психолог из меня не очень…       — А сколько ей? — задала я максимально нейтральный вопрос.       — Пятнадцать.       — Это у вас тринадцать лет разницы? — у меня глаза на лоб полезли.       — Двенадцать, — поправила Таша. — Просто я рождена в январе, а она — декабрьская.       — Вау. А мама? Ну, раз вы с папой ничего не можете ей противопоставить, мама-то должна. Моя — та ещё штучка: мне скоро тридцать, а я её боюсь!       На губах Таши появилась странненькая — я бы даже сказала заговорщицкая — улыбка.       — Она вахтовик. Месяц здесь, месяц — на севере. Так что, сама понимаешь, в воспитании Лены она особо участия не принимает. Младшая всегда была на нас с папой. Если честно, всё стало хуже после того, как я переехала к Никите: она связалась с дурной компанией и вообще перестала считаться с моим мнением.       — Я так понимаю, Лена — один из пунктов «против»? — спросила я, чувствуя, что начинаю злиться.       Не на Ташу. На Лену. На малолетку, которую даже не знаю.       Таша неуверенно кивнула.       — Лена — девочка обидчивая, — тактично выдала Таша.       Я сделала глубокий вдох, чтобы не сказать что-то максимально грубое. И после недолгой паузы всё же выдала:       — Ты же понимаешь, что это бред? Она вообще не должна быть пунктом в твоём списке.       — Саш, я понимаю, честно, понимаю, — заверила меня соседка. — Это глупо и даже смешно так загоняться, но по-другому не получается. У меня всегда была мечта о большой и счастливой семье. Где папа — это папа, а мама — это мама. Где родители разговаривают между собой и обсуждают всё на берегу. Где не замалчиваются конфликты. И я не могу броситься в брак, в семью, имея за плечами какие-то нерешённые вопросы. Благо, Никита меня понимает.       Она с затаённой нежностью посмотрела на букет. Позиция Таши меня нисколько не удивила: её слова более чем вписывались в моё представление о ней.       — И я не хочу гнаться за браком только потому, что в тридцать лет я буду уже вне кондиции! — полная негодования, воскликнула Таша. — Я вообще не могу понять, как внешность и возраст могут влиять на отношения в семье. Это узколобо! Это глупо! От моего количества морщин не зависит то, какой я человек!       Из слов подруги я поняла, что Таша, и без того склонная придавать значение мелочам, загналась ещё больше. И я почувствовала себя некомфортно, потому что та теория, которую я ей поведала, была искусственно выведена путём сравнительного анализа и к Таше, как к личности, не имела никакого отношения. Да и озвучила я её лишь бы не давать конкретные советы, чтобы потом не оказаться крайней. Я вообще не люблю позицию советчика: твои советы правильные для тебя, но могут быть совершенно неправильными для другого человека.       — Таш, — всё-таки вклинилась я в поток её мыслей, — послушай, забей на мои слова. Та теория… она работает только на определённых людях и не включает в себя мировоззрение, интересы — чёрт, да даже чувства в себя она не включает! Так и держится только на двух понятиях — «внешность» и «возраст». К реальным людям эта теория отношения не имеет, да и составлена двадцатилетней девочкой, которая начиталась романов о красивых и богатых.       Таша посмотрела на меня таким долгим внимательным взглядом, что мне стало самую малость не по себе. В своих очках она напоминала учительницу. Строгую такую, но справедливую.       — Тогда скажи мне, пожалуйста, зачем ты выдала мне теорию, как ты говоришь, в которую и сама-то толком не веришь?       — Ну, скажем так, лет в двадцать я в неё верила, — ответила я. — А тут ещё моя бабушка, которая замуж вышла только для того, чтобы не ехать работать за тридевять земель: их тогда после окончания учёбы рассылали по местам, а ей ехать в Туркмению, если не ошибаюсь, не хотелось. Так что она взяла за шкирку дедушку Васю и повела в ЗАГС. И при этом она всё время твердит мне, что замуж нужно выйти до двадцати пяти максимум! Сама понимаешь, когда подобную фигню вдалбливают чуть ли не с младенчества, избавиться от внушения сложно.       — Не завидую я тебе с такой-то бабушкой.       — Это просто такое поколение, — не согласилась я. — Для них самое главное — это дети и внуки. А мы с братом в бабушкино представление мира не вписываемся. Он тоже никогда не был женат, детей у него нет. Благо, мама нас по этому поводу не особо напрягает, хотя недавно всё же решила взяться за Дара. Но в её случае это чисто шкурный интерес.       — Дара?       — Ага, братец мой, — усмехнулась я. — Его мама назвала в честь какого-то персидского короля. Клевер Дарий Петрович! Забавно звучит, правда?       — Скорее нелепо, — Таша тоже улыбнулась.       А меня как водой окатили. Таша читала тексты Удачливой Ведьмы. В которых я без какой-либо задней мысли использовала имя брата. И папино имя тоже использовала. А Таша была девушкой неглупой. Я точно попала!       Так и ждала, что она меня сейчас раскусит и срочно нужно будет придумывать какую-то байку. Но Таша плавно перевела разговор, и я с радостью ухватилась за новую тему. Обычную такую, рабочую — на такие темы говорить было как-то попроще.       Однако вплоть до обеда я поглядывала на Ташу и всё ждала, когда её осенит. Головой я и понимала, что мои опасения на самом деле беспочвенны, ведь никому в голову никогда в жизни не придёт мысль сравнивать какую-то писательницу с портала и свою коллегу на основе имён, несколько раз встретившихся в тексте.       Тем не менее, к обеду я не выдержала и все-таки спросила:       — Слушай, а та писательница, ты продолжила её читать?       Таша, к моему немалому удивлению, посмотрела на меня непонимающе.       — Ну, ту, про которую Нина рассказывала, — я на всякий случай решила не упоминать ник.       — А-а-а, — вспомнила Таша. — Та, что про эскортниц у гадалки пишет? Я не читала. У меня времени на это нет. Работа. Никита. Лена косячит. Да и я не фанат подобной литературы.       Наверное, на моем лице отразилось что-то не то, потому что Таша вдруг замахала руками.       — Нет, ты не подумай, я нормально отношусь к фэнтези. Да у меня самой любимые фильмы — «Ходячий замок» и «Звёздная пыль». Я просто не фанат книг в целом: не умаляю их достоинств, но чтение занимает слишком много времени. А у меня его нет. Тот же фильм, например, можно посмотреть компанией — вот тебе сразу ещё и отличное совместное времяпрепровождение. А книга… книгу компанией не почитаешь. Понимаешь?       Наверное, тут я должна была бы расстроиться и вступиться за книги с масштабной защищающей речью, но я не стала этого делать. Пока что я была не готова раскрывать Таше это своё хобби. Собственно, как не была готова раскрыть его никому, кроме Иды.       В обед я всё-таки позвала Ташу поесть вместе, и, когда мы выходили из кабинета в коридор, нам встретился Хохмин. Он буквально бежал к нашему кабинету, словно пытаясь перехватить. В этот момент он напомнил мне героя романтической комедии. Откровенно говоря, Никита был очень красивым — я бы даже сказала «типично» красивым. В общем, абсолютно не в моем вкусе. А Таша улыбалась ему так, словно после недельного дождя взошло солнышко. Яркое и тёплое.       Глядя на них, я испытала чувство светлой зависти. Но не то, когда ты завидуешь и думаешь о том, как отбить парня у подруги, потому что хочешь себе такого же. Такая зависть была мне не свойственна. Я скорее завидовала тому, каким взглядом Никита смотрел на Ташу: примерно так же папочка смотрит на нашу Марфу Васильевну — словно краше неё в мире никого нет.       На меня так, кроме папы, никто и не смотрел. Вот поэтому и завидно до чёртиков. Хотя даже папа не в счёт: у него нет возможности меня не любить, иначе я его покусаю. В общем, парни на меня так точно не смотрели. Даже Лёшик.       Я честно пыталась отбить Ташу и спасти наш совместный обед. Такие реплики пускала, что нормальный человек обиделся бы! А Хохмин только ржал и предлагал обрядиться нам втроём в розовые платьица и устроить девичник. И по тому, как весело искрились его глаза, я убедилась, что он действительно это сделает.       Так что обедали мы втроём, и я почувствовала себя не просто Сашей, а Сашей-семейным-психологом. Ощущение, мягко говоря, странное. Но начнём по порядочку.       В псевдо-итальянском дворике свободных мест не оказалось, «Тихую заводь» мы отринули, потому что Никита хотел жрать, а не «пафосно клевать бутерброды». Это, если что, его слова, а не мои. Так что мы пошли в торговый центр к фудкортам и фастфуду. И от того, сколько еды заказал Никита, у меня глаза на лоб полезли.       — У него ускоренный метаболизм, — пояснила Таша, заметив мой офигевший взгляд. — Я когда дома готовлю, пятилитровая кастрюля супа расходится за полдня. Он ещё и ночью может встать и пойти кушать бутербродики.       — А ещё я после секса всегда съедаю тарелку борща, — вклинился Никита, запихнув в рот чуть ли не горсть картошки фри.       Я сбилась с шага, потому что в это время мы ещё только шли к свободному столику у стеклянной стены.       — Никита, пожалуйста, скажи, что ты пошутил… — слегка придушенным голосом попросила я.       — Не пошутил, — ответила за него Таша. — У нас в холодильнике постоянно стоят тарелки с готовым супом, которые поставил в микроволновку — и всё готово.       — А ещё очищенный чесночок, порезанный хлеб и майонез, — рассмеявшись, добавил Никита.       — Никита, да ты извращенец! — воскликнула я и театрально взмахнула руками, поставив стаканчик с кофе на столик. — Как можно есть борщ с майонезом? Только сметана, слышишь меня? СМЕ-ТА-НА!       — Ой, ну не начинай, пожалуйста… Я слишком консервативен, чтобы вступать в новую веру! — умолял Никита.       — Нет, мой милый, — покачала головой я. — Поклянись, что ты будешь есть борщ только со сметаной!       Глаза Никиты округлились, а лицо искривилось в маске ужаса. И я бы поверила ему, если бы не задорный огонёк в глазах. Он обхватил Ташу за талию и, спрятав лицо у неё на груди, скрытой футболкой, принялся слёзно причитать:       — Ташенька, солнышко моё, родненькая, она хочет меня у тебя увести! Спасай!       Со стороны это выглядело так, словно тридцатипятилетний мужик хватается за мамину юбку. В общем, максимально комично. У меня даже не сразу нашлись слова, чтобы ответить. А Таша сделала глубокий вдох, состроила мне рожицу, мол, прости меня за моего идиота — что взять с ребёнка. А затем погладила Никиту по волосам и тоном мамочки, привыкшей к своему избалованному чаду, выдала:       — Не переживай, злой тёте Саше ты и даром не сдался.       — Да больно ты мне нужен… — подтвердила я, как только ко мне вернулся дар речи, и всё-таки села за столик, спиной к проходу. — Но готова доплатить, чтобы ты отдал мне Ташу.       Никита тут же вскинулся и ответил:       — Эй, нет, так дело не пойдёт. Мы с Ташей — попугайчики-неразлучники: как говорится, идём парой.       — Ага, — буркнула я, откусив от своего бургера кусок и, даже толком не прожевав, продолжила: — как сосиски в «Пятёрочке» по акции. Только вот мне быть частью шведской семьи не с руки, да и ты недостаточно богат, чтобы содержать гарем.       — Что верно, то верно, — ответил Никита и отодвинул для Таши стул. — Хотя и вы на статус моей любовницы не тянете.       Я подавилась бутербродом, а Таша, к моему удивлению, смотрела на нас и улыбалась.       — Никита… как так-то? Зачем ты разбиваешь мне сердце? Я ведь так надеялась! Уже представила картину счастливой гаремной семьи! А ты!       Хохмин плюхнулся на пластиковый стул рядом с Ташей и тоном заправской сводницы поспешил меня успокоить:       — Не переживай, я найду тебе мужчину получше!       — Ловлю на слове.       Благо, на этом театр абсурда, в который превращалось общение с Хохминым, прекратился. Или взял перерыв? Мужчина принялся уминать свою еду, попутно умудряясь воровать ещё и с наших с Ташей подносов. Я пару раз ударила его по руке, когда он пытался украсть мою фри, он же в ответ просил свою женщину наказать меня за жадность.       Таша на это грозила мне кулаком, попутно рассказывая о том, как Никита пришёл знакомиться с её отцом и как тот почти три часа рассказывал о прелестях жизни с женой-вахтовиком.       Мол, пилит всего шесть месяцев в году. Большая зарплата. Ещё и путёвки в санаторий периодически выдают. Собственно, то были основные пункты, размазанные по временному пространству, как масло по хлебу.       А потом я откровенно ржала, когда Никита принялся рассказывать о том, как его мама рыдала, знакомясь с Ташей. С его слов я поняла, что женщиной она была очень сентиментальной. Я даже посочувствовала Таше. Вот только не знаю, что хуже: когда мать жениха добрая инфантильная душа, как Никитина, или же бронебойный танк, как моя. Честно, не завидую я тем людям, чьей свекровью она когда-нибудь станет. Вот только она будет не только свекровью, но и тёщей. В данном случае, как корабль не назови, а Марфа Васильевна даст жару всем.       С обеда же я возвращалась с ощущением, будто реально провела бесплатную консультацию в качестве семейного психолога. Странное чувство, если честно. У меня никогда не было близких друзей-женатиков. Витя со Светой не в счёт: я знала Витю и практически не знала Свету. А Никита с Ташей были именно той парой второстепенных женатиков из всяких ситкомов — и плевать, что их отношения пока что не узаконены. Я была совершенно уверена, что они непременно поженятся. Если не в этом году, так в следующем. Только мнение своё я озвучивать не стала.       И всё было бы просто чудесно, если бы по возвращении меня не ждала папочка от Психчинского с подписью «Переделать до вечера». Открыв её, я страдальчески вздохнула и принялась за работу. С тем же успехом можно было написать «Сделай заново с нуля». Как всегда. Если это какой-то изощренный способ мести мне, то Психичу в аду явно отдельный котёл заготовлен.       Одно из двух: либо месть, либо он действительно не умел рассчитывать время, которое необходимо затратить на исполнение того или иного действия. В последнее верилось с трудом, а первое вызывало желание придушить его колготками… Он должен радоваться, что сейчас лето, и я в джинсах, потому что, когда время перевалило за шесть, мысль о том, чтобы сбегать за капроновыми колготками, стала почти маниакальной.

***

      Психчинский явно рисковал, явившись ко мне в кабинет где-то в начале восьмого, когда в офисе не осталось работников. Хотя я бы скорее назвала их свидетелями преступления. Он стоял, привалившись к дверному косяку, но при этом не входя в кабинет — наверное, оставлял себе пути для отступления.       — Ты смотришь на меня так, словно мы женаты сорок лет, и все эти сорок лет я тебе изменяю, а ты не можешь меня бросить, потому что тогда тебе будет негде жить, — вдруг произнёс он, скрестив руки на груди. Волосы его были распущены и завивались от влажности.       Удивительное дело, но сравнение оказалось наглядным. Прям максимально наглядным. Причём описывало не только мой взгляд, но и моё душевное состояние. Однако я не стала заострять на этом внимание и спросила по делу:       — Сергей Павлович, я сдала вам эту сводку почти две недели назад, и в тот момент вас всё устраивало. Почему она вновь оказалась на моём рабочем столе? Нет, я не против переделать её. Честно. Не смотрите на меня так. Я не возмущаюсь по поводу того, что надо работать, — я откинулась на спинку кресла, скрестив руки на груди, в какой-то степени копируя его позу. А босс на меня при этом хмуро смотрел взглядом, не предвещающим ничего хорошего. — Но я физически не могу сделать трёхдневную работу в рамках половины одного рабочего дня. Так что не стойте у меня над душой.       Психчинский вдохнул и выдохнул, вошёл в кабинет и, подвинув бумаги на столе Таши, сел на край.       — Во-первых, это не моя прихоть, — сходу начал он. — Меня всё устраивает. Но сегодня утром я встречался с заказчиками, и им не понравилось, — ответил он на удивление спокойным голосом. — Во-вторых, с этим проектом нужно закончить завтра, потому что в пятницу мы уедем. А и без того затягивать процесс не хочется. И я прекрасно понимаю, что ты не успеваешь, поэтому и пришёл помочь.       — Щедро, — только и смогла ответить я.       — А ты как думала? Тебе повезло! У тебя щедрый начальник! — на его губах расплылась улыбочка — паршивая такая, я бы даже сказала ехидная. — Правда, твой начальник так же щедр и на ментальное насилие, судя по тому, что рассказала мне Наталья Васильевна, когда я заходил к ней сегодня по поводу командировки. Очень просила не наседать на бедную девочку, которую и так жизнь помотала. Она даже намекнула, что подозревает, что над тобой было совершено физическое насилие. Интимного характера. И предложила отправить тебя к психологу, потому что лишь при одном упоминании обо мне ты начала истошно рыдать. Так что Наталья Васильевна считает, что ты боишься мужчин. Даже диагноз тебе поставила — андрофобия.       Он произносил свой монолог таким непринуждённым тоном, словно делился со мной самой занимательной байкой на свете. А у меня с каждой секундой всё сильнее и сильнее начинало пылать лицо. Хотелось буквально провалиться сквозь землю от стыда.       — Сашенька, бедненькая моя, что язык проглотила? Словила острый приступ андрофобии?       — Сергей… Сергей Павлович, это случайно вышло. Не специально.       — Да я так и подумал: в твоей жизни специально не происходит ничего.       — Вы злитесь.       — Сашенька, да как же я могу на тебя злиться-то? — откровенно глумился он надо мной. — Если бы я раньше знал, что у тебя андрофобия, я бы тебе слова плохого не сказал.       — Да нет у меня никакой андрофобии! — вспылила я, ещё и с места вскочила, больно ударившись коленом о стол, добавив к крику полупридушенный писк.       — Саш, может не нужно, а? Вот ты сейчас синяк схлопотала скорее всего, а работники будут думать, что это злой я тебя денно и нощно заставляю на коленях стоять… в углу на гречке…       — Да вы видели, что у неё в кабинете на столе?! — на все тех же повышенных интонациях продолжила я. — Наверняка видели! Так вот, она уже пять раз теряла мои больничные бланки. Пять! И один из них я нашла в мусорном ведре — она им разлитый кофе вытерла! Мне нужно было что-то сделать, чтобы она сразу убрала документ на место. Так что извините, что использую ваше имя, как рычаг давления.       — И слёзы.       — Что? — слегка затупила я.       — Ты используешь моё имя и слезы. Но не мне тебя винить, если честно, — рассмеялся он, почёсывая затылок. — Знала бы ты, сколько я ей сказок скормил в своё время. До сих пор не понимаю, почему Белозёров держит её при месте. Бухгалтер из неё так себе.       Я ошалело стояла и так же ошалело смотрела на него. Нет, ну что это за американские горки психически нестабильного настроения? То откровенно глумится, то выказывает чуть ли не высший уровень солидарности.       — Вам смешно?       — Очень.       — А мне вот не очень.       — Ну, раз «не очень», тогда прекращаем смеяться и берёмся за работу, — последовал очередной вираж на горках. А сам Психич вылетел из моего кабинета, чтобы вскоре вернуться с ноутбуком. Он преспокойненько, словно и не было недавней ситуации, уселся за стол Таши и принялся работать.       А я уже и не знала, хочу его удушить или готова на него молиться, ведь совместными усилиями мы продвигались явно быстрее. И где-то в середине процесса я всё-таки спросила:       — А Наталье Васильевне вы что сказали?       Психчинский послал мне свою ехидную ухмылку и выдал:       — Сказал, что попробую решить твою проблему, а, если не получится, сдам тебя в лечебницу, как особо буйную.       — Не забудьте забронировать палату рядом. Вам тоже надо, — самую малость обиженно ответила я.       — Что, психолог-Саша уже поставила мне диагноз?       — Да — психически нестабильная личность.       — Ой, милая, встань в очередь, по поводу моей фамилии разве что глухонемой ещё не пошутил, — сыронизировал он.       Больше мы особо не пререкались и общими усилиями закончили где-то к одиннадцати, а затем без конфликтов разошлись по своим машинам, чтобы ехать по домам. Без конфликтов, наверное, потому что оба чертовски устали и хотели спать — другой причины я лично не вижу.       Хотя, должна признать, что поработали мы действительно отлично. Мало того, что успели сделать все изменения в срок, так ещё и на удивление слаженно договаривались между собой. Если появлялись какие-то идеи, мы сразу всё озвучивали друг другу, по крайней мере, я — точно, а затем обсуждали их на предмет адекватности и жизнеспособности. Психич, к моему уважению, ни разу даже не запозорил ни одну из моих идей, несмотря на то что некоторые были настолько плохими, что я бы сама себя запозорила и без его помощи. Спустя несколько странных вариантов от меня и несколько нормальных от Психича, мы наконец пришли к единому решению, которое оказалось чем-то средним между нашими вариантами. Не «РеклаМама», конечно, но получилось в итоге неплохо.       Так и закончилась моя насыщенная делами среда, за которой последовал, пожалуй, самый нормальный день. В четверг мне даже не пришлось встречаться с Психчинским. Только эсэмэска от него пришла, что в пятницу я могу не идти на работу — но чтобы к двенадцати была готова!       А вот в пятницу нас ждала командировка и восемь ужасно долгих часов в тесном пространстве небольшого автомобиля.