So alone you in me And I completely alone in you
Они убеждаются в словах друг друга о сложности в общении с каждой новой встречей, которые становятся все чаще. Бертрам совершенно не понимает Спирса. Его одержимость карьерой выглядит наигранной, будто Уильям просто пытается хоть чем-то заполнить привычную для работника Смерти пустоту. Лишь позже Уэйн понимает, что Спирсу не за что хвататься, кроме работы — в его жизни не было ничего и никого больше. До того самого момента, пока Легендарный жнец не помог ему в поле. Со стороны Спирс кажется абсолютно невозмутимым, бесконечно вежливым и даже тихим. Старается не лезть, куда не нужно, и четко следовать продуманному плану. Разумный мальчик — понимает, что пока у него нет никакой власти. Да и Бертрам ему не помощник в ее достижении. При Уэйне Ти Спирс срывается. Иногда — на крик. Как итог взаимного непонимания. Молчаливого флегматичного Спирса будто подменивает кто-то другой, и Уильям говорит и говорит. Сначала темы касаются Бертрама и его статуса, непосредственно работы, каких-то громких событий из мира жнецов. Чаще Уэйн слушает, а Уильям говорит. У Ти Спирса редко бывает настроение, когда он готов слушать истории из прошлого Легендарного, которые не приносят ему выгоды в виде важной информации. Поэтому Уильям сам рассказывает, делится всем, о чем молчал всю жизнь. Бертрам слушает. Но наступает осень, и за ней — зима. Настроение меняется. Темы сменяются то на более легкие, повседневные, то опасно уходят в сторону с пометкой "личное". И как только последнее, так оба сразу замолкают. Спирс — потому что не доверяет, ожидая подвоха и ножа в спину. Хотя сам себе Уильям честно признается, что хочет доверять Бертраму — просто никого больше у него нет. И постоянно сдерживать себя, фильтровать речь, боясь сказать лишнее, напряжно. Уэйн же не собирается тревожить свое прошлое из-за любопытства мальчишки и вежливости из разряда "историю за историю". Обойдется. Ему такие знания не нужны. Хотя Легендарный и хотел бы поделиться чем-то личным, просто потому что хранить все в себе губительно до сих пор. Но есть то, о чем Бертрам не хотел бы вспоминать. Даже после того, как забыл о чувствах. И он ждет момента, когда Спирс будет готов воспринять это личное, а он сам — готов рассказать. Наступает Рождество. Лишь некоторые жнецы празднуют этот людской праздник. Тема бога и веры в него считается не самой уместной для обсуждения. Веришь ли ты в творца, когда как прекрасно знаешь о неизбежности Смерти? И что он, этот творец, думает о тебе, забирающем его создания? Тема бога и веры сейчас меньше всего интересна одному диспетчеру отдела надзора. День солнечный и морозный, и Уильям Ти Спирс выходит из здания Управления, чуть улыбаясь ясному небу. В кои-то веки у Уильяма хорошее настроение. Событие обязывает: после Нового года Уильям, скорее всего, будет повышен до старшего диспетчера. Должность все еще такая же дурацкая, но после всех разговоров с Легендарным, Спирс, кажется, научился ждать. Сегодня они снова гуляют по парку. Снег скрипит под ногами, Уэйн рассказывает что-то о новогодних историях в Департаменте. Уильям молчит, подставляя лицо солнцу. Сегодня он не против истории об отдыхе и случающихся на нем казусах. -Замерз? — интересуется Бертрам спустя время, замечая на лице Уильяма румянец. -Нет, нисколько, — конечно же отрицает Ти Спирс. -Да я же вижу. -Что тогда спрашиваете? — в голосе нет агрессии, только усмешка. — Вы со мной обращаетесь, как с маленьким. -Мне скоро тысяча будет, а тебе 20 только. Как мне с тобой говорить? — Уэйн разводит руками. -Не аргументируйте цифрами, Бертрам! -Почему это? -Потому что я не могу с вами спорить в таком случае, — чуть ли не насупившись, отвечает Уильям, и затем оба смеются — Бертрам громко, открыто, а Спирс тихо, в перчатку. -Ну прости, Уильям. Давай пойдем где потеплее. Можешь строить из себя героя, но теперь еще и я замерз. И продам все забранные души за чай. -Куда? — единственный вопрос. -Да хоть ко мне домой. Спирс молчит, нервно поводив плечами, а затем неуверенно кивает. Приглашение в дом, конечно, не равняется приглашению в жизнь или знаком доверия. Это можно вообще всерьез не воспринимать. Но до сих пор они встречались только на нейтральной территории. Только очутившись в тепле помещения, Спирс понимает, как сильно он замерз. Они долго сидят на кухне, согреваясь горячим чаем и все еще говоря о ерунде. Уильям чувствует себя уже спокойнее — от нахождения в квартире ничего не изменилось. Только комфорта прибавилось, а это плюс. -Уильям, а расскажи мне о своей учебе, — вдруг говорит Бертрам, — я уже совсем забыл как там, в Академии. Что на экзамене делали? Спирс со звоном ставит чашку на стол, утыкаясь взглядом куда-то в плечо Уэйна. -Я затронул неприятную тему? Все это время Ти Спирс старался не вспоминать об учебе. Нет, все 5 учебных лет в стенах Академии богатыми на происшествия не были. Но вот последний экзамен, последние дни запомнились навсегда. Тогда у Уильяма впервые появилась дурацкая надежда, что его одиночеству пришел конец. А потом он сам, только сам все и разрушил. И сейчас снова больно. Боль глухая, монотонная. Того же серого цвета, что и пиджак Уэйна. -Отпусти, — Спирс вздрагивает от прикосновения и утыкается взглядом уже в руку Бертрама, лежащую на его собственной. Пальцы сжимаются на крае стола, и Бертрам, видимо, пытается их разжать. — Отпускай, Уильям. Спирс отдергивает руку и отодвигается, вскакивает со стула. -Давай о другом, — предлагает Уэйн, внимательно следя за нервничающим жнецом. -Нет, — резко отрицает Ти Спирс. — Скажите мне, почему одному нельзя? Откуда возникает потребность быть с кем-то? -Я, помнится, говорил тебе, что в нас всегда будет оставаться часть людей, которыми мы когда-то возможно были. -Я хочу от нее избавиться. -Это невозможно. Просто разуй глаза, Уильям. Этот кто-то — отличная группа поддержки в достижении любых целей. Спирс медленно садится обратно. -Это так глупо. Вам... тебе тысяча, ты меня совсем не понимаешь, а больше никого у меня нет. Бертрам отчего-то радуется этому неофициальному обращению. В теплоте квартиры "вы" отдает неуместным холодом и сухостью. -Знаешь, что глупо? Остаться одному, прожив тысячу. -Это как раз объяснимо, — Уильям мотает головой. — Ты всех видишь как раскрытую книгу. Всех заранее знаешь. И всё. Тебе просто скучно. Бертрам чуть улыбается. Спирс прав. Спирс не знает, что он сам — один из немногих, кто не похож на раскрытую книгу. Даже на приоткрытую, в которую можно заглянуть одним глазком и хоть как-то удовлетворить любопытство. Закрыт на все замки, застегнут на все пуговицы. От последней фразы Бертрам хмурится: ему что, хочется это исправить? -Относись ко всему проще, Уильям, — вздыхает он. -Не могу. И я понимаю, что мои проблемы тебе кажутся смешными. -Нет. -Ты говорил, что я смешной. -Я соврал. -Я... -Интересный, — перебивает Бертрам. И молчание. Оба понимают, что значит это определение для Бертрама. И куда заходит тема разговора. Уильям кашляет в кулак и поднимается. -Спасибо за чай. Я пойду. -Разумеется. Оборванно, не завершено, скомкано. Остается чувство разочарованности из-за незнания исхода этой встречи. Так, как было в Академии. И Спирс снова все испортил сам. Хочется остановиться, развернуться, сделать хоть что-то. Но Уильям никогда не делает хоть что-то. А что именно надо сделать, он не знает.***
Они почти не общаются. Время на обдумать. Время на решить. Уильям понимает, что ему уже и не нужен стимул. Ему нужен Бертрам. Прошло так мало времени, а он уже успел привыкнуть к его историям. Почти все Уэйн рассказывал с улыбкой на губах, но Спирс черпал оттуда и грусть, и тоску, и даже злость. Его привлекали эти чужие эмоции, спрятанные за ухмылкой. Это было новым для него, спасительным — Уильям чувствовал себя спокойно, владея информацией и опытом, пусть и чужим. В совокупности с тем, что он и сам мог чем-то поделиться. Особенно теперь, когда знает, что Уэйн не считает его смешным. Бертрам ничего не предпринимает. Молодость, она такая. Полная сомнений и перемен, скупая на твердые, мимолетные решения. Поэтому он дает Уильяму время: столько, сколько понадобится. Даже закрывая глаза на ощущение, которое с натяжкой можно назвать тоской. Ти Спирс подходит первым через месяц, ломая свою гордость. Остаток зимы их встречи проходят в квартире Легендарного. Чай, тепло. Те же недомолвки и абсолютное непонимание друг друга. Только теперь это все становится более близким. Через год — откровенно близким. Спирс, наконец, в совершенстве овладевает непростым искусством — ждать. На работе все идет ровно, и Уильям успокаивается. Он знает, что рано или поздно займет свое место, знает, какие усилия стоит прилагать для этого. И тут же переключается. Теперь внимательный взгляд следит за жнецами, которые променяли компании или сбежали от одиночества к одному единственному. Пара. Двое. Страсть, привязанность, любовь. Любовь пугает Спирса. Страсть он чувствовал раз в жизни. Привязанность есть сейчас. И Уильям решает в пользу этого "сейчас". Он день за днем все лучше осознает, что такое вечность. И решает, что для исправления ошибки, которую он может натворить, у него будет время. А секс — определенно ошибка. Которая может разрушить подобие если не дружеских, то хотя бы наставнических отношений между ним и Уэйном. -Это просто секс. Ничего больше, — убеждает Уильям сам себя, говорит Бертраму, когда они уже в постели, а большая часть одежды валяется на полу. Разумеется, Уэйн улыбается на эту фразу. Он сам еще давно понял, что они дойдут до этого момента. В какой-то степени Бертрам ждал. Его подогревал все тот же интерес. Секс сам по себе давно перестал быть ему интересен, ровно как и многие плотские удовольствия. Но Спирс. Спирс привлекал своим ужасным характером — какая нелепость. Все это время его хотелось сломать, а способ уже не имеет значения. И все зависело от того, как быстро решится Уильям. А Уильям выглядит абсолютно уверенным в своем решении. До тех пор, пока его лицо на миг не искажается от сопутствующей удовольствию боли. Уэйн машинально тянется к чужим губам, но его останавливает рука Спирса. -Я же сказал. Ничего...больше. Но когда все заканчивается, Уильям не спешит убегать. Он лежит на кровати спиной к своему теперь уже любовнику. -Думаешь о том, правильно ли ты сделал? — Уэйн касается пальцами спины Уильяма и, убеждаясь, что тот не дергается и не противится прикосновению, начинает поглаживать по позвоночнику. — Я же тебя знаю, Уильям. Для тебя это не просто секс, ты слишком моралист. Тот молчит какое-то время, а потом задает единственный интересующий его вопрос: -Откуда шрам на животе? У Уэйна много шрамов — на руках, плечах, на шее. Спина и ноги — тоже не гладкие. Но горизонтальный шрам на животе отличается — сросшаяся кожа грязно-серого цвета, а не бледно-розовая, как на остальных. Уэйн поспешно, с грубостью убрал руку Уильяма, когда тот коснулся этого шрама. У Уильяма пока один шрам. Тот самый, полученный в поле. Та рана, из-за которой они с Бертрамом и познакомились. Легендарный жнец вздыхает. Этот шрам на животе — прямая связь с тем, кто когда-то давно, — а кажется, только вчера, — был рядом с ним, как сейчас Спирс. Бертрам садится и спешит поскорее отвести взгляд от любовника. Никогда еще один чужой вид не вызывал такую вспышку боли в груди. Не получив ответа, Спирс поворачивается, пытаясь по лицу угадать реакцию на вопрос. -Неприятная тема? -Как твоя Академия. -Что же, теперь и я знаю одну из твоих больных тем. Заметь, за все время я даже не подозревал об их существовании. -Чертов садист. -Я думал, ты все забыл, — Уильям пожимает плечами. -Я тоже так думал, — Бертрам откровенно хмурый. Спирс понимает, что теперь у него есть право обнять любовника или что-то в этом духе. Может, даже поинтересоваться, что именно было. Терпеливо выслушать. Но вместо этого он лишь мимолетно касается светлых волос и поднимается, надевая брюки. Уэйн сидит на месте, сложив руки на животе и неотрывно наблюдая за одевающимся Спирсом, пытаясь думать о чем угодно, кроме прошлого. -Почему сейчас? Даже если у тебя есть вкус, не думаю, что я под него подхожу. Уильям замирает. И вспоминает. Как раз того, кто подходит под этот самый вкус. Нет, никакого вкуса не было. Все, что Спирс считал эстетичным и красивым, воплотилось в одном жнеце. -Я тебе доверяю. Это основной критерий, — Уильям набрасывает рубашку на плечи и пытается пригладить растрепанные волосы. Последнее действие заставляет Уэйна улыбнуться. А Спирс продолжает, — Ты один. Я один. Мы достаточно знаем друг друга. У нас есть что-то общее. Ты мне советовал относиться ко всему проще, помнишь? Я и отнесся. -Брось, — Уэйн махает рукой, — Уильям Ти Спирс не был бы собой, если бы проще относился. Я не знал, чем закончить тот разговор, вот и все. Не принимай мои советы за чистую правду. Это ставит Уильяма в ступор, но сейчас ему меньше всего хочется опять что-то безуспешно выяснять. Он привык к их размолвкам, они уже давно перестали выбивать из колеи, но после каждой Уильям неизменно чувствует себя снова одним. А то, что было сейчас, заставило почувствовать себя...нужным? -Все как прежде? — уточняет он, прежде чем выйти из спальни. -Разумеется, — улыбка. Год назад Уильям и не подумал бы, что будет сидеть на этой же кухне в расстегнутой рубашке, которую до того с него снимали чужие руки. Это казалось, нет, кажется, непозволительным для своей гордости, репутации. Но ощущения неправильности нет, как Спирс боялся. Если что, вся вечность — его, чтобы забыть об этом дне. Только один нетлеющий уголек сомнения: Бертрам вспомнил то, что причиняло ему боль. И вряд ли это длилось день. Вряд ли было пару лет назад. Больше, давнее. Но Бертрам это Бертрам. А он, Ти Спирс, сильнее. И даже если ему потом придется забывать не день, а дни, а то и месяца и года, он это сделает. И даже те дни в Академии он обязательно забудет. Когда-нибудь.***
«Все как прежде» оказывается ложью. Переспав раз, сложно потом не возвращаться в постель время от времени и продолжать оставаться приятелями. «Это просто секс» — абсолютная правда. Больше секса, меньше разговоров. Только вот рано или поздно у кого-то вспыхивает чувство собственничества и хочется полноценных нормальных отношений. Эта глупость обходит Уэйна и Спирса стороной. Хотя оба понимают: такая неопределенность закончится либо серьезными отношениями, либо полным разрывом. Насчет первого уже известно – обошло стороной. Уильяму не совсем нравятся физические ощущения. Он четко помнит тот раз, когда сам был главным, и чужое тело в руках было так соблазнительно безвольно и доступно. С Уэйном ничего подобного быть не могло. Иногда Уильям перехватывает власть в свои руки, что заключается разве что в позе сверху и им самим задаваемом ритме. Но и это не то. В то же время чувство нужности не пропадает, и Спирс не может отказаться от него. Никаких поцелуев, никаких засыпаний в обнимку. Только редкие ненавязчивые касания. Больше секса. Меньше разговоров. А что-то не меняется никогда: они сходятся и расходятся на дни и даже месяца. Устают друг от друга. Возвращаются по очереди, тоскуя и ненавидя себя за это чувство. Встречаются в постели. Снова расходятся. Это длится почти 5 лет – чертовски много для Уильяма и смехотворно мало для Бертрама. Бертрам привык к капле безумства и хаосу в своей жизни. Уильям сначала наслаждается им, жадно впитывает эти новые ощущения, а потом ему резко хочется того, для чего он создан — порядка. Плана, которого он будет спокойно придерживаться. Стабильности, которую он будет поддерживать. Того, что имеет развитие. И он не хочет становиться заклятыми врагами с Легендарным. Но чем дальше, тем ближе к подобному. -Нам стоит сделать перерыв. Немаленький, — первым говорит Спирс. Уэйн понимает и соглашается. Этот мальчишка поистине несносный. Но он принес в жизнь интерес. Принес новые эмоции к 1000 прожитых лет. Бертрам и не думал, что он когда-то еще вспомнит, что такое отношения. Странные, неправильные, нелепые, чертовски тяжелые отношения. Но именно это слово. А не беседы за чаем, с которых они начинали, с которых все начинали, а потом уходили. Уильям остался. Уильям уходит. -Заходи, если что, мой мальчик, — сейчас это уточнение очень важно. -И ты, Бертрам. На чай. Поворачивается, идет. Спина. Какое очаровательное дежавю. Уильяму кажется, что он идет в новую жизнь. Он устал от серого цвета. И не отказался бы от чего-то поярче.