Век назад.
Бертрам Уэйн не спеша идет по полю, меланхоличным уставшим взглядом оглядывая то, что остается после сражений — обгоревшую траву и растения, обломки оружия, лужи крови и части тел. Трупы врагов. И трупы своих. Ненависти и сожаления уже почти не осталось. Эта картина знакомая, увы, привычная, родная до боли в сердце. Возможно, именно боль заставляет остановиться рядом с одним жнецом, привалившимся к камню. Он тяжело дышит и, по сравнению с соседями по полю, слишком живой. -Поднимайся, — бросает Бертрам, не надеясь получить ответа и даже реакции. Но жнец поднимает голову, хмурится. -У меня перерезано ахиллово сухожилие, я не могу встать, — голос тихий, раздражающе спокойный для такой ситуации. Бертрам хмыкает. Судя по внешнему виду, этот жнец совсем юный еще. Новичок. И ответ подтверждает: не умеет преодолевать боль, скорость регенерации собственного тела все еще неизвестна. Уэйн вздыхает. Такие юнцы – пушечное мясо. Они даже души нормально забрать не могут, а как сражение, так их сразу посылают на бой. Вот и умирают сотнями. -Ты жнец. Поднимайся, как бы больно тебе не было, — Бертрам присаживается на корточки и смотрит в глаза мальчишки, легко читая в них любопытство и, что немного странно, не видя страха. — Много лет назад на одном из подобных сражений мой товарищ был ранен примерно как и ты. Я убеждал его подняться и уйти в безопасное место. Но он остался сидеть на траве, ожидая, когда раны заживут, дав себе время на такой отдых. Я не остался ждать с ним. На войне не ждут, ты должен знать, несмотря на возраст. Так вот, спустя время наши враги вернулись на поле боя, и мой товарищ был добит ими уже без труда. Я ушел и не пожалел. Никто не сделает за тебя твой выбор. Бертрам немного удивляется тому, как внимательно его слушают, но продолжает. -И сейчас я сделаю то же самое. Я уйду. Но если ты сделаешь правильный выбор, у тебя будет возможность опереться о мою руку, — Легендарный жнец встает, протягивая руку. Новичок молчит, только сильнее хмуря брови, а затем поднимается, игнорируя руку, опираясь о камень, и чуть ли не падает на Бертрама. Уэйн хочет отойти, но почему-то остается, позволяя юному жнецу какое-то время держаться за его плащ. А затем мальчишка сам отходит, отталкивается, упрямо волоча за собой ногу, идя медленно, с трудом, но все же вперед. Это заставляет Уэйна улыбнуться. Он отчего-то знает, что это не спектакль, и даже если он сейчас уйдет, то этот жнец все равно не остановится. Потому что он сделал выбор. -Как тебя зовут? — в спину. И снова не разочаровывает: замирает, поворачивается, поправляет, морщась от боли, разбитые очки и, приподняв подбородок: -Уильям. Уильям Ти Спирс.***
Они встречаются снова спустя неделю в парке, окружающем Управление. Сегодня мир выглядит колоссально иначе: вокруг густая, едва тронутая золотом надвигающейся осени зелень деревьев, безоблачное синее небо над головой и мягкая трава под ботинками. Разве это помогает забыть ужасы битвы, что была всего 7 дней назад? Если только новичкам. Бертрам видит своего нового знакомого еще издалека: он сидит один на лавке, под тенью дерева, уткнувшись в книгу. Остальные жнецы собираются вместе и во время обеденного перерыва и после работы. Коротать вечность одному не каждый выдержит. Сам Уэйн, кажется, выдерживает. Или меняем время на прошедшее, глядя сейчас на мальчишку? Легендарный даже останавливается. Бертраму слишком знаком такой образ, и он вспоминает о нем резко, цепляясь взглядом за нервный жест, каким юный жнец поправляет очки. Уэйн бы назвал его всего олицетворением "абсолютного осознанного одиночества" и добавил бы в характеристики "молчаливый вызов" для остроты. Казалось, что этот образ уже покинул память, но сейчас само существование Уильяма Ти Спирса уцепилось за оставшийся где-то глубоко осколок — потому что та память резала — и, не щадя, тащит его наружу, попутно всколыхнув то, что Уэйн поспешно хоронил. Того, кого Уэйн хоронил. И это уже заставляет злиться на мальчишку. -Как нога? — вот так, сходу, видя бинт из-под брючины. Уильям поднимает голову и хмурится. Он вообще хмурится постоянно, как будто его все раздражает. -Добрый день. Но Бертрам игнорирует приветствие — его в свою очередь всегда раздражали любые обязывающие формы поведения. Не получив ответа, Спирс вздыхает, качая головой и опуская взгляд обратно к страницам. -В порядке. -Вот и радуйся, тем более что все стычки закончились на сейчас. -Рана - это слишком маленький повод, чтобы опасаться этих ваших стычек в дальнейшем, — в спокойном голосе появляется явная нотка агрессии, и Спирс задирает голову, щурясь и смотря в глаза собеседнику. — Тем более что я сам виноват. И следующий раз поможет мне исправить ошибку. -Вот как, а что же для тебя большой повод? — Уэйн скрещивает руки на груди и улыбается в ответ. Это должно разозлить Уильяма еще больше. Но сам Уэйн давно ко всему относится так — с улыбкой. Просто в какой-то миг более серьезные эмоции потеряли свое значение. -Неспособность защитить тех, кого обязан. Неспособность бороться до смерти и выполнять свой долг, — словно зазубренные фразы отчеканивает Уильям. -Экое благородство для твоего возраста. -Оно от возраста не зависит. Либо есть, либо нет. -Пока ты еще так молод, тебе будет нравится руководствоваться благородством, — Бертрам произносит последнее слово с явным пренебрежением. — А затем ты узнаешь, что такое страх, каково терять, и что проигрыш — явление частое. И мигом забудешь о чести, удирая с поля боя. Уильям поджимает губы, его чуть ли не трясет от злости, ведь его убеждениям только что дали временный статус, фактически обозвали ложью, нет, самообманом. Но благородство? Честь? Долг? Это только смешит Бертрама. Он видел изнанку. Он знает, как продавались и покупались жнецы высшего руководства. Он замечал, что такое свойственно и людям. Неужели этот мальчишка надеется вернуть смысл этим словам? Да, его самонадеянность только о таком и просит. -Так это ваш памятник стоит в главном зале Библиотеки, — вдруг резко говорит Уильям; очевидно, он хотел уточнить еще в самом начале разговора, но не решался. -Забавно, не правда ли? Памятник при жизни рабу Смерти. -Это многого стоит, — тихо говорит Спирс. От усмешки на губах не остается и следа, и Бертрам присаживается рядом, глядя на профиль Уильяма. Спирс теперь знает, кто перед ним. И Уэйн ожидал если не восхищения — на него Уильям явно не способен, — то хотя бы большего уважения. Он привык, что его уважают, побаиваются, или же откровенно льстят. Этими тремя определениями все и заканчивалось. Но в глазах Спирса был тот же вызов, та же слепая убежденность собственными выводами и...зависть? -Это стоит относительной степени безумия и всего, что ты из себя представляешь. Да и голова полна байками всех времен. -Это почетно, — не унимается Уильям. -Страшно, — неожиданно для самого себя признается Бертрам, но в глазах Уильяма видит только непонимание. Уэйн привык и к тому, что никто не думает о чужой вечности. Его судьбой восторгаются, но никто не жил его жизнью. Он сейчас и сам не помнит себя в молодости, но это слово, "страшно", оно осталось как характеристика прожитых веков. До тех самых пор, пока уже не осталось того, за что может быть страшно. -Многие хотели бы такого. -О, я бы этим многим не пожелал и капли такого. Да и чего хотеть? Камня, изображающего тебя? Брось. Если бы этот камешек хотя бы память мою забирать мог, я бы еще понял. -Это же не просто камень! — возмущается Уильям. — Это символ. Вас уважают, вами восхищаются, о вас рассказывают в Академии, ставят в пример для подражания. Уэйн редко задумывается о своем статусе, но сейчас слова Спирса дают повод. Что он приобрел? Все то, что перечислил Уильям — славу, уважение, почет. Но это никогда не было его целью. Что он делал? Он просто жил. И прожил слишком долго. Разве за это должны ставить памятники? Но главный вопрос — что он потерял? Многих. И многое. Увлеченность, новизну, вкус жизни, страх смерти. Только вот глядя сейчас на Спирса, Уэйн осознает, что ощущает то, что почти забыл. Интерес. Уже много лет ни к чему и ни к кому он не испытывал и капли увлеченности. Этот мальчишка со своими глупыми юношескими мыслями заставляет хотеть копаться у себя в голове. Нагло влезть туда, устроить хаос, показать, что к чему не для того, чтобы он не сделал ошибок, а чтобы упивался разочарованием. Такие у него несбыточные мечты, призрачные цели. И что самое странное — на словах Уильям восторгается, но тон, манера речи — вовсе не как со взрослым жнецом. А как с равным себе. Из потока мыслей — как ново после пустоты — вырывает тот же тихий голос. -Назовите мне хотя бы один аргумент, почему это плохо — стать таким, как вы, быть признанным. -Сколько тебе лет? -Двадцать. -Значит, ты закончил Академию 3 года назад, — Бертрам уже не смотрит на собеседника, а строго перед собой. — И кем ты работаешь? -Диспетчер в отделе надзора. Обычный диспетчер, — в голосе снова нескрываемое недовольство. -Не самая плохая должность здесь. Да и у тебя есть вечность на исполнение целей. -Теоретически, — задрав подбородок говорит Уильям, поправляя очки. — Но это не повод откладывать на завтра. -А чего ожидал через 3 года? — смешная цифра. — Сразу да в руководство? -Я ждал стимула, — вдруг совершенно спокойно говорит Уильям, и уголки его губ изгибаются в улыбке. Но Бертрам не видит этого, не придает значения употреблению глагола в прошедшем времени и не замечает жадного взгляда Уильяма. В тот момент Уильям Ти Спирс захотел стать таким, каким был Бертрам Уэйн. -Мне страшно остаться навсегда обычным, — продолжает Спирс. — И вы не ответили на мой вопрос. -Так их много было. -Вообще-то один. Что плохого в цели добиться признания? — терпеливо повторяет. Бертрам мрачнеет. -Ты не осознаешь что такое "долго". Лучше умереть в срок, чем пережить тот момент, когда пора было уйти. Такого ответа Спирс явно не ожидал, и он молчит, отворачиваясь, видимо боясь попасть под негатив. -Разочарование может тянуться веками. А то, что люди называют счастьем, не может быть дольше мига, — Уэйн возвращает на губы ухмылку. -Вы просто привыкли к своему статусу, для вас это норма вещей. И чему вы улыбаетесь? — мимолетный взгляд на собеседника. -Ты смешной. Уильям снова заставляет себя глотать слова возмущения и негодования — это видно по тому, как мелко дрожат его плечи все от той же злости. Как ее много на пару минут. Но объяснимо: он открылся, выложил свои мечты на блюдечке, а ему в ответ только смех. -Ты один? — продолжает Уэйн как ни в чем ни бывало. -Что значит один? — все еще не поворачиваясь. -Одинок. У тебя же наверняка нет друзей и приятелей среди коллег. -Откуда вы знаете? -Мне знакомы такие как ты. Да, тот самый опыт, которого ты так жаждешь. Сойдет за ответ? -Нет. Во-первых, все разные. Во-вторых, что за опыт это может показать? -Ох, ну считай, интуиция. За века приобрел, хотя и не заказывал. Уильям пожимает плечами. -Вы просто угадали. -Я многое угадываю. -Тогда сейчас сообщу вам прямо, чтобы не утруждать угадываниями: мой перерыв закончился, и мне пора, — Спирс встает. — До свидания, — резко бросает и медленно, все еще сильно хромая, идет в сторону главного входа. -Увидимся, Уильям, — Уэйн смотрит ему вслед. Уэйн никогда не смотрел никому в спину. Он всегда уходил сам, первым. На эту гордую спину он глядит уже второй раз. И угадывает, что это повторится вновь и вновь. И он будет позволять этому мальчишке уходить. Сам Уильям прекрасно осознает, что он — никто по сравнению со жнецами, прожившими сотни лет. Тем более — теми, чей возраст приближается к тысяче. Такими, как Бертрам Уэйн. Впрочем, ни о ком другом, протянувшим столь долго, он и не слышал. Всегда равнодушный Спирс позволяет себе зависть — такую сильную, уничтожающую эмоцию, которая полностью властвует над ним, за неимением каких-либо еще чувств. Но страх остаться никем, погибнуть молодым, быть одним из тысяч позволяет заряжаться этой энергией негатива. Благие побуждения не подстегивают так сильно. Уильям нашел себе цель, обрел смысл. Сейчас незапланированная очная ставка с тем, каким он хотел стать — с живой легендой — чуть было не привела к крушению плана. Чуть было — потому что эмоции захлестывают всего пару минут. Сетования Уэйна и его отговорки только стимулируют поступить так, как планировал Спирс изначально. И за это Уильям говорит Бертраму мысленное "спасибо". Легендарный жнец остается за спиной, Спирс чувствует его взгляд, направленный на себя, и вдруг понимает, что этот стимул нужен будет постоянно. Ему нужны рассказы Уэйна, нужен его опыт, нужна информация и даже помощь. Завуалированная, случайная, на порывах. Присутствие того, кем он хочет быть. И связи, да, разумеется связи. И если сам Бертрам явно далек от политики и даже иерархической системы как таковой, то он может знать тех, кто в нужный момент освободит свое место для него, Спирса. Из-за травмы Уильям еще не успевает уйти далеко и останавливается, боком поворачиваясь к Уэйну и осознавая смысл его прощальных слов. «Увидимся». Ведь это то, что надо. -Я никогда не видел вас в Управлении. -О, мне больше по душе свежий воздух, чем суета и беготня по коридорам. Да и эти ваши костюмы дурацкие, — усмехается Уэйн. — Хотя сидеть в кабинете иногда приходится. -Вы ведь тоже один. -Что, понравилась угадайка? — Бертрам изгибает бровь, но не отрицает. -Я не угадываю, а могу привести конкретную причину. Мало кто выдерживает больше минуты общения со мной. И если бы у вас были более приятные собеседники, вы бы сейчас тут не сидели. Тем более, если вы обычно проводите время здесь, а не в стенах Управления, они бы нашлись среди них всех, — Уильям кивает на собравшихся в компании жнецов. -А может, меня тоже мало кто выдерживает? — парирует Легендарный. -Вот как, — Уильям отворачивается, чтобы улыбнуться тайком. — Что же, увидимся...мистер Уэйн.