***
Кажется, что перенасыщения не может быть. Кажется, что нехватка не исчезает ни на миг, даже когда они часами в объятьях друг друга. Абсолютно иррациональное и пугающее поглощение. Но страшно было только в самом начале, когда эти эмоции зарождались и были опасно хрупки — одно неверное слово, и разобьются, превращаясь в режущую ненависть. А теперь Грелль Сатклифф официально вписан в жизнь Уильяма Ти Спирса. Этот факт не удалось скрыть от коллег, но разве это теперь имеет значение? Три дня назад броские вещи красного цвета разбавили черный гардероб Ти Спирса, а тишина квартиры наполнилась звонким смехом. Они оба несутся с работы домой — дом теперь один — как одержимые, не задерживаясь ни на минуту. Ждут друг друга на пороге, а затем, целуясь так, словно вечность не виделись, кое-как добираются до спальни. Или не добираются — но и это не проблема. Наслаждение бесконечно; Грелль Сатклифф открыт, постоянно доступен и весь его, Ти Спирса. Уильям теряет голову, не может думать ни о чем, кроме удовольстия даже от простого созерцания красоты своего любовника. Спирс честен с собой, и диагноз "одержим" сказан собственному отражению с улыбкой. А Грелль, конечно, не знает жалости: носит короткие легкие халаты, забирает волосы в высокий хвост, оголяя шею. Он не может спокойно выпить кофе, сидя на стуле — обязательно закинет ногу на ногу, обнажая бедро. Не может просто стоять на балконе с сигаретой — обязательно прогнется в спине, запрокинет голову назад, демонстрируя длинную шею и следы ночи на ней, выдыхая дым к небу. Неудивительно, что они постоянно оказываются в постели. Утро выходного дня начинается там же. Спокойное, немного ленивое, наполненное лаской утро. Пальцы Уильяма легко постукивают по тазобедренным косточкам любовника, пока тот сидит на бедрах Спирса, спиной к нему. Уильям целует седьмой позвонок Сатклиффа, опускается к плечу, а затем покусывает резко выдающуюся лопатку. Грелль мурчит в знак удовольствия, поцарапывая ноготками бедра Ти Спирса, а затем начинает и вовсе тихо стонать. Грелль знает, что это сильно возбуждает Уильяма. Но внезапный звон, извещающий о запросе на телепорт, в миг портит этот утренний настрой. Грелль смотрит на Уильяма встревоженно, да и сам Спирс не ждет от незваного гостя ничего хорошего. Но в эту квартиру в свое время приходил только один жнец. Спирс накидывает халат, туго завязывает пояс, и выходит в прихожую. Мимолетный взгляд на имя запрашивающего, и телепорт разрешен. -Я, кажется, невовремя, — Бертрам улыбается, глядя на то, как Спирс поправляет воротник халата. -Да, не совсем, — Уильям опускает взгляд, — Что-то срочное? — зная, что нет, но надеясь, что причиной визита стало дело. Уэйн пожимает плечами. -Руководствовался желанием выпить с тобой чашку чаю. Как раньше. -Раньше, — неожиданно сухо отвечает Спирс. -Ты же предлагал. Между прочим ровно год назад. -Ты за датами никогда не следил. -А ты следил. Вот я и решил прийти сегодня. Доступ мне теперь закрыт? — в голосе Бертрама безразличие, и только привычная усмешка на губах выдает хоть какое-то подобие эмоций. -Нет, не в этом дело, — Уильям не знает как объяснить, не хочет объяснять. -Да я понимаю, Спирс, — уже откровенно усмехается Уэйн. — Но с тех пор, как я нашел тебя раненого на поле, у меня осталась привычка волноваться за тебя. -Я сам могу о себе позаботиться. -Если ты говоришь о боях, то я даже не сомневаюсь. Тебе хватило того одного раза, когда ты был беспомощен. Сомневаюсь, что ты еще когда-либо позволишь себя ранить настолько серьезно. Но я говорю о другом. О том, чем теперь занята твоя голова. Точнее, кем. -Грелль... -Да, Грелль, — перебивает Уэйн. -Грелль и наши отношения это не твое дело, — зло заканчивает Уильям. -О, он точно не относится к тем, кем я буду интересоваться, — с такой же напускной злостью отвечает Бертрам. — Но ты, Спирс, знай, что наша вечность слишком иллюзорная. — Уильям просто злобно смотрит на Уэйна и тот, вздохнув, продолжает. — Ты не тот, кого я буду учить. Я просто знаю тебя и вижу, что будет с тобой, если ты потеряешь его. -Я не потеряю. -Смерть не спрашивает своих слуг, хотят ли они ее видеть. -К черту! Я ответственен за него. Я не позволю! — Уильям делает шаг к Уэйну. — Не раньше меня... -Будь так, Уильям. -Почему ты интересуешься? Почему тебе есть дело? — от злости не осталось и следа, и Уильям просто выглядит откровенно мрачным. -Возможно, я бы не хотел терять тебя. -Ты никогда ничего не утверждаешь. Как я могу тебе верить, Бертрам? -Верь поступкам, Уильям. И не верь в то, что Смерти разрешено любить. -А ты терял? — резко спрашивает Спирс, впиваясь взглядом в Уэйна. -Тебе утверждение? -Утверждение, — дай мне хоть одно свое откровение, мысленно просит Уильям. -Да. И он был похож на тебя. Несносный, — это определение Уэйн произносит шепотом, — был. -Не держи меня. Мы все закончили здесь. -А разве что-то было? — улыбка возвращается на губы Бертрама. — Зайду на чай как-нибудь в другой раз. -Не зайдешь, — грустно улыбается Уильям пустоте прихожей.***
Дверь кабинета с грохотом бьет об стенку, но Уэйн только медленно поднимает голову, глядя на нарушителя спокойствия более чем флегматично. -Тяжелый день выдался? -Кажется, нам надо поговорить, — Уильям закрывает дверь, прислоняясь к ней и скрещивая руки на груди. -Злишься, что я вам помешал? -Я не злюсь. Но ты проговорился, Бертрам. -Да неужели? -Ты никогда не говорил о ком-то из твоего прошлого. -Так ты и интересовался моей, ммм, карьерой, — последнее слово сказано со смехом. -Тебе плевать было, чем я интересовался. Ты говорил о чем хотел. А моей целью не было вытягивать из тебя информацию. Тем более — личную, — Уильям подходит к столу и, облокачиваясь о край, наклоняется к лицу Уэйна. Тот не отклоняется назад, только чуть улыбается, внимательно разглядывая лицо Спирса. Улыбка настолько откровенно грустная, не скрытая привычной усмешкой, что Уильям хмурится и хочет прервать разговор, не слышать дальнейшие слова. Уэйн всегда относился ко всему со смехом и легким пренебрежением — так, как не мог Спирс. И эта грусть не шла ему, портила образ. Уильям забыл, а может и никогда не задумывался, что и Легендарный жнец был...человеком. В худшем смысле этого слова. -Слишком похож на тебя, — говорит Бертрам, не сводя взгляда с лица Ти Спирса. — До ужаса, моего личного. Думаешь, мне самому это нравится? -И это единственная причина? Только поэтому ты помог мне тогда, в поле? Если так, то катись ты к черту, Уэйн! — руки сжимаются в кулаки, но Бертрам кладет ладони поверх запястий Уильяма и сжимает. Сильно, даже слишком. Успокаивает так. -У меня не осталось ничего кроме памяти. Ты как ветер из той жизни. Я не требовал от тебя ничего. Мне достаточно просто смотреть. -Я подарю тебе свою фотографию. На нее и смотри. А я в этом не участвую. Или мне еще слезу пустить напоследок? Бертрам встает резко, так, что стол трясется, и хватает Спирса за предплечье. -Следи за словами, Уильям Ти Спирс. -Я не кто-то там, Уэйн. Не смей меня ни с кем сравнивать. И то, что ты не смог уберечь дорогого тебе, не моя проблема. И не мне за это расплачиваться. -Думаешь, я не корил себя? — впервые за все время их знакомства Уильям видит, как лицо Бертрама искажается от злости, и пугается того, на что способен Легендарный в порыве этой злости. — Думаешь, до сих пор не расплачиваюсь? Ты, Спирс, часть этой расплаты. -Ненавидишь? -Да. Такой прямолинейности Уильям не ожидал, и он даже теряется, опуская голову и замолкая. Время на успокоиться. Увы, они оба не умеют продолжать разговор на высоких тонах, хотя и доходить до повышения голоса — мастера. Бертрам надеется, что Спирс хоть немного, но почувствует укол совести от своего поведения. Хотя, конечно же, не скажет. -Это тот, кого ты не спас? — говорит Спирс тихо и спокойно, на контрасте со злым голосом всего минуту назад. — О ком ты мне рассказал на поле? -О, нет. Его бы я спас. Как тебя, — Бертрам вздыхает и садится обратно, уставившись в окно. — Эдриан работал в разведке. Большую часть времени сидел за бумажной работой и всякой ерундой, но как только намечались стычки с демонами или еще с кем, он пропадал на недели. Погружался в эти рабочие дела полностью, никогда не сообщал где он и что с ним. А потом говорил, что некогда было и что работа. Я-то не имел доступа к материалам разведки. Оставалось только ждать, — Бертрам резко мотает головой, будто пытаясь отогнать память, будто не произносил ее отрывков только что. — Я же почти забыл, Спирс. Улеглось, растворилось. А тут ты. Он со мной вечно спорил, не слушался и делал назло. Какое-то время Уильям стоит молча, пытаясь понять, как это — встретить того, кто похож на бывшего любовника. А потом в нем кричит самолюбие, заявляющее, что похожих не может быть. Да, на первый взгляд вполне. Но Бертрам слишком хорошо его знает. И если схожесть может быть исключительно внешней, то привычки, манеры, слабости — разве они бывают одинаковы? -Я это я, — повторяет Спирс. — Остальное — твое самовнушение и домысливание. Тебе просто так хочется. Но я не пленка с воспоминаниями, чтобы воспроизводить твое прошлое. -Ты другой, — соглашается Уэйн. — Но ничто не мешает истории повториться уже с другими героями. -Я сам мешаю. Она не повторится. Она уже идет иначе, — Уильям разворачивается к двери. — И знаешь, ты невежливо поступаешь по отношению к этому жнецу. Если он был тебе дорог, то не надо пытаться его кем-то заменить или воплотить его образ в другом. -Мм? -Потому что если бы Грелль...умер, я бы никогда не стал его с кем-то сравнивать. Он один и единственный. Даже после смерти. Тем более после смерти. -Это ты, Спирс. А я пережил эти твои сентиментальные штучки. Да и я не сравнивал. Но каждый раз, смотря на тебя, я не могу не вспоминать Эдриана. -Если внешняя схожесть — все, что объединяет, то заканчивай строить из этого трагедию, — о том, что ему самому чертовски неприятно осознание, что Бертрам думал о ком-то другом, будучи с ним, Спирс не упоминает. -Внешности хватает, Уильям. -Замечательно. Спасибо, что хоть в постели не называл меня чужим именем. -Я бы хотел, но уже не выйдет. Спирс чуть ли не скалится на такую фразу. -Зря я продолжил с тобой разговаривать после посылания к черту. Исправляюсь. Катись к черту, Уэйн, — Уильям поспешно уходит. Бертрам вспоминает момент их встречи и задумывается над словами Спирса. Неужели он и правда подошел к нему просто из-за схожести со своим погибшим любовником? Нет. Образ Эдриана всплыл тогда, когда Уэйн увидел Спирса во второй раз: в парке, с книгой, такого отстраненного от всех. Возможно, подсознание, хранившее все, что Легендарный насильно в себе уничтожал, сыграло с ним злую шутку. Оно могло помнить, могло подтолкнуть к спасению конкретного Уильяма Ти Спирса. Который сейчас уходит навсегда? Уэйн срывается с места и догоняет Уильяма в коридоре, хватая за руку. -Мы с тобой нассорились уже на всю дальнейшую вечность. Я не могу рассказать тебе, что было, но могу показать. Уильям молчит на это, но "показать" вызывает у него интерес. -Это разрешено? -О, мне мало что можно запретить, мой мальчик, — Уэйн улыбается: Спирс все такой же блюститель порядка. -Ты опять думаешь только о себе, Бертрам. А я не хочу вылететь с новой должности. -Да, я слышал, что ты повышен. Не было случая тебя поздравить. -Ближе к делу. Они идут в Библиотеку и поднимаются на этаж, где хранятся пленки за 17 век, следуют к стеллажу, где обозначен конкретный 1666 год. -Символично, — изрекает Спирс. -Может быть больно, — Бертрам достает с полки книгу, открывает ее, листая страницы и, найдя нужную, слегка потирает бумагу. -Это еще почему? — Уильям смотрит, как пленка вылетает из книги, фактически упираясь в потолок и извиваясь змеей. В ответ — молчание. Незнание вмиг доводит Уильяма до легкой паники. -Почему, я спраши... — но Уильям не успевает договорить, потому что пленка, повинуясь простому взмаху руки Легендарного, изгибается в его сторону и с размаху ударяет в грудь. Спирс прекрасно осознает окружающую реальность и четко видит, как кадры чужой жизни исчезают в его груди. Уильям даже вдох не может сделать, даже звука издать — рот открыт, и он безмолвно шевелит губами. А боли нет, есть только постепенно увеличивающаяся тяжесть внутри, словно пленка весит тонну. От этой тяжести Спирс оседает на колени, но продолжает цепляться взглядом за Бертрама — того, под чьей безграничной властью он сейчас находится. Ощущения Уильяма Ти Спирса зависят от книги в руках Уэйна. Уильям видит в чужих глазах жуткую, веками хранившуюся боль. И безумие, как ее итог. Когда все закончится он, конечно же, спишет на галлюцинации. Уэйн захлопывает книгу; звук эхом отдается в ушах. Пленка рвется, ее остатки исчезают в груди Уильяма, но он уже ничего не чувствует. Даже холода пола, на который падает.1666 год.
Солнце греет наши тела, Ветер треплет наши спины. Мы, идущие слепо туда, Где нас встретит бессилие.
Сквозь кроны деревьев еле-еле пробиваются первые лучи солнца. Где-то вдалеке щебечут птицы, приветствуя новый день. Вдалеке — потому что ту часть леса, где сейчас находятся двое жнецов, с трудом можно назвать небезопасной. -Я пойду первым, — говорит Бертрам Уэйн. На нем черная рубашка, того же цвета брюки и лента, держащая собранные в хвост белоснежные волосы. На той поверхности кожи, что открыта, нет ни единого шрама. -Черта с два, — Эдриан Чейз выглядит как и полагается жнецу: костюм тройка в комплекте с белой рубашкой и начищенными ботинками. У Чейза строгие, резкие черты лица. Волосы черные, короткие, но лежат слегка беспорядочными прядями, портя идеальность облика. Редкие пряди челки доходят до глаз цвета темной зелени. На нем очки в толстой черной оправе, безупречно ровно сидящие, однако Эдриан то и дело поправляет их. В этом жесте, в отличие от остальных, чувствуется какая-то нервозность и поспешность. — Ты здесь из разведки или я? -Эдриан, эти души — не шутка. Здесь должен быть опыт иного плана, не находишь? -Нет. Сначала нам надо найти пристанище, и не ввалиться туда с криками, а сделать это тихо. Ты снова забыл об основном плане, — Эдриан качает головой. — Махать косой это не всегда выход, тем более они нас сразу не заметят, если не шуметь. — Он делает шаг вперед, но его останавливает рука Бертрама, ложащаяся на плечо. -Не будь слишком самонадеян. Все будет хорошо, если мы будем действовать в паре. Эдриан улыбается — всего лишь уголки губ вверх, издалека и не заметить. -Мы и так в паре, — он кладет ладонь на спину Бертрама и мимолетно касается шеи губами. — А работа это другое, — резко отпускает и тут же отходит вперед, поворачиваясь спиной. — Держись метрах в 20-ти от меня, по направлению выданных координат, — с этими словами жнец срывается с места и бежит, набирая скорость, скрываясь среди деревьев. -Чертов мальчишка, — шипит Бертрам, затем выжидая секунды и тоже устремляясь в лес. Деревья мелькают по сторонам, спины Чейза и не видно впереди. Весь этот лес дышит злом, тоской, отчаянием: таким, что копится годами и готово поглотить каждого ступившего сюда. Оно живое, кроется среди шепота листьев, шуршания травы под ботинками, среди сплетений сухих веток и в отражении мелких озер. Уэйн теряет счет времени, он бежит, наверное, полчаса, а то и больше. А потом утреннее солнце, которое должно только светить ярче с каждой минутой, будто кто-то выключает, и лес погружается во мрак. Эта темнота тоже живая, ее можно коснуться, у нее есть вкус и запах — плесени, сырости и старой смерти. -Эдриан? — не выше шепота, боясь потревожить эту затаившуюся угрозу. Но лес все так же тих, и Бертрам оглядывается, прищуриваясь, пытаясь разглядеть силуэт среди деревьев. И надеясь, что это будет Эдриан. А не кто-то. Или что-то. Где-то справа слышится всплеск воды, и Бертрам идет туда. За плотным рядом деревьев скрывается более открытая местность. Почва под ногами мягкая и проваливается, впереди — мутная гладь нескольких небольших озер, разделенных островками. На одном из таких Эдриан и стоит; одна его брючина по колено мокрая. -Здесь, — одними губами произносит жнец. Уэйн кивает и через несколько прыжков оказывается рядом. -Тебя кто-то видел? — так же тихо спрашивает Эдриан. -Весь лес, — отвечает Уэйн, и его партнер даже не находит слов для ответа. Здесь все живое и имеет глаза. Они оба это чувствуют. Но на раздумья времени нет. -Ставим барьер, пока они не проснулись, — торопливо говорит Чейз. — Начинай справа. -Они в воде? -Да. Поэтому не пропускай ни капли. Уэйн кивает, и они расходятся — каждый на свой берег. В руках Бертрама маленькие хрустальные шары, которые он кидает на землю по периметру, в трех метрах друг от друга. Через несколько минут последний шарик, выпущенный Эдрианом, замыкает круг, внутри которого двое жнецов и остаются. -Готов? — спрашивает Бертрам. Вместо ответа его партнер поднимает с земли камень и кидает его в зеленую мутную воду. В его руке уже зажата коса, Бертрам же сжимает свою, прищуриваясь, глядя на собственное еле заметное из-за заросшей у берега воды отражение. Оба жнеца затаивают дыхание, и эта тишина давит, неся с собой ожидание опасности, рывка, внезапности. Но все происходит постепенно: отражение в воде искажается, и по поверхности начинают расходиться круги. -Не дай им утащить тебя в воду, — говорит Бертрам, уже и не думая понижать голос. — И не выходи за барьер, пока не закончим. Зацепившись за тебя, они смогут его преодолеть. -Не учи, Бертрам, — в голосе нет ни капли недовольства. Сухой факт. Местность наполняется звуками: жалобные высокие стоны слышатся глухо, идя из-под воды, будто их обладатели пытаются прорваться наверх. Так и есть: поверхность уже ходит ходуном и наружу тянутся руки, десятки рук, еле видимые, почти прозрачные, иссохшие, с выступающими костями. -Они сейчас пойдут через нас, к барьеру. Следи, чтобы они тебя не касались. Мерзкое ощущение, — предупреждает Уэйн. -Догадываюсь. Один за другим из воды выплывают силуэты: под стать рукам эти люди — а ведь когда-то они ими и были — выглядят иссушенными, скрюченными. Но можно различить и женщин, и мужчин, и детей. Просто никто из жнецов не хочет это делать. Для них все это — неупокоенные души. Они должны быть забраны. Точка. Места для чувств нет, времени — тем более. Пальцы, похожие на ветви старых деревьев, испещренные порезами и ранами, тянутся к Уэйну и Чейзу. К фоновому звуку в виде стонов оба уже привыкли за эту минуту. Души врассыпную бросаются в стороны, к барьеру, и натыкаются на невидимую пленку, держащую их на месте. Те, кто двигались по направлению к жнецам, цели не достигают — косы рассекают их тела, и души исчезают где-то на кончиках острия обеих орудий смерти. Косы вибрируют и норовят выскочить из рук — не каждый день им достаются такие души. -Наступаем, пока они заняты барьером! — командует Уэйн, первым перепрыгивая на ближайший островок и устремляясь к скоплению душ. Ведь если они отвлекутся и массой — а это более 3-х десятков, нападут на жнецов...Будет тяжко. Но этого он вслух не говорит. Эдриан бежит в другую сторону. Теперь, помимо стонов неупокоенных, слышно, как лезвия кос рассекают воздух, даруют свободу этим несчастным, чьих стонов становится все меньше. Бертрам замирает, когда очередной дух перед ним уворачивается от косы и с ужасным воплем тянется руками к нему, даря острое жжение на спине. Это то, чего они и боялись: некоторые души неупокоенных могут заряжаться собственной злостью и отчаянием. И если остальные, касаясь жнецов, просто забирают у них часть сил и выносливости, то такие способны нанести физические увечья. Раны, сравнимые с ранами от косы — от них остаются шрамы. Грязно-серые шрамы безжизненной кожи. Когда Смерти касается смерть. Единственной надеждой всегда остается то, что процент таких душ невелик. Бертрам отпрыгивает назад, краем глаза видя, как кусок его рубашки вместе с каплями крови летит в воду. Попутно захватив косой еще одного обычного духа, Уэйн останавливается, приготовившись не просто забрать душу, а сражаться. С тем духом, что напал, просто нельзя — он сопротивляется, ускользает от косы, нападает. Когда, издав еще один вопль, душа, наконец, исчезает на острие косы, Уэйн едва сохраняет равновесие, стоя на маленьком островке земли — во время боя он и не замечал, что мог легко оступиться и упасть в воду. Ноги твердо стояли на земле, двигались только руки с косой и туловище. Вековая тренировка. Взгляд находит Эдриана на другом конце озера — тот столкнулся с таким же озлобленным духом, и окружен еще несколькими. Уэйн бежит к нему, но третий агрессивный неупокоенный пересекает ему дорогу. И снова боевая позиция и уверенные движения косы. Но этот дух исчезает на косе Эдриана. Щека его рассечена, но на губах улыбка. Позади нет ни души. -Отправляйся... — шепчет Чейз, провожая сосредоточенным взглядом исчезающий силуэт, тяжело дыша. -В Библиотеку, — заканчивает Уэйн, и оба смеются до тех пор, пока не становится трудно дышать, и густой вязкий запах, на который адреналин не позволял обратить внимания, ударяет в нос. -Вот это я называю: отлично сработали, — как вывод говорит Бертрам. -Мы еще не проверили, все ли забраны, — от былого веселья нет и следа, Чейз снова выглядит собранным. Он крепко хватает Бертрама за руку и опускается к воде, погружая туда косу и поводив ей, нарушая вернувшееся спокойствие. -Полагаю, да. -Думаешь, они возьмут и вылезут после такого? -Это духи, Бертрам. Если их побеспокоить, они реагируют, а памяти и сознания у них нет. -Я бы не спешил с выводами. Но Эдриан уже поднимается, убирая косу и отряхивая руки. Затем Уэйн наблюдает, как жнец собирает все камни, образующие барьер. Когда Чейз возвращается, Бертрам решает удовлетворить свое любопытство, касаемое горделивого вида Эдриана. -Ты первый раз забрал столько душ? -18. -Ты неисправим. Нашел случай, чтобы посчитать. -Но я же должен знать точно, — Эдриан пожимает плечами. — До того самое большое было 7 за раз. -Отпразднуем? — спрашивает Бертрам, но взгляд его направлен на воду. Чувство опасности почти ушло. И это "почти" очень сильно не нравится интуиции Легендарного. Но Бертрам Уэйн все еще наслаждается адреналином, полученным от боя, от опасности, и хочет дальше насыщаться яркими ощущениями уже со своим любовником. И тот, угадывая желание, обнимает Уэйна за шею, кивая. -Идем. Здесь мерзко и грязно. -Это, разумеется, основная причина для тебя. -Мне надоело менять костюмы. -Тебе же все равно их выдают в неограниченном количестве. -Дело принципа. Бертрам кидает последний взгляд на воду, и они с Эдрианом уходят от озер, обратно в чащу, где все еще так же тихо и мрачно. Жнецы бегут, желая быстрее увидеть солнечные лучи, вдохнуть свежий воздух и услышать птиц. Бегут от этой мертвой чащи леса. -Эдриан, — Уэйн останавливается резко, и партнер чуть не врезается ему в спину. — Это неправильно. Мы забрали души. Все должно вернуться. -Животные и птицы сразу не придут. -Да хотя бы солнце. И это дурацкое чувство опасности осталось. -Да. Во мне оно точно осталось, — как-то странно произносит Чейз. -В тебе? -Да, — Эдриан хмурится и касается груди. — Мне тяжело. -Намахался косой? — пытается пошутить Уэйн, но сам напряжен. Эдриан наклоняет голову, челка закрывает лицо, а сам он стоит неподвижно. -Эдриан? — Уэйн медленно поднимает руку и касается плеча жнеца. На него тут же смотрит пара широко распахнутых в ужасе глаз. -Бертрам, — голос дрожащий, так непохожий на голос того Эдриана Чейза, которого Уэйн знает уже 50 лет. — Он...во мне. Зацепился...Помоги, — глаза Эдриана закатываются, а затем невидимая — потому что сидит внутри него — сила относит его назад, на десяток метров. Бертрам бросается за ним, а мысли в голове путаются с той же скоростью, с которой он бежит. Заражение духом. Он сам не умеет выгонять души, он может только доставить Чейза к знающим, как это делать. Глядя на его боль. Осознавая, что такая душа в любой момент может высосать из жнеца все силы. Досуха. Эдриан кричит, и тут уже сам Уэйн в ужасе смотрит на любовника, на любимого: ткань на его груди рвется в лохмотья, кожа отходит слоями, и наружу брызжет ярко-алая среди серости и безжизненности леса кровь. Что-то дерет его изнутри. Раны появляются на руках, ногах, лице. Бертрам сжимает косу и не знает, что с ней делать — он не может ударить Эдриана, ведь это приведет к мгновенной смерти. Уэйн бросается ближе к жнецу, но тут из его груди вырывается полупрозрачная рука, соприкосновение с которой дарит рассеченную кожу на животе. Бертрам сгибается пополам от боли, а Эдриан исчезает из поля его зрения, слышен только крик. Где-то впереди. Уэйн бежит, оставляя за собой дорожку крови. Бежит по придавленной траве, поломанным кустам — по ним тащили тело. Тело его Эдриана. Резь в животе обжигает, но за века легендарный привык к боли. Только вот чужая боль все еще пугает его и причиняет боль ему самому — такую, что страшнее физической. Его возвращают к озерам, и Бертрам видит тело Эдриана, наполовину утянутое в воду. Мир исчезает: остается один Чейз, который сантиметр за сантиметром погружается в грязную жижу. Последнее, что запоминает Уэйн — пальцы, тянущиеся в его сторону. Земля под ногами осыпается, жнец падает на колени на самый край, где только что был его любимый; опускает руки в воду, но пальцы ловят только пустоту и какие-то водоросли. Что-то щелкает в голове, и Уэйн замирает с опущенными по предплечья руками в воде. В ней даже оттенка красного нет. Все та же зеленая вода. Щелк. Эдриана нет в этом озере. Его утащили туда, куда не попасть жнецу. Отдав себя духам, Бертрам ничего не изменит. Да и тех ран хватит, чтобы...умереть. Щелк. Он выпрямляется, касаясь кончиками пальцев влажной рыхлой земли. Она впитала в себя кровь. Растения, поросшие у самого склона, блестят от его крови. Щелк. Его больше нет и никогда не будет. Вечность растворилась в этой мутной воде, стекла кровью по листьям. Стекла кровью с рук Бертрама. Крик, который не издавали даже души, раздается в лесу. Тело Эдриана находят только после того, как вторая группа отправляется на зачистку пристанища и завершает дело. Вода тут же светлеет, и со дна всплывают трупы всех тех путников, что имели несчастье проходить мимо. И одного жнеца. Только тогда Уэйн приходит. Над головой светлое небо, день солнечный, а пение птиц слышно совсем рядом. Лес оживает. И здесь очень даже приятно находиться. Эдриан этого уже не увидит. Уэйн не понимает, что он чувствует, глядя на изодранное тело, которое он когда-то любил. Кожа серая, похожа на скомканную бумагу; там, где раны — черная, гнилая пустота. Никакого цвета не осталось. Только глаза, широко распахнутые, цвета темной зелени. От костюма, за который беспокоился Эдриан, остались выцветшие ошметки. Это то, чем ты платишь за работу на тебя, спрашивает Уэйн у Смерти. И не получает ответа. -Ваш напарник? — один из жнецов. -Да. -Такое иногда случается. Если подпустить этих обнаглевших духов слишком близко, они могут и вселиться, а не напасть. Знают, падлы, что мы ставим барьеры, и они могут прорваться через нас в мир. Только непонятно, зачем этот его обратно утащил. Бертрам молчит и жнец, пожимая плечами, добавляет: -Хорошо, что вы уцелели. Жуткая смерть для нас. А Бертраму и нечего сказать. Он понимает. И губы шепчут только одно, когда посторонний уходит: -Прости. В темно-зеленых глазах отражается ясное голубое небо.Обратно.
Возвращение в реальность сопровождается тошнотой и абсолютным бессилием. Уильям лежит на полу, утыкаясь в него лбом. Ему все равно, как он сейчас выглядит, главное — пол холодный. Спирса трясет. Во рту — привкус болотной жижи, а все тело горит, будто его резали. -Так обычно и бывает, — Бертрам поднимает жнеца, прислоняя его к стеллажу. Но тот не стоит на ногах и секунды — оседает обратно на пол, запрокидывая голову и делая глубокие, рваные вдохи. -За...зачем... -Я не хотел, чтобы ты просто смотрел. Действеннее, чтобы ты был там сам, — Уэйн ставит книгу на полку и садится на корточки перед Спирсом. — Отдышись. И давай без тошноты, ты все-таки уже не стажер. Легендарный смотрит на бывшего любовника со злорадством, самодовольством, словно победил его. Уильям снова слаб, как тогда, в поле; снова тот мальчишка с раненой ногой, цепляющийся за пальто Уэйна. Не способный встать без его помощи. Давай же, почувствуй всю ту боль, что чувствовал сам Легендарный. Переживи ее и вернись нормальным после. С тем же всезнанием в глазах. -У меня..во рту..вода. Та, грязная из озера. И кровь, — хриплым шепотом. И тут в голову Уэйна ударяет одна мысль, сбивающая все установки: Бертрам боится, что Уильям Ти Спирс так же утонет. Что это его самодовольство, всезнание, нотка дерзости исчезнут под толщей воды. Пусть лучше мозолит глаза, чем снова останется только в памяти. Бертрам прикрывает глаза и опускает голову. Меньше всего он хотел возвращаться в тот день. В последующие дни. И вспоминать те счастливые, что были до того. А сейчас кошмар будто повторяется при виде задыхающегося Спирса. И такой глупый страх заставляет поднять того с пола и дотащить до уборной. Ледяной воды в лицо, ослабить затянутый галстук и расстегнуть воротник. Только так, спустя время, Ти Спирс приходит в себя — уже не того, который с претензиями обращался к Уэйну сначала. Этот Спирс другой. Он смотрит на Уэйна почти с той же болью, что была и в его глазах тогда, что всплыла сейчас. Но вот сказанные слова — стопроцентно спирсовские. -Это все для того, чтобы я извинился? -Чтобы ты понял, — Уэйн выжимает влажные манжеты над раковиной. -Зря, — Уильям медленно поднимается, опираясь о стену. — Зря столько стараний ради моего понимания. Это же был твой страх — вспоминать кадры этой пленки. — Уильям теперь знает, откуда тот шрам на животе. -Наступает время, когда требуется освежить в памяти прошлое, каким бы оно ни было. Может, чтобы исправить ошибки настоящего. -Я думал, что ты преувеличиваешь, но ты доказал мне обратное. И еще кое-что, важнее. -М? -Ты мне доверяешь, — Уильям устало улыбается, откидывая назад мокрые пряди волос. — Никто не знал об этом. О нем. О вас. Как и о нас, когда-то. -Такой уж я таинственный, — усмехается Бертрам. -Пожалуй единственное, чем мы похожи. А что за души это были? — Уильям говорит медленно, явно не будучи уверенным, что стоит задавать этот вопрос. Но любопытство пересиливает всякую этику. Знания и информация — важнее всего. -Ты еще не встречался с неупокоенными. -Откуда они берутся? Самоубийцы? -Конкретно эти — нет. В том лесу действовала какая-то секта, они то и дело убивали людей, скидывали трупы в озера и болота. Отрицательная энергия копилась, а потом они массово принесли в жертву 40 человек. Жнецы, пришедшие за их душами, были буквально вышвырнуты из леса самими же душами. -То есть массовые насильственные смерти приводят к такому? А как же войны? -Войны это войны. Их начинают сами люди. А в том месте занимались черной магией. Подобный негативный заряд способен удержать души на земле и вреден для нас. Мы ждали, пока там все успокоится, чтобы тихо добраться до пристанища и забрать их. Такое редко случается. -Буду знать, — кивает Спирс. -Раз ты делом интересуешься, значит, уже пришел в себя? -Почти, и я пойду лучше, мой рабочий день вообще-то еще не кончился. Ты же не хочешь сейчас поговорить об...остальном? -Как-нибудь потом. За чашечкой чая, — Бертрам хитро улыбается. Уильям кивает в ответ и идет к выходу, но замирает на пороге. -Бертрам. Легендарный поворачивает голову и смотрит на его спину. Только сейчас эта спина не раздражает одним своим видом. После увиденного ее обладатель как-то вмиг стал казаться маленьким и не таким гордым. Знания, которых так жаждал Спирс, меняют. -Мне жаль, — еле слышно говорит Уильям. Дверь за ним закрывается с тихим скрипом.