Nasty Bae

Если бы Чон Инсон назвал Хиджуна некрасивым, то сильно покривил бы душой. Возможно, именно поэтому он в глаза называет его откровенно страшным и говорит, что такой лягушачьей рожи он еще не видел. "Ну еще бы," — коротко огрызается макне и старается не пнуть что-нибудь легко ломающееся, пока ретируется к выходу на нетвердых ногах под чужие визгливые смешки. Если трезвый Чон Инсон не затыкается совсем, то слегка пьяный Чон порой выдает такие сентенции, что остается только удивляться, как он вообще ухитрился дожить до совершеннолетия и даже немного больше. И не то, чтобы О считал себя красавцем-сердцеразбивателем, но обида на главного вокалиста так и жжет изнутри. Похлеще, чем коньяк, который макне заливает в себя в расцвеченной неоновыми огнями темноте клуба. Он, на минуточку, не собирался идти нажираться с риском быть узнанным в полузнакомой компании, но когда его хёнов это волновало? "Пиздец," — констатирует очевидное его мозг, когда Хиджун оборачивается, прежде чем хлопнуть тяжелой дверью настолько сильно, насколько это вообще возможно. Смотреть на Инсона в окружении крайне блядского вида телок — нет, спасибо. Пусть говорит и делает, что хочет, Хиджуна это не обязано волновать. В общежитии макне выворачивается из объятий настырной мамаши ака Ким Чжихун, который еще ни разу не видел свое непослушное дитятко в подпитии, и падает в постель, не раздеваясь. Уставший и злой, больше даже на себя, чем на безответственных старших и тупого вокалиста с манией величия. Вокалиста, от одного взгляда на которого по непонятной причине вспыхивает пожар под ребрами и очень хочется спрятаться куда подальше, лишь бы не находиться в опасной близости к этому недоразумению под кодовым названием "Чон Инсон"

***

Настоящий пиздец наступает часа в два по полуночи, а именно, с того момента, как Чон ошибается дверью и валится на кровать младшего. Хиджун громко матерится от неожиданности, потому что: "Какой, мать его, ублюдок решил раздавить меня, пока я спал?" Инсон пьяно хихикает и зажимает ему рот ладонью, от которой несет смесью сладких духов и тяжелых сигарет. — Тшш, детка, — О кожей ощущает чужое дыхание на своем затылке и боится, что сейчас задохнется от едкой смеси алкоголя, которым разит от старшего, — будешь шуметь, разбудишь Юджина, и нам обоим прилетит. Младшему, вообще-то, в данный момент глубоко насрать, кого он может разбудить, и не понятно, с какой стати страдать должен только он. Тем более, что разбудить Кима — задача не из простых. Хиджун возмущенно мычит и отрывает руку Чона ото рта: — Задушишь... Какого хуя? — шепот младшего звучит немного более злобно, чем планировалось, но какое, к черту, может быть уважение к старшим, когда тебя кусают за загривок и засовывают руку в штаны? Хиджун безуспешно пытается сдвинуть бедра, но в итоге сдается и толкается навстречу ладони, сжимающей его член. В конце концов, он до сих пор пьяный, злой и неудовлетворенный. — Я всё ещё считаю тебя страшным, не забывай, — усмехается Инсон, издевательски медленно двигая рукой. — Сучка, — шипит О сквозь зубы и вжимается лицом в подушку, давя непрошенный стон, потому что у кое-кого явно крепко стоит. И, да, именно поэтому они не могут быть друзьями. Старший трется пахом между его ягодиц, и Хиджун понимает, что у него просто нет ни сил, ни желания послать его или сделать хоть что-нибудь. Его хватает разве что на язвительное "Нашему принцу опять не дали?", на что Инсон советует заткнуться и приспускает его штаны. Хиджун удивляется, несмотря на полубессознательное состояние: он не думал, что может быть так приятно, когда тебе дрочит кто-то другой. Чон содрогается от оргазма, кусая его за плечо, с которого сползла толстовка. — Охуенный, — шепчет Инсон в губы младшего, когда тот поворачивается к нему с самой недовольной рожей из всех, на которые способен. — Ты кончил на мой зад, хён, — звучит так же обыденно, как "ты сожрал мои конфеты" или "не визжи, это всего лишь паук". Чон в ответ ржет беззвучно, и обнимает его поперек живота.