Ведень

Легко подчинять себе людей, еле-еле касаясь их сознания. Легко было уверить эту старенькую, давно осиротевшую старушку, заставив ее увидеть, что к ней приехал внук — тоненький, затянутый в городскую джинсу, стеснительно снявший у порога выскобленной дочиста хаты, белоснежные фирменные кроссовки. Незатейливая, простая, затянутая сединой в клубок, женщина, захлопотала: — А я тебя вооот таким маленьким помню. Что ж ты не приезжал, внучок? На треснутой, чистой клеенке появилась масляная золотая картошка, вспух глиняный кувшин с холодным молоком: — Ешь, Марк, ешь… Марк притянул к себе тарелку, глядя на золотящееся под солнцем душистое кладбище в старинной рамке окна. Ведень. Я устал за тобой гоняться. По твоим следам, от Дальнего Востока, до черноземной Белгородчины, встает, возрождаясь, нечисть. Я нашел, настиг тебя. Ведень. Ты тот, что дает жизнь убийцам. Марк приподнялся, глядя в глаза околдованной старушке: — Спасибо, можно погулять? Та кивнула затянутой в узелок головой: — Ты, внучок, гуляй, да только к Анохинам не заходи. То ли, ведьмак, то ли сумасшедший у них паренек… Марк кивнул, вышел через терпкие, светлые, сени. Люди чувствуют. Не ведьмак, а ведень. Намного хуже. А я ищу его так долго, сейчас он рядом. Красивый, подтянутый, узкобедрый парень в городской одежде, шел по извилистым грязным колеям деревенской улицы. Поле? Колючки и унылые пятна рыжих коров. Река? Река необычная. Северский Донецк. А над плавными ртутными волнами стелется волшебным ковриком дощатчатый мосток. Палит белым спиртовым шаром косматое солнце, вода сгущается, меняя цвет на изумрудно-синий, плавя лежащую на дне, зыбкую глину. Марк облокотился на перила, смотря вниз, на махровые изумрудные переплетения водорослей в прохладной воде. Ждем судьбу. Судьба всегда выведет Странника на Ведня. Судьба не заставила себя долго ждать, — всего через полчаса Марк услышал позади звонкий, женский голос: — Тебя как зовут? Ты откуда? Приезжий? Да как не приезжий? Белая рубашка с коротким рукавом лежит на незагорелых, покатых, плечах, скрещены сильные ноги в голубых джинсах. Джинсы — в такую жару! Белоснежные кроссовки, умный, спокойный, взгляд — городской парень. Марк улыбнулся девушке, стоящей перед ним в недоумении. Хороша девушка. Сплав угловатых, рабочих, жестких икр, черных, исцарапанных, рук; прикрытая красно-белым сарафаном. И имя ее написано в искристых, серых глазах — Галя. Расскажи мне, Галя, где ведень? — Я из Москвы приехал. К бабке. Никого не знаю, вот скучаю. Галя встрепенулась: — Из Москвы? Пойдем-пойдем, — скороговоркой затараторила она, — Москва! А у нас вот парень живет из… как его… как их… Мытищ. Антон зовут, хочешь, познакомлю? Ведень, ведень, тебя зовут Антон? Ты принялся уродовать эти серебристые поля, насаждать льдом здешние реки? Антон. Странник нашел тебя. Вслух Марк сказал обрадованно: — Буду очень рад. Познакомь, пожалуйста, я в первый раз здесь. Смуглая селянка хлестнула себя по ноге тонким ивовым прутом, засмущалась: — Да пожалуйста… Пойдем. Шли тем же волшебным полем, заросшим мягким золотом летних трав. Поворот, мягкий поворот к знакомой улице, облупившиеся ворота, старая, зеленая краска. У калитки покосившаяся лавка, на которую тут же встала пыльными ногами исцарапанная колючками, Галка: — Антоооон! Откуда-то, из невидимого двора, раздался ответный отклик, и тут же со скрипом растворилась, щелкнув ржавой щеколдой, старая дверь. Марк внутренне замер. Ведень. Тот, за кем охочусь не год, и не два. Ведень. Может ли быть ведень, чертово семя, таким красивым? Длинное, загорелое дочерна, упругое тело. Выпуклые квадратики безупречного пресса, серые, вылинявшие шорты небрежно охватывают широкой резинкой жесткие, удивительные впадинки внизу живота. Кожа — атласное сияние, у колен сильные бугорки мышц, кожа там темнее всего — ореховая, сладкая… Ведень смотрит дружелюбно, серыми… нет, не серыми, белоснежно-черными глазами. Глазами цвета плавленого свинца. В чернобурых мехах ресниц эта черно-сияющая сталь, изгибаются аккуратно невероятно-четкие линии бровей. Рассыпаны по загорелым щекам легкие золотые тени. А губы — нежно розово-серые, улыбаются, обнажая безупречный ряд ослепительных зубов. На гладкой, чуть влажной, от солнца, груди, небрежно лежит мягкое серебро крестика на длинной цепочке. Ведень стоит, положив руку на косяк, от этого движения прокатился и застыл шарик бицепса под упругой кожей, а легкое, мягкое серебро крестика, качнувшись, чуть задело нежную, темную кожу соска. Это ведень? Это он? Тот, за которым я пришел? Тот, кого искал годы? Почему, почему он так похож на человека? Почему такой… Почему? Ведни… ведни не такие. Я Странник. Я охочусь за ним, я пришел его убить, у ведня нет шансов против Странника. Марк с трудом оторвал взгляд от прокатившейся по идеальной формы, ложбинке, нежно-тающей, капле, летнего пота на его животе, поднял глаза, улыбнулся: — Ты из Мытищ? Из Подмосковья? А я из Москвы, будем знакомы? Антон, так и оставаясь в проходе, подтянулся легко на железной перекладине, удерживающей хлипкую калитку, отпустил руки, спрыгнул вниз, жарким, полыхающим от солнца, телом, приблизился на секунду к Марку, словно потеряв равновесие: — Антон. И улыбнулся. Улыбнулся так, как не улыбался никогда и никто. Перед глазами Странника не улыбался еще ни один ведень.