Склад

— Давай через парк, — предложил Саске. — Намного короче получится. Наруто, который и так старательно плелся вслед за Учихой, особых возражений не имел. Он уже привык к тому, что Саске брал его с собой в поездки по магазинам-заказчикам, и никогда особо не запоминал дорогу, полностью полагаясь на Учиху. — Не высыпаешься? — спросил Саске, метнув на него быстрый взгляд. — Угу, — вяло ответил Наруто. — Ночами думаю о чем-то, днем работаю… Сегодня показалось, что снег желто-синий, я даже испугался. — О чем думаешь? Наруто неопределенно пожал плечами и огляделся. То, что Саске назвал парком, больше смахивало на уцелевший кусок лесополосы, через которую проложили асфальтированную дорожку. Деревья росли густо, черные, отороченные неярким снежным кружевом. Кое-где алели уцелевшие грозди рябины, пылали болезненно — мерзли. Тонкие ломкие веточки тихонько пряли ветер соломенными спицами, а небо выставило над всем этим полированный холодом бок и уже потихоньку темнело. Людей в парке совсем не было, а шум машин утих где-то далеко позади, и в голове вдруг мелькнула быстрая мысль о том, что только Саске знает этот путь, и только он мог его выбрать… Наруто отогнал эту мысль, в который раз себе удивившись — надо же, самые странные вещи обычно думаются об Учихе. Саске стянул капюшон, чуть качнул головой, и примятые волосы снова распрямились, превратившись в непокорный ежик удивительно ровных прядок. Наруто шел позади него и неотрывно смотрел на белеющую полоску кожи под его волосами. А потом Саске дернул шнурки капюшона, и плотная черная ткань скрыла эту полоску, а странное чувство осталось… Это было то же чувство, которое не давало Наруто спать. С тех пор, как Наруто перебрался жить к Кибе, прошло больше месяца. Впервые в жизни отдав деньги за квартиру, Наруто понял, что-то, что было в нем раньше — восторженность, обостренное желание самостоятельности, неуверенность… Все это оказалось позади, понял Наруто. Теперь он старательно подсчитывал свои расходы, впрочем, делая исключение на ночные смены — покупал наобум все, что могло понадобиться и скидывал покупки в столовую, на всеобщее пользование. Он теперь знал, что вместо того, чтобы взять в первом попавшемся магазине первую попавшуюся куртку, лучше съездить на другой конец города и зайти в центры вечных таможенных распродаж, где все обходилось намного дешевле. Наруто узнал, что существуют такие штуки, как стиральный порошок или, например, лекарства — как-то пришлось искать аптеку, бродить по насквозь вымерзшим улицам, зная, что иначе придется целую ночь слушать тяжелое дыхание заболевшего Кибы, у которого температура к утру начала зашкаливать за тридцать девять. Пришлось узнать, что сигареты лучше приобретать блоками, а зажигалки — бензиновые. Наруто узнал, что проездные на метро выгоднее, чем ежедневные карточки… Наруто узнал, что те, кто живет вместе, не делят деньги за еду и уже не пытался отдавать Кибе «долги» за хлеб или банку энергетика. Первое время Наруто в недоумении размышлял на тему того, каким же образом он жил раньше, на что Киба лаконично отвечал: — Ты почти ничего не ел, квартиру не оплачивал, не курил… Да не заморачивайся ты! Наруто перестал заморачиваться, но вслед за осознанием того, что его жизнь удерживается на тонкой упругой денежной сетке, пробоины в которой нужно периодически латать и не допускать появления новых, пришло осознание того, что это еще не все. Разобравшись с образом жизни, Наруто приступил к разборкам с собственным «я». «Я» оказалось тупоголовое и никак не могло определиться, что ему вообще надо. «Я» вопило о том, что с Суйгецу было куда веселее, что Наруто тянет себя в пучину бытовухи и превращается в серого трудягу — заготовку «элитного» грузчика, небрежно швыряющего стокилограммовые короба в кузов фуры, только и умеющего, что плевать сквозь зубы и насмешливо провожать глазами тех, кто стокилограммовый короб поднять не может. «Я» ныло о том, что поигрался и хватит, что все, что нужно было доказать, давно доказано. «Я» рисовало теплые домашние картины и настаивало на том, чтобы вернуться назад и грозно сказать матери что-то вроде: «Я все сам решаю! Я уже крутой!» На этих мыслях Наруто обычно вздыхал и снова принимался пытать себя. Если удавалось копнуть глубже, оказывалось, что есть под всеми этими жалобами и слабостями другое «я». Это «я» заставляло неотрывно следить за Саске и сжимать зубы, это «я» хмыкало в ответ на мысли о доме и маме, это «я» небрежно отмахивалось от нытья, это «я» шептало: «сможешь». А еще оно будило в Наруто странные, мучительные ощущения. Оно, и только оно знало о том, что давнее изнасилование в мыслях превратилось из изнасилования в незабываемый акт жесткого секса. Теперь это не называлось — «меня трахнул какой-то ублюдок», теперь все, что произошло, налилось узнаванием, стало ближе и понятнее. Теперь, вспоминая об этом, Наруто начинал по-другому чувствовать и ощущать Саске. Руки Саске, губы Саске, его голос, его тело, его сердцебиение. Саске. Не просто незнакомый ублюдок, а Саске. Сказать, что в этом сексе было что-то приятное, Наруто так и не смог. Ничего приятного не было, было больно, страшно, стыдно, мерзко… А собственное возбуждение и дрожь в расчет не шли — слишком физиологично, слишком все это пошло. Ключевым словом в воспоминаниях Наруто оказалось слово «было». Было. Было и прошло. Саске не проявляет никакого интереса, равнодушно-спокоен и ограничивается короткими репликами, и даже его резкость исчезла. Так, как он обращается с Наруто, обращаются с мимолетными случайными знакомыми — незначительные слова, ничего не значащие взгляды. Пустота. С Кибой все иначе. Киба терпелив, сдержан, но отзывчив. Каждая ночь становится испытанием для Наруто. Он слушает дыхание друга, чувствует тепло его кожи и иногда ему кажется, что Киба не выдержит, повернется, обнимет и наступит тот момент, когда пути назад уже не будет, и станет горько-страшно за то, что все кончилось именно так… И тогда оба «я» сбиваются в один клубок и пытаются переорать друг друга, а Наруто притихает, раздумывая, чего же на самом деле ему не хватает? — Чего тебе не хватает? — Саске сформулировал свой вопрос по-другому, и Наруто остановился, задумчиво на него глядя. Саске стоит вполоборота, спрятав руки в карманы короткой куртки, смотрит внимательно, и его фигура, такая гармоничная, четкая, кажется на фоне бело-черного пейзажа центром, жизнью, позволяющей этому пейзажу находить отклик в душе Наруто. Наруто мучительно-долго подыскивал нужные слова, пытаясь выбрать их так, чтобы Учиха понял — он изменился, стал другим и может, хоть немного взрослым. Просто не понимает, что ему нужно. — Киба сказал, что я не знаю, зачем мне все это надо, поэтому ничего не могу, — в итоге выдохнул он. — А, ты об этом… — сказал Саске спокойно. — Киба в чем-то прав. Но от него инициативы не жди. Он из тех, кого надо к стенке припереть, и только тогда он признается, что ему хорошо. Саске помолчал немного, продолжил: — Я тебе рассказывал про откровенность… Но это самый конец пути. А начало… оно другое. Наруто поднял на него глаза и увидел горькую черную тьму. — Начало обычно такое. — Саске положил руки на плечи Наруто. — Не боишься? Наруто только головой покачал, оглушенный стуком собственного сердца и голосом Саске, звучавшим близко, и совершенно иначе, чем на складе. «Я не боюсь. Уже не боюсь, просто ты действуешь мне на нервы, меня от тебя трясет, я от тебя задыхаюсь. Это неприятно». Саске наклонился и сомкнутыми губами медленно провел по щеке Наруто, по прикрытому дрожащему веку, коснулся уголка глаза, а потом тронул мочку уха, и Наруто почувствовал, как ослабли колени. «Я не боюсь, я не понимаю, почему мне так плохо с тобой. Ненавижу? Может, ненавижу. Иначе быть не может — мне рядом с тобой плохо, физически плохо… Задыхаюсь». — Иди ко мне, — неожиданно ласково сказал Саске, снизив голос до хрипловатого полушепота. И привлек Наруто к себе. Наруто попытался отстраниться, но почувствовал, как рука Саске уверенно легла на его спину, и понял, что это тупик. Стена, которую не преодолеть, не разбить, не обойти. А еще Наруто показалось, что сумерки стали непроницаемыми, и страх перед черным и огромным миром так явственно ударил по нервам, что пришлось сдаться. Саске поможет, говорил Сай. Саске… «За твоей спиной пустая аллея. Пару минут назад ты шел по ней, а я плелся сзади, а теперь ты остановился, и я остановился. Что-то в этом есть…». Саске полураскрытыми губами тронул губы Наруто и сжал его чуть крепче, поняв, что он отвечает на поцелуй. «Странно ты целуешься… За тобой, Саске, нужно тянуться…» Саске снова откинул голову чуть назад, и Наруто пришлось опереться руками о его плечи. Боясь потерять вкус и тепло чужих губ, он тянулся за ним настойчиво, старательно. «На хрен все это… Деньги. Квартира. Стиральный порошок. Я так во всем запутался, что не разберешь, что именно меня держит. Люди ведь… не потому живут, что квартира и порошок, Саске?» Наруто на секунду приоткрыл глаза. Небо уже совсем лиловое… Саске провел языком по губам Наруто и отклонился, на этот раз не позволив себя достать. Посмотрел сверху вниз в болезненно тающую синеву его глаз, посмотрел, как он медленно облизывается, пытаясь вернуть запомнившийся вкус. — Ты возбудился, — сказал он, легко и вскользь проведя ладонью по джинсам Наруто, там, где под жесткой тканью до боли напрягся его член. Наруто досадливо отвернулся, спросил глухо: — Начало? — На твоем месте я начал бы с этого, — уточнил Саске, отступая. — Ты меня неправильно понял, Наруто… Я давно сказал — секс с тобой мне не понравился. Ты меня не возбуждаешь. Вообще. Можешь даже проверить. — Ага, — сказал Наруто, с трудом переведя дыхание. — А еще ты не гей. Ты просто так прикалываешься. А еще все кругом одинаковые. Все уроды, недостойные твою извращенную логику понять и оценить. А еще ты привык ходить с псевдоумной мордой и делать вид, что круче всех. И самое странное — тебе верят! Тебе верят, считают, что ты всех спасаешь, что ты такой непонятый, но такой сильный. А на самом деле ты всего лишь сидишь на своем чертовом складе в окружении неудачников и млеешь от того, что им нужен, но… ты никому не нужен! Они и без тебя проживут, справятся, и хрен кто вспомнит, что ты вообще такой был! Продолжай в том же духе, Саске. Продолжай издеваться надо мной. Много чести — издеваться над таким, как я? Ты сам сказал — я ребенок. Я не могу даже представить, каким никчемным человеком надо быть, чтобы ломать то, что уже давно сломано и этому радоваться или браться утверждаться за счет детей. Наруто умолк, тяжело дыша, готовый ответить на любое возражение, на любой протест, но Саске не стал тратить слов, развернулся, и Наруто невольно отступил на шаг, ощутив страшное давление его ненависти. Но только остановиться Наруто уже не смог. — Знаешь, что, — сказал он. — Я тебя не возбуждаю — а мне похер. Зато ты меня возбуждаешь. И если у меня на тебя встал, я тебя выебу рано или поздно. — Вот как… — медленно сказал Саске. — Рискни. ** * Домой Саске не пошел. Он не любил проводить вечера дома, предпочитая возвращаться в то время, когда Сакура уже укладывалась спать, и можно было просто улечься рядом и закрыть глаза без опасений, что она снова примется страдать своими приступами раздражающей нежности. Куда удобнее было завернуть в маленький бар, занимавший первый этаж его дома. Бар нравился Саске малым количеством посетителей, смазливым официантом и наличием любимого «вельвета». Обычный вечер, все расписано, как по нотам. Смазливый официант принес «вельвет». Можно сидеть, пить и ни о чем не думать. Только вот ни о чем не думать в этот раз не получалось. Да уж, Саске… где твоя хваленая выдержка? С легкостью мог доказать этому неврастенику, что как бы он там не млел и не теплел в руках соблазнительным гибким телом, возбуждения от него хрен целых ноль десятых, а потом… А потом Наруто выдал эту фразу, от которой всего свело от нахлынувшего желания. Саске задумчиво покусал зажигалку. Фраза еще та. Наверное, единственное, что ему удалось сказать ценного. Все остальное, что он там орал — чушь. Нет никого, кому бы хотел быть нужным, нет никого, кого хотелось бы защищать, нет никого, перед кем хотелось бы быть сильным… Это все… В прошлом. Саске уронил зажигалку на стол, та ударилась о поверхность с легким стуком, и от этого звука он вздрогнул. Детство. Наруто спросил — много чести издеваться над ребенком? А ведь и впрямь, разве много чести? Какаси, Итачи? Кто из вас смог бы сейчас ответить на этот вопрос, и почему вы не ответили тогда? Тогда, когда все еще было… … впереди. Все было еще впереди в легкий, нежаркий, но очень солнечный май давно ушедшей весны. Саске понял это, увидев вывешенную в зале турнирную таблицу. Прочитал список из знакомых и незнакомых имен, определил количество матчей и понял, что от звания чемпиона-легковеса среди новичков его отделяет всего пять побед. Это звание автоматически переводило его в статус профессионала. А дальше, сказал Какаси-сенсей, весь мир — твой ринг. Недаром за последними тренировками приходит наблюдать Цунадэ-сенсей, женщина, которая вывела на мировой уровень бойцов самого высокого ранга. Саске злило то, что она наблюдает и только — по внимательному взгляду янтарных серьезных глаз он так и не смог определить, довольна она им или нет, но одно ее присутствие уже многое значило. — Что думаешь о турнире? — Саске вздрогнул, услышав позади мелодичный глубокий женский голос. — Этот турнир меня мало волнует, — ответил Саске. — Вряд ли будет интересно. Я хочу на профессиональный ринг, мне надоели новички. — Новички, — сказала Цунадэ, — тоже немалое препятствие. Многие из них приходят на этот турнир не в первый раз, а тебе неизвестно понятие «разница в опыте». Саске неопределенно пожал плечами. — Проиграть неоднократно проигравшему… невозможно. Цунадэ покачала головой. — Давай-ка на ринг. Проведем пару спаррингов, посмотрю на тебя внимательнее и решим, что дальше делать. Саске взялся было за защитный шлем, но Цунадэ его остановила. — Без защиты. Я хочу, чтобы ты на своей шкуре испытал, что значит разница в опыте. — И с кем спарринг? — спросил Саске, равнодушно откладывая шлем в сторону. — С твоим братом. Саске остановился. Это было его личное, странное, не поддающееся объяснениям табу. За все время, что он и Итачи тренировались в одном зале, он ни разу не выходил с ним на спарринг, и считал, что никогда этого не сделает. — Чего встал? — прикрикнула Цунадэ. — Время с тобой еще тратить! Пошел на ринг! — Не вижу смысла, — отрезал Саске. — Можно выбрать любого другого партнера. — Хочешь другого партнера — выбирай в любое время, но без меня. И потом… тебе разве неинтересно, что сильнее — твой талант или его опыт? — Мой… талант? Саске впервые услышал это слово, произнесенное вслух по отношению к нему. Обычно люди восхищенно шептались за спиной или одобрительно кивали, или просто молчали, застыв в удивлении, но никто и никогда не говорил о таланте. Даже Какаси-сенсей. — Это спорт, — сказала Цунадэ. — Твои эмоции тут ни к чему. Саске помедлил немного, потом развернулся и прикоснулся рукой к тяжелому, туго набитому песком мешку, истертому многочисленными ударами. А потом даже видавшая виды Цунадэ не сдержала удивления — почти неуловимым движением Саске подался вперед, и только самым опытным взглядом можно было заметить, что в одно мгновение напряглось и сработало все его тело, от мышц ног до плеч — тяжелый мешок откинуло к стене, глухо и жалобно звякнули прикрученные к потолку цепи, эхо гулко раскатилось по залу и раскололось на странную тишину. Саске отступил назад и сказал: — Вот так… я могу поступить с любым, но не с Итачи. Поэтому ему я проиграю. Так что, вам придется выбрать для меня другого партнера для спарринга или отказаться вообще. …Саске посмотрел на свою руку. Если бы Наруто сегодня не закончил свою тираду таким неожиданным выводом, попал бы в травматологию… … После тренировки домой Саске не пошел. Был отличный повод подождать Какаси-сенсея и дойти с ним до перекрестка, обсуждая слова Цунадэ, спросить у него о таланте и узнать, наконец, что сам сенсей об этом думает? Саске поправил лямки рюкзака, огляделся и сел на низкую лавочку, укрепленную между двумя шумливыми деревьями. Май ласково гладил его по голове, ероша волосы, тело приятно и привычно ныло, и дышалось легко, как всегда после тренировок. Настроение было отличное — несмотря на то, что Цунадэ орала, как прапорщик с перепоя, Саске понял, что она осталась им довольна. И благодаря ей удалось выйти в спарринг с Какаси-сенсеем, а в спарринге удалось вновь, в тысячный, наверное, раз, незаметно обласкать взглядом его плечи, твердые очертания ключиц. А потом оказалось, что есть возможность рассматривать его на законных основаниях — Цунадэ грохнула ладонью по матам и крикнула: — Не за собой следи, за противником следи! Саске следил. Смотрел, не отрываясь, чувствуя, что изнемогает от накатывающего, неопределенного чувства, которое сковывало движения, мешало дышать. «Ты его хочешь» — шепнул где-то глубоко в подсознании ехидный голосок, но тут же умолк, напрочь уничтоженный чувством теплой, обволакивающей преступной волны — нет, Саске, не просто хочешь. Ты его любишь. Давно, еще с того времени, как впервые пришел в этот зал. Помнишь? Ты остановился у входа и не знал, как подойти к этому человеку, такому уверенному, сильному, с широким разворотом плеч и обманчиво медленными движениями. Он подошел сам, посмотрел на Саске сверху вниз, не наклоняя головы, просто чуть опустив веки: — Вы похожи, — сказал он, и Саске понял, что речь идет о нем и его брате — Итачи увлекся кикбоксингом на пару лет раньше. Под присмотром Какаси Саске выигрывал первые школьные соревнования, под его уверенным взглядом сдавал нормативы, под его влиянием решил перейти в старшую группу и все это время мечтал оказаться под его телом. Саске покусал губы, посмотрел на часы. Сенсей задерживается, и ветер похолодел… Все-таки, конец весны — еще не лето, и никогда не бывает уверенности, что это самое лето наступит. — Саске. Саске поднял голову, прищурился. Солнце било прямо в глаза, и очертания лица Итачи толком не разглядишь, но Саске и так знал их наизусть — все красивые и плавные линии, чересчур четкие, настолько безошибочные, что казалось — их выводили резцом. Итачи повернулся и сел рядом, положил руку на плечо брату. Глаза его смеялись. — Опять отказался со мной драться? — Когда я стану чемпионом… — протянул Саске. — А я стану чемпионом. Когда я им стану и мне придется давать по пять интервью в день, корреспонденты будут с ума сходить, пытаясь разгадать эту тайну. Почему же Учиха Саске не выходит на ринг против Учиха Итачи? Мы накалим напряжение до предела и устроим матч века. Итачи рассмеялся: — В зале ты ведешь себя как взрослый, а на самом деле совсем еще ребенок. Он ласково поправил упавшую на лоб Саске прядку волос. — Замахиваешься на звание чемпиона? — Мирового, — хмыкнул Саске, наслаждаясь его присутствием. — Я сегодня наблюдал за твоим спаррингом. О чем ты думаешь? Столько промахов на глазах Цунадэ-сенсей… — Она мне ничего не сказала! — возразил Саске. — Потому что не видела твоих боев раньше. Небо и земля, Саске. Если так будет продолжаться, она поймет, что ты халтуришь. Что случилось? Саске опустил глаза и принялся разглядывать царапину на обнаженном колене. — Это почти то же самое, что и с тобой… — пробормотал он, но Итачи его уже не слышал. Он поднялся навстречу вышедшему из здания спортклуба Какаси, и Саске вдруг заметил, что брат и сенсей почти одного роста, и рядом с ним Итачи больше не выглядит родным и близким, а кажется повзрослевшим, чужим… Итачи сделал было короткое движение, но потом, словно вспомнив о брате, повернулся: — Саске, ты же собирался домой? — Да, — ответил Саске, сжав все еще лежащую на колене ладонь. — А почему задержался? Саске встал со скамейки, не заметив, что по разодранному яростным движением колену полилась тонкая струйка крови. — Я хочу дождаться Цунадэ-сенсей, — холодно сказал он. — Хочу попросить о переводе в ее клуб. Думаю, мой уровень вышел за рамки тех тренировок, что может предложить Какаси-сенсей. Саске поймал взгляд Какаси — изучающий, задумчивый, — и сжал зубы. Обратного пути уже не было. — Саске, — сказал Какаси, расстегивая спортивную сумку. — Держи бинт. Саске автоматически взял протянутый ему плотный клубочек бинта, непонимающе мотнул головой. — Кровь. — Какаси взглядом указал куда-то вниз, и Саске заметил алые капельки, заросившие на месте зажившей пару дней назад царапины. — Иди домой, — добавил Итачи приглушенно. — Ты сам не свой. Потом поговорим. Только потом Саске понял, как жалко он выглядел — дрожащий, с повлажневшими от выступивших слез глазами, растерянный и отчаянно выговаривающий своему сенсею какую-то истеричную чушь… Почти как Наруто сегодня вечером. Наруто-Наруто… Знаешь, Наруто, бесполезно орать и взывать к чьей-то совести. Бесполезно пытаться уязвить и вывернуть наизнанку чужую душу. Никто тебе ничего не должен, Наруто, и все пойдет так, как должно идти. И трахают тех, кто дает, и дают те, кто хочет, чтобы их трахнули. Куда уж проще? Что непонятного? Суйгецу было обещано, что вскоре Наруто окажется полностью зависимым, и добиться этого казалось так же легко, как щелкнуть зажигалкой, вызывая язычок пламени. Простейшая комбинация: равнодушие, нежность, агрессия, снова нежность. Помощь. Желание. И еще один дурак запутается в перепадах душевной температуры, вымерзнет его чувство собственного достоинства, гордость бросит в грязь под чужими ногами. Банальным чувством недотраха выжжет изнутри, но не согреет. И будет ему, имеющему под боком ласкового и любящего Кибу, плевать на все, кроме гонки за недоступным, ненавистным, убивающим. Будет он иметь того же Кибу, может, бормотать о любви, но мысли его в этот момент будут далеко. Загоняя член в его задницу, будет маяться от скуки. Кончая ему в рот, будет злиться. Даже страстно облизывая его губы, будет знать, что все это — неважно. Важно только то, что упустил. Потерял, так и не успев дотянуться. Все вы одинаковые, Наруто. И ты, и все те, кто лез из жопы вон, чтобы сыграть в красивую любовь, а в итоге попадал в простенькую схемку: равнодушие, нежность, агрессия, снова нежность. Разница только в том, что никто из тех, прежних, еще не догадывался пригрозить непременным трахом, но это скорее случайность, чем необычная реакция. Саске достал из кармана монетку. По законам жанра сегодня Наруто должен трахнуть Кибу. Но можно проверить монеткой. Орел — да, решка — нет. Точно так же в давно ушедший майский день Саске кидал монетку, пытаясь таким наивным способом узнать, трахнет ли Какаси-сенсей Итачи. Только тогда он еще верил во что-то важное, что может существовать между людьми, и называл это «заниматься любовью». Как дурак. И в тот раз, и в этот выпал орел. Саске поднялся, расплатился за «вельвет» и вышел из бара в ледяную тьму зимнего нежданного будущего. ** * — Я опять в тупике, — зло сказал Наруто, слезая с подоконника, на котором провел около часа, рассматривая мотающихся по заснеженному двору псов. Киба, все еще утомленный и ослабевший после недавней болезни, вопросительно поднял на него глаза. Наруто перебрался на диван, присел рядом с ним, и Кибе показалось, что тот Наруто, что ушел из дома утром и тот Наруто, который вернулся вечером — разные люди. От этого Наруто веяло тщательно сдерживаемым нетерпением, его жгло и томило что-то невысказанное, и выглядел он лихорадочно-возбужденным, порывистым. Его нужно было выслушать. Киба знал, что Наруто часто бросается в крайности, делая неожиданные, наивные выводы из обычных вещей, но никогда не пытался его переубедить, считая, что Наруто должен справиться со всем сам. — Что важно, Киба? — спросил Наруто. — Что для нас важно? Для тебя, меня?.. Что мы должны чувствовать, чтобы нам было хорошо? Киба знал ответ, но промолчал. — Чем больше я во все это лезу, тем дальше я от своих целей. Я хотел самостоятельности — получил. Теперь я въебываю на складе, экономлю на сигаретах и не вижу ни единого просвета. Из всех чувств во мне — только дикое желание скинуть на Саске коробку потяжелее. — Саске уже давно перестал тебя задевать, — напомнил Киба. — Да. Перестал. — Глаза у Наруто злые, и сам он подобрался, и словно специально подбирает отрывистые, грубые слова. — Перестал, потому что я собой быть перестал. Я теперь отлично во все его схемы укладываюсь. Наруто вскочил с дивана, сунул руки в карманы штанов, широко расставил ноги, явно передразнивая Саске: — Познакомьтесь — моя смена. Это вот Сай. Он готов лизать мне жопу, потому что я два раза возил его в больницу. Это вот Сакура, я делаю вид, что ее трахаю, и она этим гордится. Это Шикамару. Я никогда не спрашиваю его, в чем смысл жизни и поэтому он спокоен и счастлив. Это Недзи. Я пообещал, что похороню его за свой счет. А это Наруто, который просто дурак, поэтому все еще тут. — Наруто, — фыркнул Киба. — Это перебор. — Это недобор, — вдруг жестко сказал Наруто и продолжил: — А это Киба, который по доброте душевной дает мне себя трахать. Правда, я крут? — Неимоверно, — сухо сказал Киба, протянул руку и щелкнул выключателем на оранжевой лампе. Комната погрузилась в темноту, и Наруто, постояв еще некоторое время, обессилено опустился на диван. — Киба, — сказал он. — Сделай что-нибудь. Я превращаюсь в картон. В коробку. Прости меня. Я не хотел такого говорить. Киба молчал, и только по звуку Наруто определил, что он отвернулся к стене. — Киба! — Наруто забрался на диван, потянул Кибу за плечо. — Это все из-за того, что я понял, что мне нужно. Я… тебя хочу, сильно хочу, по-настоящему, не просто секса, а тебя, такого, чтобы верить. Хоть кому-то верить… Киба все так же молчал, и Наруто, встревоженный и еще не остывший от приступа злости, забрался на него, сжал сильное тело коленями. — Я не шучу. Я решил, что хочу чувствовать по-настоящему. Наруто снизил голос до шепота, наклонился и требовательно прижался губами к губам Кибы, чутко коснулся их языком, а потом почему-то отклонился, словно повторяя чужое, непривычное движение. А Киба вдруг потянулся следом, не желая прерывать поцелуй, и Наруто понял — хочет… Верит. Простил. Раздевались беспорядочно, судорожно. В темноте Наруто обхватывал обнаженное тело Кибы руками и нетерпеливо, задыхаясь, целовал его грудь, живот, плечи, ямку у ключиц, шею. Сжимал его так, словно держал над пропастью, и отпустил только для того, чтобы расстегнуть ремень на джинсах. Наруто не знал, о чем думает в этот момент Киба, но сам думал о том, что это конец пути — ничего уже не поделаешь. Решил так решил, Киба так Киба. Может, станет лучше, теплее. Может, любовь придет потом, после секса, и жизнь наполнится хоть каким-то смыслом. Наруто, кусая губы Кибы, смешивая свое дыхание с его дыханием, думал о том, что только Саске способен на жестокие игры, а сам он никогда не поступит так же — привязав к себе человека, ответит ему теплом, научится его вырабатывать, это чертово тепло, научится и со временем успокоится и оправдает все ожидания. Наруто, почувствовав, что Киба потихоньку взял инициативу на себя и, потершись лохматой головой о его живот, спустился ниже, обнял губами головку напряженного члена, подумал о том, что… Не то. Скучно. — Нет! — вслух и отчаянно сказал Наруто. — Киба, нет! Я сам… Забыться бы… Заснуть бы ровно до того момента, как проснешься уже любящим, счастливым, верным, откровенным. Так странно чувствовать во рту тяжелую горячую пульсацию. Кончиком языка ощущать нежные, теплые впадинки под гладкой головкой. Странно оттого, что Киба выворачивается, изгибается. Кажется, что ему больно. Наруто настолько захватила эта мысль, что он приподнялся и спросил: — Это не больно? Киба приподнялся навстречу и озадаченно посмотрел в светлые встревоженные глаза. — Уже нет, — шепнул он. Обязательно нужно сделать так, чтобы все было хорошо. Утром нужно будет его поцеловать и сказать, что на хер Саске… Или что-то вроде того. Сказать, что почти любишь. Стараешься полюбить, что ли… А потом мыслям не осталось места. Наруто просто хотелось побыстрее кончить — сердце сжало в какие-то сладко-болезненные тиски, дыхание окончательно сбилось, и Киба, словно поняв его, легко перевернулся на живот, оперевшись на руки. Наруто изнеможенно, мучаясь слишком тяжелым для него возбуждением, лег грудью на его спину, коснулся пальцами горячей впадинки между его ягодиц. А потом прижался к ней членом, а Киба подался назад, и стало жутко оттого, что все происходит именно так… Но тело предало, дернулось, опаленное истомой, и Наруто, поддавшись заложенному в него инстинкту, уже не смог отказаться и, вцепившись руками в повлажневшие плечи Кибы, медленным, уверенным движением вошел в него до конца. И все забылось. Так, как и хотелось Наруто.