У Судьбы золотые зубы

Юля стояла на перроне и дрожала. Погода была отвратительной. Поздняя осень всегда щедра на такие подарки: мелкий противный дождик, непостоянный ветер, от которого укрыться нельзя было даже, кажется, в здании вокзала, хмурое темно-серое небо и далёкие гулкие раскаты грома, которые хоть и были почти не слышны из-за постоянных объявлений, но все равно раздражали. — И почему этот придурок решил ехать поездом? — проворчала девушка пряча замёрзший нос в складки любимого шарфа. Фирменная куртка с логотипом «RU» хоть и была достаточно тёплой, но Юля все равно чувствовала мелкий морозец изредка пробегающий между лопаток и дороже в руках. «Может я слишком сильно волнуюсь?» — подумала девушка и тут же раздраженно помотала головой. Она не волнуется, ясно? Ни капли! Да и зачем ей волноваться?! Они не виделись всего семь месяцев, это совсем не срок! Да и Отабек не тот человек, которого стоит смущаться. Он ведь лучший друг Юли! Друг… Девушка закусила губу и сдавленно застонала. Вот именно друг! В этом и крылась вся проблема. Отабек был человеком чести, который ни за что не… Что? Юля и сама не знала, чего хочет от парня. Отношения были бы в данный момент очень неуместны. Через полгода олимпиада и фигуристка готовится к ней так усердно, что на какие-либо свидания или прогулки ни времени ни сил не остаётся. Ей вообще повезло, что Бек приезжает сегодня, в среду, когда у неё единственный выходной на неделе. Вот только и с этой их «дружбой» надо было что-то делать. Он переписывался с ней в столь нелюбимых им же соцсетях, общался и поддерживал на соревнованиях, если места их проведения у них совпадали, приезжал во время общих перерывов или звал к себе, чтобы покатать на байке или же крепких плечах. Но он никогда, ни-ког-да не давал намёка на то, что Юля симпатична ему не только как друг. А что она? Она была всего лишь романтичной семнадцатилетней девчонкой с разыгравшимися гормонами и резко упавшей уверенностью в себе. И пусть на катке и обыкновенной жизни она оставалась все той же самоуверенной хамкой, которая пробивает дорогу к медали собственным лбом и, иногда, кулаками. Но как только дело касалось одного единственного парня, как все её спесь и наглость испарялись, уступая место стеснительности и неуклюжести. Серьёзно! Это уже начинало раздражать! В тот момент, когда Юля была готова всерьёз обидеться на ни в чем не повинного казаха и уйти, её рукава вдруг коснулись чьи-то пальцы. Девушка обернулась, готовая испепелять взглядом, но увидев перед собой низенькую сухонькую старушку почему-то мгновенно успокоилась. — Эй, внучка, — улыбнулись Юле самой золотой в мире улыбкой. В прямом смысле. Все верхние зубы старушки были строго золотого цвета. — Да, бабуль? Подсказать чего? Поезд найти не можете? — спросила Юля, искренне надеясь на то, что эта милая женщина не очередная фанатка «Прекрасной Юлии Плисецкой». — Та не! Шо ты! — вновь улыбнулась бабулька. — Я тут пирожки и семечки продаю, — потрясла она объемной клетчатой сумкой. — Вот, решила к тебе подойти. А то стоишь насупленная и сгорбленная… Обидел кто? Юля пытается вспомнить: а видела ли она сегодня кого-то ещё из продавцовой братии на перроне, но память молчит и девушка качает головой. — Нет, никто не обидел. Просто погода мерзкая и поезда долго нет. — А-а-а… — многозначительно протянула собеседница и вдруг перескочила на другую тему: — Парня ждешь? С армии, небось? Девушка помотала головой. — Не с армии. Просто друга жду. Лучшего, — и так это жалко прозвучало, что Юля даже самой себя жалко стало. А потом противно, (Что я сопли распустила, как тринадцатилетняя дура? Можно подумать — трагедия всей жизни!), но все равно жалко. Что уж тут говорить про проницательную бабку. — Ах, так это несчастная любовь? У него другая? Хотя нет, погоди. Если ты говоришь, что он твой друг, значит просто боишься, что он не признает твоих чувств? — цокнула она языком и похлопала поникшую девушку по плечу. Удивительно, но этот фамильярный жест не показался Юле чем-то неприятным. Хотя с этой бабулькой все было удивительно. Включая то, что одета та была в почти летние вещи: тонкий свитерок и длинная цветастая юбка. — Не растраивася, милай! На-кась вот, — сказала женщина доставая из сумки маленький пластмассовый брелок в виде половинки «Инь-Янь». Бабулька протягивала ее с таким видом, будто отдавала редчайшую древнюю драгоценность, на не безделушку из магазина «все по 10». — На удачу! — и ушла, не сказав больше ни единого слова, будто растворилась в потоке вышедших из вокзала людей. А скучный голос дикторши объявил, что поезд «Москва — Санкт Петербург» наконец-то прибывает к такой-то платформе и что отсчет вагонов с головы состава. У Бека был пятый вагон и девушка, сжимая в руках побрякушку, уверенно зашагала вперед. На удачу — так на удачу. *** Бек ехал уже восемь часов. Восемь длинных и томительных часов. Он сам не знал, почему прилетев в Москву, вдруг взял билет на поезд и отправился уже с ним в Питер. Возможно, хотел оттянуть неизбежное, а возможно, давал себе шанс еще немного насладиться хорошими отношениями с Юлей. Ведь после признания, скорее всего, она пошлет его далеко и надолго, как делала со многими фанатами. А потом добавит в черный список во всех соц.сетях и перестанет общаться. Даже по телефону. О положительном исходе данного мероприятия парень запретил себе даже думать. Потому что это слишком даже для него. Представлять какие у нее мягкие и сладкие губы, какие шелковистые волосы и какая чудесная фигура… А потом лишиться всего, даже ничего не получив. О том что он любит Плисецкую, парень понял уже давно. Год или полтора назад. Когда впервые заговорил, приобнял, предложил дружбу, спас от фанатов и покатал на байке. Уже тогда он понимал, что: все! Он не спасется от нее уже никак. Ни в мыслях, ни наяву. (Юля была очень настойчивым человеком и не проходило ни дня хотя бы без одного сообщения/звонка/ретвита и прочей лабуды.) И что предлагать ничего больше чем дружбу, он, вроде как, не имеет право. Плисецкая хочет построить карьеру. Стать лучшей. А «отношения», — как сказала сама Юля «только мешают». Причем очень удачно сказала. Как раз в тот вечер, когда Отабек хотел ей признаться в первый раз. И все. После того случая оставалось только подобрать слюни и несгибаемо корчить из себя скалу. Дружески подставлять плечо, носить на руках после травмы и тихо выть в дУше, чтобы она не слышала, как ему тоскливо и больно от того, что предмет желания так близко, но в тоже время невероятно далеко. Ведь что бы кто не говорил — Отабек совсем не каменный и не железный. И сердце у него живое. И так бы все и продолжалось: улыбки, братские объятия, поцелуи в край щетины и вечная тоска в глазах, когда никто не видит. Но жизнь сделал случай. Его маленькая пятилетняя сестра Айнель, увидев в телефоне брата очередное фото Юли сказала: — Почему бы тебе просто не сказать ей, что любишь её. Если она откажет — добейся чтобы согласилась. А если совсем откажет — укради. Ты же уже взрослый, а ведешь себя, как будто тебе три годика. Чаще всего дети несут какую-то чушь, перечитав сказок. Но Отабек прислушался к совету младшей сестры. И смотрите! Он едет в Питер, чтобы на полном серьезе украсть лучшую фигуристку России. О Боги… Какой же он кретин! Отабек прислоняется лбом к холодному стеклу. Плохо. Как же все плохо и не своевременно. Скоро олимпиада, а он не может полностью сосредоточиться на тренировках. Мысли о том, что Юля может начать встречаться с кем-то другим, неприятно царапали где-то под горлом, отвлекая от фигурного катания. Проводница обещает, что подъедут они через десять минут и Алтыну становится еще хуже.  — Чебуреки, пирожки, семечки! — слышится из одного конца прохода. — Цветы, телефоны, украшения, берем, да? — из другого. Сидящий напротив Бека мужик недовольно морщится и жует сигарету. Парень тоже не против закурить, но ни времени ни желания просить прикурить нет. Да и не на пользу это. Поезд начинает тормозить. — Молодой человек, пирожок будешь? — говорит кто-то громко над самым ухом Алтына. Тот даже не вздрагивает, но поворачивает голову очень быстро. Рядом стоит какая-то бойкая бабулька со вставными золотыми зубами на всю верхнюю половину рта и улыбается. — Нет, спасибо, — говорит парень и уже готовится отвернуться, как к нему на колено ложится что-то легкое. — Девушке своей отдашь. Потом спасибо скажешь, — усмехается бабулька и уходит из вагона так быстро и ловко, что догнать её нет никакой возможности. Да Бек и не пытается, если честно. Просто пожимает плечами и на автомате схватив безделушку, оказавшуюся брелком части «Янь» из знаменитого символа гармонии, выходит из вагона. *** Они встречаются взглядами сразу. Её — карий, немного напряженный, но все же радостный. Его — зеленый, уверенный, с малой долей паники где-то в глубине. Или наоборот? И почему-то все становится ясно. Без лишних слов, тупого сотрясения воздуха или ненужных жестов. Все просто. Как очищенное яблоко. Они отходят подальше от толпы и целуются. Она налетает первая, крепко обнимает за шею и целует куда-то в ухо, шепча беззвучное «Бека». Он подхватывает, притягивает ближе за талию и утыкается носом в её волосы пахнущие цитрусовыми. Руки обоих немного подрагивают от волнения, но даже это не столь критично. А потом они оба одновременно поворачивают головы и губы встречаются с губами. Ее — искусанные от волнения горячие и влажные. Его — потрескавшиеся, холодные, покрытые дождевой водой. Или наоборот? Они берут такси. Закидывают его чемодан, называют адрес, садятся на заднее сидение и вновь целуются. Жарко, радостно, нежно. И каждое касание — целая вечность, каждый вздох — вселенная. И нет на свете ничего важнее, чем чужие родные губы, взгляды, улыбки, невнятный шёпот… Водитель лишь одобрительно бурчит под нос какую-то песенку. Влюбленные, что с них взять? Когда они доезжают до места, сил разъединиться почти нет. Она сидит у него на коленях. Ее руки перебирают его волосы сжимают, тянут, поглаживают. А он словно большой черный кот ластится и почти урчит под нежными касаниями. Но он мужественно отрывается от нее и платит по счету, потом заносит чемодан в лифт, позже в квартиру. И все это время — секунды, не более. А дальше… На пол летят куртки, ботинки, футболки, рубашки. Он прижимает её к стене. Снимает через голову лифчик, чтобы тут же припасть к белым мягким холмикам. Она выгибается, стонет. Твердые от холода соски настолько чувствительны, что сил держать себя в руках не остается. Она ведет острыми ногтями по коже его головы и нежно целует мускулистое плечо, чтобы тут же вонзить в него острые зубки. «Мой!» Ей отвечают не сразу. Нежно целуя каждую чувствительную точку: соски, под левой ключицей, где бьется сердце, ложбинка в основании шеи… А потом на ней же быстрый болезненный засос. «Моя!» И снова сплетение губ, жаркие объятия, стоны, хриплые вздохи, глухое рычание. Он стягивает с нее свободные штаны, проходится пальцами по стройным ножкам, чувствуя, как они подрагивают. И улыбается. Нахально, нагло, как любит улыбаться она. А потом, склонившись, зубами стаскивает обычные синие трусики. Делает это так, как давно хотелось. Как мечталось в сладких снах. А она гладит его по голове и улыбается как он — лишь приподнимая уголки губ. И тоже опускается, чтобы схватить губами его ухо и сладко поцеловать мочку. Как они оказались в спальне никто не вспомнит. Просто она вдруг чувствует под собой мягкую обшивку дивана, а он краем глаза замечает прикроватную тумбочку. И время останавливается. Они оба полностью обнажены, но это не смущает, а лишь распаляет. И они вновь встречаются взглядами. Её — пылающий огнем тысяч костров степи. Его — отражающий рождественские искры над кремлем. Или наоборот? Он между её ног. Склонился низко, нежно водит руками по плоскому животу и собирает в себе остатки сдержанности. Для нее это первый раз, и совсем не хочется чтобы он закончился болью и слезами, только из-за того, что один слишком самоуверенный парень переоценил свои возможности. Она не торопит, ждет. Ей сейчас все равно: будет больно или нет. Главное — чтобы он был рядом. Чтобы та пустота, которая жила в её груди несколько лет, наконец заполнилась. Чтобы они оба наконец стали полностью счастливыми. Чтобы… И вот это происходит. Он входит медленно, давая привыкнуть к необычным ощущениям. А ей почти не больно. Годы профессиональной растяжки говорят сами за себя и спустя всего несколько мгновений она сама подается вперед. Поднимает бедра, позволяя заполнить себя полностью и с непередаваемым удовлетворением слышит низкий хриплый стон. «Люблю.» «Люблю.» А дальше начинается то, что нельзя передать никакими словами. Извечное движение, на котором держатся основы жизни. Яркие вспышки наслаждения, тягучие волны удовольствия где-то внизу живота и сладкая истома в сердце. Хриплые стоны разрезают тишину позднего вечера. Ее — отчаянные, почти беспомощные от невозможности осилить такое яркое и долгожданное удовольствие. Его — безумные до стиснутых на ногах пальцах и закушенных губ. Потому что такое количество любви ко второй половинке сердца, может просто разорвать изнутри. И эти стоны, как подтверждение реальности происходящего оседают на мебели и стенах, пропитывая комнату чуть горьковатым запахом пота и секса. *** — Бек, скажи, ты веришь в судьбу? — спрашивает Юля следующим утром. — К чему вопрос? — удивленно поднимает брови парень, но послушно отвечает. — Нет, не особо. Я думаю, что свою жизнь мы строим сами. — Ясно… — отвечает девушка рассматривая что-то на своей ладони. — Я так тоже думаю, но знаешь, Судьба, наверное, все же существует. — ухмыляется Плесицкая и подходит к казаху вплотную. — Почему ты так уверенна? — заключает её в объятия парень. В ответ ему — загадочная улыбка, поцелуй в нос и тихое: — А еще у Судьбы золотые зубы.