50 оттенков: история болезни...

POV Ана. Секунды превращались в минуты, минуты — в часы, часы — в дни… И мне казалось, что я навсегда выбилась из жизни. Я не замечала ничего вокруг. Врачи, беспокоясь за мое состояние, присылают мне каждый день психолога, но я не говорю ни слова. Мне не хочется есть, пить, спать. Я лежала на кушетке, отвернувшись к окну, и держала руку на животе. Слезы тихонько скатывались по щекам, падая на подушку. А у меня не было ни малейшего желания их останавливать. Слишком больно. Каждый раз, когда мои глаза смыкаются под действием снотворного, я вижу Кристиана, закрывающего меня своей спиной… Но он не спас этого ребенка. Господи, да он даже не знал, что он вообще был! Препарат оказался очень сильный, поэтому просыпалась я разбитая и измученная от постоянных ужасных картинок в голове. Ко мне заходили в палату все, кто мог: Кейт вообще не отходила почти ни на час, Грейс пыталась привести меня в чувство, но вместо ее голоса, мне слышался только крик Грея, наполненный таким испугом за мою жизнь. Я представляла Тейлора, расплющенного под ударом грузовика, каждый раз, когда появлялся Сойер. Я задыхалась в собственных муках, когда в палату заходил Элиот и рассказывал о состоянии Кристиана. Все, что мне удалось услышать, что он потрясен не меньше моего, что у него паралич, и что он не знает о смерти малыша. И все. Мне хотелось впасть в истерику, прогнать всех этих людей, мешавших мне уйти в себя и начать заниматься самобичеванием. Мне хотелось тишины, но никого это не волновало. Поток незнакомых врачей сменялся быстрее, чем остывала еда на моей тумбочке. Каждый проявлял сочувствие, не понимая, что своими словами поддержки делают только хуже! Я разлагалась изнутри, и эти бесполезные пожелания, цветы, забота… Они не спасли меня, моего ребенка, Кристиана! Они ничем не могут мне помочь! Так зачем пытаются?.. Наступила очередная ночь. Я знала уже каждый шаг медсестры, когда она несла новую дозу снотворного. Но в этот раз ее не было. Впервые за все эти дни после моего пробуждения, ко мне в палату не зашла медсестра в назначенное время. Свет в коридоре приглушили, отбой уже давно объявлен, а я продолжаю лежать, не в силах заснуть без Мелаксена, поступающего в кровь. Я не понимала в чем дело, когда осознала, что только сейчас я что-то чувствую. Да, это похоже на некую зависимость, но этот препарат наоборот не вызывает привыкания. Тогда что со мной? Впервые за все это время мне не все равно. Если еще несколько дней назад, я бы даже не обратила на это внимание, то сейчас внутри разыгралась настоящая паника. Здесь что-то не то! Когда я осторожно перевернулась в сторону двери, то она наконец-то открылась. Но зашла не медсестра со шприцом, а Грейс. Что она тут делает так поздно? — Анастейша? Ты не спишь? — тихо прошептала она и видимо не надеялась, что я отвечу, так как, когда мой голос раздался, разрушив тишину, она притормозила от удивления: — Нет, миссис Грей. Видимо про меня сегодня медсестры забыли. А без препарата я не смогу заснуть, — из-за долгого молчания в горле жутко першило, и я разговаривала, как больная ангиной. Женщина, немного погодя, осторожно присела на край кушетки. Даже в темноте я видела в ее глазах боль, и мое сердце вновь противно сжалось: — Это я попросила их сегодня не вкалывать тебе ничего. Пойми меня правильно, Ана. Я тоже врач, и видела много ужасных ситуаций. То, что произошло с тобой, с Кристианом… С ребенком… Это все жутко больно. И я не знаю, как бы я вела себя в такой же ситуации, но… Так нельзя, дорогая! Мы все чувствуем, как ты переживаешь эту утрату в одиночку, и нам всем очень страшно… Мы боимся за твое состояние, милая! Нам хочется тебе помочь, хочется, но ты не поддаешься. Когда мой сын уже находился на грани жизни и смерти, ты сказала мне, что настоящий врач всегда найдет способ спасти жизнь… Тогда почему ты не спасаешь себя? Анастейша, вы с Кристианом как-то по-особенному связаны, и он чувствует всю твою боль! Как бы мы не пытались его убедить, что с тобой все хорошо, он видит нашу ложь насквозь. Мы не рассказали ему о малыше, если придет время, ты сама сообщишь ему об этом. Но не бросай моего сына, не уходи в свою боль, поделись ей с кем-нибудь. Ты нужна не только ему, но и всем нам… Подумай об этом, хорошо? — моя душа, израненная на куски, еще сильнее сжалась от боли. Эти люди страдают из-за моей депрессии. Почему я не могу хоть раз в жизни отключить эти муки? Слезы застыли в глазах, и впервые за это время, они не льются градом по щекам: — Грейс! — почти шепотом позвала я, когда женщина уже собиралась уходить. Она повернулась ко мне, а в ее взгляде я встретила надежду: — Настоящий врач всегда найдет способ спасти жизнь… — проговорила я, улыбнувшись через силу. Я должна попытаться. Ради них. Ради Кристиана! — Постарайся заснуть самостоятельно, — мягко прошептала миссис Грей, улыбнулась напоследок и скрылась за дверью. Я всегда считала себя настоящим врачом. Я всегда хотела таким стать. Тогда почему именно сейчас я должна сдаться в лапы саморазрушения? У меня осталась только одна попытка вернуться к жизни. И теперь я ни за что ее не упущу! Сосредоточившись на своем сбивчивом дыхании, я осторожно закрыла глаза, пытаясь успокоить сердцебиение и заснуть…

***

Я снова могла дышать. Конечно, это трудно назвать достижением, но в моем случае это был настоящий подвиг. Я открыла глаза, а в окно уже сочился слабый солнечный свет. Я снова смогла заснуть сама. Хотя назвать эту ночь спокойной — не поворачивался язык. Ночные кошмары окружали со всех сторон. Я продолжала видеть Тейлора, Кристиана, скрюченного пополам под тяжестью машины. Видела себя и свой живот, из которого уходит маленькая жизнь… Но я не проснулась из-за этого ужаса. Конечно, на утро я заметила, что вся подушка мокрая от пота и слез, но я не просыпалась! В моей крови не было препарата, кошмары никуда не ушли, но во мне пробудилось другое чувство. Голод. Он скрутил живот в три погибели, и я думала, что если не съем чего-нибудь сейчас, то умру так нелепо и глупо. Хорошо, что ко мне в палату заглянула медсестра и, заметив, что я жалобно смотрю на остывшую еду, мигом сменила поднос. Никогда еще еда не приносила столько удовольствия! Я ела молочный суп с таким упованием, будто это была еда Богов! Я залпом выпила обжигающий горло чай, а потом проглотила в два захода омлет. Мой живот довольно заурчал, а я расплылась в широкой улыбке, когда заметила, как Кейт наблюдает за моим волчьим аппетитом с неприкрытым удивлением: — Мне уже мерещится, или ты на самом деле умяла весь поднос с едой? — я видела в ее глазах озорные лучики. Я снова их видела! — Я никогда в жизни еще не была так голодна! А здесь всегда так вкусно готовили? — дожевывая остатки омлета, спросила я подругу. Она изогнула бровь, словно искала в этом какой-то подвох: — Ана, только не говори, что ты что-то подсыпала туда! Что происходит? Ты уверена, что тебе ночью вкололи именно то, что нужно? — Кавана явно не понимала мое резкое изменение настроения. Если честно, то я сама удивляюсь, откуда у меня такой моральный подъем сил? — Сегодня я спала сама. Без всякий успокоительных, — гордо заявила я, просияв. Фарма была в полном шоке: — Подожди! Я совершенно ничего не понимаю! Что-то случилось? Ты узнала, что тебя номинировали на премию года? В чем дело? — она смотрела на меня с подозрением и радостью одновременно. Тяжело вздохнув, я решила прояснить ситуацию: — Сегодня ночью ко мне заходила Грейс. Я думаю, что ее авторитет и умение сказать нужную фразу в нужный момент вытащили меня частично из депрессии. Кейт, конечно, мне до сих пор больно. Но я не хочу больше плакать! Не хочу терзать себя сомнениями. Хочу жить дальше! Хочу увидеть Кристиана, обнять его… Хочу, чтобы он встал на ноги! Хочу, чтобы мы сыграли свадьбу в июне. Хочу, чтобы у меня внутри вновь поселился маленький человечек… Хочу быть другой Анастейшей, понимаешь? — Кейт, не проронив ни слова, накинулась на меня с медвежьими объятиями. Я чувствовала, как намокает плечо от ее нескончаемых слез: — Ох, Ана! Как же я по тебе соскучилась! — проскулила Кавана, а я еще крепче обняла ее. Раньше день начинался и заканчивался одинаково. Я лежала в одном положении, прокручивая в голове ту ночь. Мне не хотелось, чтобы меня трогали, навещали и протягивали руку помощи. Сейчас, я сидела в окружении всего семейства Греев, изливая им душу. Они все прекрасно понимали, как мне сложно говорить об этом, но я должна. Пока я рассказывала, что же все-таки случилось в тот день, как Кристиан сделал мне предложение, как мы собирались куда-то улететь, в мыслях я отпускала Комочка. На протяжении двух недель моей депрессии я думала только о нем, и вот сейчас, в кругу самых близких, я надеялась начать новую ступень в своей жизни. Швы от удаления селезенки давно сняли, и я могла уже почти безболезненно передвигаться самостоятельно, поэтому меня перевели в обычную палату. Когда все вещи были собраны и перенесены, я остановилась посреди этой комнаты, открыла окно и, привязав к гелевому шарику, подаренному кем-то из посетителей во время моей депрессии, небольшую записку, отпустила его в небо. И со слезами на глазах, провожая в бесконечный полет этот шар, я вспомнила содержимое того письма: «Мне было больно. Я не могла найти сил жить. Не могла представить, каково это — вновь искренне улыбнуться. Да и сейчас мне тяжело вспоминать о тебе, Комочек. Единственное, что осталось в закромах моей памяти: это твой звонкий голосок. Ты призывал меня не грустить… И я больше не буду, обещаю! А если вдруг станет тоскливо, я посмотрю на небо… И когда увижу твои кучеряшки, то тут же улыбнусь. Папа обязательно узнает о тебе, и тогда мы вместе будем смотреть на облака. Ведь именно где-то там, в компании других ангелочков, ты будешь освещать нам дальнейший путь… С любовью, твоя мама.»