Побратим змея

      Кныш стоял у Белой границы – и не мог заставить себя переступить ее.       Размолвка с Ёлем его не огорчила. Разум подсказывал, что должна была бы – да еще как: в конце концов, подросток был одним из тех немногих соплеменников, кого молодой Взывающий мог бы назвать если не другом, то хотя бы приятелем. Однако после смерти Величайшего он, казалось, напрочь лишился умения чувствовать хоть что-либо, кроме холодной, засасывающей его все больше и больше пустоты, в которой, словно в черной дыре, исчезали как радости, так и печали.       Проблема, однако же, была налицо: Кныш прекрасно сознавал, что без суфлерства своего вездесущего помощника отправить обряд заключения союза для Лары и Кима он не сможет – а подвести их теперь, когда именно с его совета, данного сероглазому охотнику, вся история и началась, было бы по меньшей мере подло. Последнее Кныш, правда, тоже скорее понимал, чем чувствовал, равно как и скорее помнил о своем добром отношении к Киму, чем ощущал его на самом деле. И все же, на уровне какого-то волевого усилия испортить этим двоим праздник не хотелось. Только вот что делать, чтобы этого избежать? Найти Ёля и помириться? План казался неплохим – но лишь до того момента, как Кныш в деталях представил последовательность необходимых для этого действий. Выйти из хижины. Невесть сколько бродить по селищу и окрестностям в поисках мальчишки. Встречаться при этом с соплеменниками, которые уж наверняка не упустят случая прокомментировать его стычку с вождем Марухом. Шум. Яркий, хоть и начисто лишенный красок, свет. Голоса. Необходимость что-то кому-то отвечать, что-то осмысливать. Затем подбирать слова и говорить что-то, что убедит Ёля в том, что ему, Кнышу, не безразлично то, что произошло – хотя вообще-то ему именно что безразлично. А значит – врать, пытаться натянуть маску, которую не по годам проницательный подросток так или иначе заметит... Нет, слишком больно. Слишком большой контраст по сравнению с тем, что творится в его душе. Слишком грубо жизнь будет пытаться вторгнуться туда, где правит смерть.       Тогда что делать?       Ответ нашелся довольно скоро. Он всегда хотел, чтобы обряды, творимые Рослыми ради духов, были последним важны и приятны. Чтобы имели для них смысл. Заключение союзов этот смысл должно было иметь так или иначе: слишком сильно соединение двух смертных напоминало историю об Отце-Небе и его Избраннице. Но хотят ли духи именно обряда, и если да, то какого именно? Ответа на этот вопрос он не знал, – а способ получить его видел только один – правда, на то, чтобы заставить себя за ним пойти, потребовался целый восход.       Камни границы смутно белели в темноте: в отличие от Ёля и других членов Рода, поговорить с духами можно было и ночью. Это было хорошо, потому что помогало избежать встреч с соплеменниками, уже разошедшимися по хижинам. И все же, оказавшись в шаге от Белой границы, Кныш почувствовал, что попросту не может этот шаг сделать. Как и всегда теперь – слишком больно. Слишком мучительно войти в мир, в котором больше нет Его.       Запретный лес, представший его глазам, являл себя во всей своей мистической глубине – а потому даже не стоило пытаться сделать вид, что это всего лишь лес, который ничем не отличается от Ближнего. Отличается. Равно как отличается и от самого себя – прежнего. От самого себя, в котором он, Кныш, встретил когда-то Величайшего. От самого себя, в котором Величайшего в принципе было возможно встретить...       «Не могу, – пронеслось у него в голове. – Просто не могу»...       Отвернуться, чтобы не видеть белой каменной черты. Закрыться в хижине – и будь что будет...       ...Куда же ты, пока-еще-маленький братик?..       Порыв ветра из-за Белой границы – как касание невидимых рук.       Нет, это не Он. Безголосых голосов на сей раз слишком много, слова слышатся словно шелест листьев на ветру. И все же...       ...Останься, не уходи...       ...Тебя долго здесь не было, светлячок...       ...Лети к нам, поиграем...       Еще одно касание, на сей раз на его щеках – ведь не вернуться выше его сил. Ветер кажется теплым, слишком теплым даже для летней ночи. Он будто дыхание – вздох Того-Что-По-Ту-Сторону. Вздох Того, Кто ждет по ту сторону...       ...Вот и славно, пока-еще-маленький братик!..       Хоровод. Головокружительная, сверхестественно быстрая, неуловимая – но все же абсолютно реальная круговерть образов, смыслов, видений, воспоминаний, фантазий, звуков... Беззвучная музыка, льющаяся, кажется, отовсюду сразу... Или идущая от него самого?..       От него? А кто он?       ...Выбери сам, светлячок...       Малыш. Мальчик. Юноша. Мужчина со взглядом, подернутым пеплом...       Пожалуй, последнее.       ...Ты не счастлив, пока-еще-маленький братик. Так не годится...       Облака расходятся, оставляя в чистом небе сияющий лик Светлоликого – вот только ветра, который бы разогнал тучи, нет, да и ночное светило сейчас только начинает расти... Кныш понимает это – но не ищет ответов. Достаточно просто переживать то, что происходит.       Белый свет струится, будто живой поток. Живой?..       Теплое прикосновение к коже заставляет задрожать – не то от ужаса, не то от наслаждения. В касании рождаются беззвучные слова.       «Странно смотреть на тебя не сверху, светлячок»...       Касание позволяет создать образ говорящего – он силен и высок, и свет льется от него, неся утешение, облегчение боли... Хотя нет, конечно, он не такой. Это лишь картинка, подброшенная воображением, которому иначе не вместить Реальность...       «Ты потускнел, светлячок... Из-за того, кого, как тебе кажется, ты потерял»...       Потоки света, обласкав кожу, словно пронизывают его насквозь – согревая и расслабляя мышцы, медленно окутывая теплом молотом бухающее в груди сердце, затопляя разум, очищая мысли... Возвращая краски.       Он ни о чем не спрашивает – но ответ словно льется по его венам вместе с кровью, вскипающей потоками света:       «Он гораздо ближе, чем тебе видится, светлячок»...       Ослепляющая тишина, через мгновение, или вечность, наполнившаяся звуками – живыми, осязаемыми, теплыми...       Причудливые образы, рожденные туманом – он уже видел подобные когда-то... Когда-то он пробовал управлять ими.       ...Ты пришел за помощью, пока-еще-маленький братик...       ...Что ж. Мы готовы...

***

      – И что, идет что ли?       – Да нет его...       – Не видно пока...       – А в хижине? Вайг, сбегай!       – Да бегал он уже!.. И вообще, чего бежать, если он даже в Ритуальной хижине не появлялся?       – Значит, пока еще переоденется, пока подготовится...       – Да ладно переоденется! А вот где он вообще?       – А ты догадайся!       – Да не дурак...       – Во!..       – Ким, может, сам сходи поищи?..       – Еще чего! Потом еще его искать надо будет!..       – Не плачь, молодая... Ты мне все равно хороша. Найдется, тогда и обряд совершим...       – Идет!       Ёль, обеими руками державший глубокую мису с растолчеными ароматными травами, которыми надлежало осыпать жениха и невесту перед началом обряда, постарался придать своему лицу как можно более суровое и обиженное выражение: он участвует в этом обряде исключительно ради Кима и Лары! Их союз так или иначе состояться должен, они и так через всего-всего прошли! И заставить их страдать из-за их со Взывающим размолвки было бы подло, не по-мужски и... Еще как-то. Фетха какое-то длинное красивое слово сказала. А еще пообещала уши надрать, если он не придет. А уши она дерет больно. Так что пришел. Но рта он точно не раскроет – в конце концов, это вообще правила запрещают! Пусть как хочет справляется!..       Вот только, видится, именно справляться сам он и намерен. И не нужна ему для этого никакая трава. Да и вообще ничего из того, что обычно используется на обряде союзов, не нужно.       Собравшиеся на площадке посреди селища поселенцы, будто онемев, наблюдали, как Взывающий, словно не заметив Фетху, поспешившую к нему с ритуальным одеянием, перекинутым через согнутую руку, прошел в середину образованого круга, остановился перед разложенными на деревянной колоде предметами для отправления обряда. Осмотрел их. Отобрал нож с широким, наточенным до прозрачности лезвием и тяжелой рукоятью. Поднес его к глазам, вспыхнувшим каким-то странным, холодным интересом. С неожиданной ловкостью перекинул оружие из ладони в ладонь и, видимо, оставшись доволен, отошел от колоды, с полным равнодушием бросив:       – Остальное нам не понадобится.       Тишина из полной превратилась в гробовую, и, казалось, еще немного, – и в словно звенящем от напряжения воздухе можно будет услышать мысли собравшихся.       Вождь Марух справился с собой первым. Пора пресечь это безобразие, пока не поздно! Мальчишка что, правда полагает, что если уж не сподобился запомнить ход обряда, так можно вот так запросто заменить его на другой?! Не бывать этому! Только не в Роду, которым он управляет!       Шаги с тихим шорохом ложатся на песок.       – Ты хорошо подумал, Взывающий?.. Ломать – не строить...       Тот оборачивается, и пожилой воин замирает, столкнувшись с ним взглядом. Это уже не выжженная пустошь. Он не мог и предположить, что смертный может так смотреть: будто и сосредоточенно – но в то же время и словно сквозь тебя... И опять этот жутковатый, холодный интерес – будто мошку редкую увидел, так что и не поймешь, что лучше – чтобы заметил тебя или чтоб мимо прошел...       – Мы сказали, что нам это не нужно.       Ни гнева, ни вызова, ни интереса – вообще никаких чувств. Будто чурбан деревянный заговорил. И это «мы» – о ком он?..       – Так может, другое что нужно? Вам?       «Э нет, врешь, не на того напал! Я с малолетства в глаза врагам смотрел, с оружием в руках их встречал. И перед тобой, мальчишкой, не отступлю».       – Две полоски мягкой выделанной кожи, длиной примерно в руку смертного и шириной в два-три пальца. Вода. И зеленые ветви – большие, чтобы ими можно было накрыть стоящего смертного почти в полный рост.       – Все?       – Все.       Ким, до сих пор неподвижно стоявший с Ларой в центре круга, поспешно подошел к ним: стремительно багровеющее лицо вождя предвещало большую беду, которую следовало предотвратить.       – Послушай, Взывающий, – заговорил он, стараясь как можно более ненавязчиво оказаться между Кнышем и вождем. При его габаритах «ненавязчиво» выходило плохо, но его это уже не слишком волновало. – Стоит ли копья ломать? Может, отправишь по старинке? Если не помнишь, как – Ёль подскажет. Ну к чему здесь лишние сложности?       – Союз смертных – это повторение союза Предвечного и его Избранницы. Иначе он ничего не стоит. Ты ведь хочешь, чтобы в том, что ты делаешь, был смысл?       – Ну... Хочу, конечно... Но...       – Ну так принеси то, что мы сказали. И поскорей. Сестра скоро взойдет на вершину чертога.       – Что?.. - вопрос замер на губах, когда, проследив за взглядом Взывающего, Ким увидел приближающуюся к зениту Лучезарную.       Сестра?!.       Требуемые предметы нашлись быстро: становилось очевидным, что с Кнышем в том состоянии, в котором он находился, лучше не спорить. Авось отойдет – тогда и отправит обряд по-настоящему.       Последующие события, однако же, весьма скоро убедили Рослых, что грань между «по-настоящему» и «не по-настоящему» нужна лишь для того, чтобы однажды эти понятия могли пересечь ее, поменявшись местами.       Осмотрев принесенные предметы и, видимо, оставшись доволен, Кныш взял с собой полоски кожи и вышел на середину круга, остановившись напротив растерянных Лары и Кима. И снова многие из поселян недоуменно нахмурились: что-то странное было в его движениях, что-то, что не удавалось уловить, описать словами – но что-то, что заставляло серьезно сомневаться в том, что перед ними Рослый.       Тур, верный своему намерению лишний раз не попадаться Взывающему на глаза и потому занявший на сей раз место в заднем ряду зрителей, удивленно приподнял брови. Он уже видел такие движения, вернее, ощущал их: тогда, когда витал между жизнью и смертью в лекарской. А раз так... Он присмотрелся внимательнее. Да, именно это всех и насторожило: Взывающий перемещается быстрее, чем совершает необходимые для этого движения. Словно непостижимым образом обгоняет самого себя. Или словно кто-то ведет его. Охотник повернул голову, окинул пытливым взглядом лица соплеменников: интересно, кто-то еще догадался? Похоже, что нет. Все слишком увлечены происходящим на их глазах действом.       – Так совершался союз Предвечного и Избранницы.       И с голосом то же – звук вроде и прежний, но интонации режут слух своей чуждостью, непривычностью, и от всего этого появляется чувство, будто все происходящее – лишь сон – вроде и похожий на реальность, а чуть присмотришься – так ничего общего и нет.       Вот только не бывает так, чтобы один и тот же сон снился всем сразу. Да еще такой.       Охотник прислушался.       – Узрел Предвечный Черноликую – и возрадовался, и радость повлекла помыслы его выше и глубже. И смотрели мы на Избранницу его – и не знали, чем хороша она ему, ибо была она пустынна, темна и бездыханна. И лишь самые прозорливые и мудрые из нас увидели то, что видел он, и лишь они поняли, что видел и любил он то, какой она станет. Все великое рождается из мысли...       Он помолчал, затем протянул Киму один из кожаных ремней.       – Прижми его ко лбу – и стань сейчас как Предвечный. Думай об избраннице твоей, и о том, что в ней хорошо тебе. Думай также о том, что можешь сделать ты, чтобы стала она лучше, еще прекраснее и еще важнее для тебя. Пусть мысли твои творят все новое.       Сероглазый охотник молча подчинился, на лице его было написано потрясение, сменившееся затем нежным и восхищенным выражением.       – Увенчай избранницу твою помыслами твоими.       Ким слегка поколебался, видимо, не совсем поняв новое предписание – но затем аккуратно повязал кожаную полоску вокруг лба Лары.       – Ты хорошо сделал, смертный. Теперь ты, избранница.       Второй ремень лег в руку молодой, и та, уловив правила, повернулась к Киму, приложив ремень ко лбу и глядя на того широко распахнутыми, полными почему-то слез глазами. Затем также повязала его вокруг головы жениха.       По кольцу зрителей пронесся едва слышный вздох: разворачивающаяся сцена, при всей своей невообразимости, определенно тронула многих. Да, ничего общего с прежним обрядом заключения союзов она не имела, и, наверное, из-за этого следовало бы возмутиться, расстроиться, испугаться или хотя бы поменьше втягиваться в происходящее, поменьше со-радоваться жениху и невесте, не так сильно за них переживать... Однако получалось плохо. Ибо хотелось именно радоваться и переживать, и украдкой смахивать слезу. Будто то, что было лишь заученным набором действий, вдруг обрело смысл и глубину. Стало Реальным.       – И вдохнул Предвечный жизнь в Избранницу свою, и отправил порождений дыхания своего к ней, чтобы воплотили они замысел его о ней. И мысли его потекли по недрам Черноликой, – так же, как после кровь – по венам Детей Завета. Так есть и теперь: те, чья кровь смешалась, становятся единым целым. Протяните ладони, смертные.       Зрители, особенно старики, согласно закивали: обычай смешивать кровь заключавших союз существовал и раньше, и теперь стал словно путеводной нитью, связавшей старое и новое.       Многие, однако, слегка взволновались: о том, что Кныш напрочь не переносит кровь, знали все. Справится ли он с этой частью обряда?       Ким был одним из тех, кто сомневался в этом особенно сильно и, по вполне понятным причинам, особенно сильно не хотел, чтобы все вдруг сорвалось. Именно поэтому, когда Взывающий приблизился к ним с ножом в руке, сероглазый охотник решился все же нарушить правила, заговорив с ним. В конце концов, до правил ли теперь?       – Тебе все хорошо, Взывающий? – тихо спросил он. – Если хочешь, я сам это сделаю, вместо тебя...       Ответом послужил все тот же пронизывающий и одновременно ускользающий взгляд, заставивший Кима поскорее отвести глаза и пожалеть, что он вообще открыл рот. Впрочем, ничего страшного не последовало.       – Не переживай, Дитя Завета. Ты хрупок, но мы не причиним тебе и твоей избраннице вреда. Только немного боли.       Лезвие рассекает кожу ладони, оставляя ощущение холода, которое лишь чуть позже сменяется жжением – действительно, не таким уж и сильным. Лара тоже даже не поморщилась, когда нож коснулся и ее руки.       – Возьмитесь за руки. Дайте вашим жизням смешаться.       – Еще надо их связать...       Шепот Ёля, настолько увлеченного происходящим, что даже не сразу сообразившего, что сказал это вслух, был созвучен мыслям многих поселян, которые наконец увидели в происходящем что-то знакомое. Услышать его, впрочем, смогли только Фетха, Анхэ да еще пара мальчишек, стоявших рядом.       И Взывающий – хотя это и было, – или только казалось? – совершенно невозможным.       – Связать то, что и так едино – значит лишить его смысла, – отозвался он, не оборачиваясь.       Ёль прикусил язык и даже поспешно прижал к губам ладонь – упаси духи чего еще сболтнется!..       – Укройте их ветвями и принесите нам воду, – последовало между тем новое распоряжение.       Несколько мужчин из Рода вышли в круг и, подойдя к Ларе и Киму, образовали над их головами нечто вроде купола из срезанных ветвей. Взывающий тем временем приблизился к ним, отломил пышную веточку от больших ветвей и опустил её в мису с водой.       – И сошел Предвечный к Избраннице своей, и возлег с нею, и священным ливнем излился в недра ее... И был рожден новый мир.       Он окропил лица жениха и невесты, затем отошел от них, кивнул, словно говоря, что обряд окончен, и, казалось, собирался сказать что-то еще, – но голос его заглушил мощный громовой раскат.       Поселяне разом, ахнув, подняли головы – и лишь затем, чтобы увидеть, как из возникшей словно из ниоткуда черной грозовой тучи хлынули потоки воды – первый дождь с начала этого удивительного лета.       – Подтверждает!       – Сам Отец-Небо подтверждает и скрепляет их союз!       – Это надо же!       Всеобщее изумление и ликование было настолько сильным, что никто даже не подумал укрыться от теплых струй в хижинах – все лишь стояли, подняв лица к небу, принимая нежданное благословение.       Длилось оно, впрочем, недолго. Уже через несколько минут туча, словно истратив все свои силы, растаяла, вновь явив Рослым сияющую Лучезарную...       ...И Взывающего, без сознания лежащего на земле.