***
Это напоминало танец охотников, виденный Кнышем давно, на пиру после их возвращения из Большого путешествия. Теперь, однако, участников было трое, они не использовали оружие – и один из них быстро и явно затмевал двух других. Неверный свет костра частично скрадывал движения охотника, превращая их в причудливую пляску света и тени, – но тем сильнее была их странная власть, необоримо приковывавшая к нему внимание зрителей. Завораживающе. Дурманяще. Так, что от одного взгляда кровь начинала кипеть в жилах, а тело, полное желания, отказывалось повиноваться. Неодолимо притягательно – и в то же время до ужаса страшно. В детстве Кныш слышал истории о необыкновенных змеях, что причудливым танцем завораживали добычу, лишая ее воли, заставляли приблизиться к ним – с тем, чтобы затем оплести могучими кольцами, удушить и сожрать. Он не знал, были ли эти истории правдивыми. Никогда не задумывался также и о том, мог ли бы таким образом убить кого-нибудь Величайший в образе змея. Но, глядя на открывавшееся ему зрелище, подумал почему-то именно о нем. О том, что наверное мог бы. И, что весьма вероятно, именно так иногда и поступал: уж слишком подходила ему эта жутковатая смесь хищности и страсти. Смесь, которая даже жертву, оказавшуюся в его смертельных объятиях, заставила бы думать об объятиях, а не о смерти. Новое неуловимое движение танцора отозвалось как свое собственное, заставив вздрогнуть, словно от удара, и резко втянуть воздух сквозь стиснутые зубы в попытке заглушить рвущийся из груди стон. Да что с ним творится?! Ответ, и так, впрочем, очевидный, был озвучен одной из поселянок, вместе с подружкой замершей рядом с Внемлющим при виде необычного танца: – Что творит-то!.. Еще чуть-чуть – и я с ним прямо тут лягу. И ничего, что супружник есть... – Разбежалась, – ответила та. – С ним сейчас небось весь Род ляжет, без разбору, мужики или жены... Ее собеседница хихикнула. – И ты бы?.. – Да я вперед всех бы успела!.. Теперь засмеялись уже обе – тихим, гортаным смехом, выдававшим кипевшее в крови возбуждение, и, взявшись за руки, пошли вперед, поближе к костру и творившемуся перед ним действу. Кныш машинально проводил их взглядом, благо, это можно было сделать, не выпуская из поля зрения танцора, и попытался было осмыслить услышанное – однако молотом колотящееся в груди сердце мигом свело эти попытки на нет. Позже. Все позже. Сейчас – только смотреть. Впитывать в себя. Вздрагивать и замирать от каждого нового движения... Это закончилось слишком резко и быстро – так, что никто так и не смог понять, что произошло. Просто Ким с Ерохом, видимо, почувствовав себя оттесненными на задний план, попытались вернуться ближе к центру светлого пятна, отбрасываемого костром, однако, едва успев оказаться в его границах, казалось, безо всяких причин вдруг отлетели на несколько шагов от охотника, с силой приложившись о песок. Зрители ахнули, загомонили: о том, какой силы должны были быть два молниеносных, одновременно нанесенных удара, не хотелось даже думать. Проще было отнести все на счет случайности: оказались парни не в том месте не в то время... Танцы мужчин и правда были занятием довольно рискованным, более или менее тяжелые травмы во время них не были редкостью. Правда, до сих пор дело сводилось обычно все же к менее тяжелым – но что будет теперь?.. Поселенцы устремились на помощь, оттеснив в сторону, казалось, совершенно ошеломленного Тура. Морок, навеянный танцем, рассеивался, к ним возвращалась способность рассуждать здраво и действовать быстро. Пострадавших, уже начавших приходить в себя, повели в лекарскую, и поселяне вскоре разошлись по хижинам, удрученно качая головами: судя по такому, на редкость неудачному, началу Холодного Безвремения, прошлая Долгая зима была только началом испытаний.***
...Ты так скоро вернулся, братик?.. ...Так скоро снова хочешь нашей помощи?.. ...После того, как ты не дал нам наиграться?.. ...Ты плохо поступил братик, плохо... ...Будешь и дальше выбирать смертных, а не нас – будет беда... ...Большая беда, братик, больше, чем ты можешь себе представить... ...Так о чем ты хочешь спросить, братик?.. ...О-о, нет-нет... ...Этого мы не можем тебе сказать... ...Знаем, конечно... ...Но это знаешь и ты... ...И он... ...Спроси себя, братик... ...А он пусть спросит себя... Кныш опустил руки, чувствуя, как усталость волнами затопляет разум. Определенно, восход был слишком долгим и сложным, чтобы завершать его (или, поскольку ночь уже перевалила за середину – встречать новый) еще одним воззванием к духам. Внемлющий, однако, не смог отказать Туру, и сам прекрасно понимая, что то, что творилось с охотником, в таком же русле продолжаться не может. Он нашел сына вождя у самой Белой границы, куда, движимый каким-то неясным предчувствием, направился сразу, как вышел из лекарской, где Фетха с помощницами помогала Ероху и Киму. – С ними все обошлось, – сообщил он, подходя к сидящему на земле Туру. – Синяки, конечно, и ушиблись прилично. Но кости целы и, видится, внутри ничего не отбито. – Хорошо. Голос охотника звучал устало и глухо, и Кныш поспешил опуститься рядом с ним на прохладную траву. – Ты помнишь что-нибудь? – спросил он. Сын вождя неопределенно пожал плечами, не зная, как описать состояние, в котором он находился. – Это был словно не я, – наконец медленно, будто через силу, выговорил он. – Кто-то другой. Сильный... В чем-то жестокий... И... – Страстный? Тур кивнул, подтверждая. – Не представляю, что было бы, если бы Ким с Ерохом не появились... Видится, что все женщины и молодые Рода готовы были с ним лечь... Со мной... С ним... Ну словом... – он сделал неопределенный жест рукой, затем устало потер глаза и лоб, не замечая направленного на него пристального взгляда Внемлющего. Помолчал немного, затем продолжил, и голос его звучал решительно: – Это не случайность. И то, что было на поединке и с копьем – тоже. Со мной происходит что-то. Что-то, чего нельзя сделать ясным, если смотреть глазами смертных. Ты... Ты поможешь? Мне нужно знать, что это. Знать прежде, чем я причиню действительно серьезный вред. Кныш согласно кивнул. По его мнению, спросить духов о происходящем с сыном вождя можно было и раньше – хотя бы во время их последнего похода в Запретный лес. Но, безусловно, лучше позже, чем никогда, и он искренне порадовался, что Тур все же, вроде бы, перестал убегать от ответов. Воззвание к духам, однако же, закончилось лишь неясными, но грозными предсказаниями, касающимися его самого. А относительно Тура ясным стало лишь то, что незримые голоса на эту тему говорить то ли не хотят, то ли попросту не могут. – Они сказали, что ты сам знаешь ответ, – сообщил Кныш. – И что я тоже его знаю. Что нам нужно спросить обо всем этом себя самих. – Отличный совет!.. – саркастически фыркнул Тур. – А главное – действенный! – Может, им виднее? – Виднее, конечно, виднее... – голос охотника теперь звучал задумчиво. – Только по всему выходит, что виднее как раз не им, а нам. Странно это – вроде бы ищешь-ищешь ответы – а потом тебе говорят, что ты их уже и нашел. Только не видишь... А может... – он помолчал, глядя в землю и, судя по всему, о чем-то сосредоточенно размышляя. Затем вновь заговорил – быстро и решительно, словно стремясь не упустить нить своих рассуждений. – Знаешь, я не вижу, что все это может значить, но... Насчет моего плеча. Я не сам его поранил. Змей укусил меня, когда я на него набросился. – Укусил? – Угу. Очень глубоко и больно, между прочим. Но потом, когда я пришел в себя в лекарской – от укуса не осталось никаких следов, даже шрамов. Так вот я и думаю... То, что со мной происходит – как-то связано с этим укусом. Будто... Будто что-то или кто-то поселился во мне и пытается мной завладеть. Но кто? Или что? Змей? Но я же не могу быть змеем, раз я Рослый. Величайший? Но он теперь в шатрах Отца-Неба, вместе с тем, кто ему хорош... – он помолчал. – Из-за этого кого-то, похоже, и происходят все странности: что я то бросаюсь на всех, то соблазняю, то Запретный лес вижу... Ну, ты знаешь, как... Он замолчал, заметно утомленный таким долгим монологом, но затем заговорил снова, словно подводя итог: – Тут одно ясно: если так и дальше пойдет, я стану опасен для Рода. Так что пора это прекращать. – Как именно прекращать? – подал голос молчавший до той поры Кныш. – Вот об этом и буду думать. Только не сейчас. Сейчас я, по правде говоря, просто с ног валюсь, вымотался жутко. – Почему же не идешь отдыхать? – Куда, к родителю? Он еще наверняка не спит, после всего-то. А я, похоже, в очередной раз его ранил. Так что не буду лучше попадаться на глаза. Ни к чему ему еще больше переживать... Странно, да? Столько круговоротов был первым, лучшим, хорошим для всех... А теперь мне, видится, не остается здесь места... – Пойдем ко мне. В черных глазах охотника вспыхнули, несмотря на усталость, озорные искры: – А сердце не дрожит? Я ведь, как оказалось, и прибить могу. Или... – он искоса взглянул на собеседника. – Или что другое сотворить. А может и то и другое. Кныш, однако, не купился на полушутливый тон. – Мое сердце никогда не будет дрожать из-за тебя, – серьезно проговорил он. – Что бы ни случилось. Кем бы ты ни стал. Обещаю. И знаешь? Ты мне тоже кое-что пообещай. – Что? – Что ты будешь мне доверять. Тоже – что бы ни было. Даже если себе самому доверять не сможешь. Или если все о себе забудешь. Пообещай, что узнаешь меня. И поверишь мне. Охотник невесело усмехнулся. – Забуду о себе?.. Да, может, наверное, и такое случиться. Ладно, обещаю. Что бы ни было, я тебя узнаю и поверю тебе. А теперь давай пойдем, иначе я засну прямо здесь. И кстати, твое сердце может в любом случае не дрожать: ни на прибить тебя, ни на... Что-либо другое у меня уже нет никаких сил...***
В хижине Внемлющего было теплее, чем на улице – это Тур заметил сразу и с явным удовольствием. Что ж, этого ему и в лучшие времена бы хватило, а уж теперь, когда он валится с ног от усталости... – Лежанку родителя сожгли, когда он ушел к предкам, – прокомментировал хозяин жилища, разжигая светильник. – Но... – Я отлично устроюсь и так, – заверил охотник, занимая пустую половину хижины. – Я... Я хотел сказать, что если положить шкуры из моей лежанки пошире – мы могли бы поместиться вдвоем... – Кныш бросил короткий взгляд на плечи своего гостя и добавил: – Особенно, если ты ляжешь на бок. Тур коротко рассмеялся. – Я не молодая, чтобы ты звал меня на свое ложе, Внемлющий, – вернул он собеседнику его старую шутку. Затем улегся на земляной пол, удобно подложив согнутую руку под голову, и добавил: – Но предложение было щедрое, и я это ценю. И вообще – ты хорошо сделал, что впустил меня... Он широко зевнул, как обычно, быстро проваливаясь в сон. – Не буди меня этим восходом... И следующим, пожа... Кныш пристально взглянул на него и понял, что продолжения не дождется. Умеет же!.. Сам он, хоть и тоже улегся, завернувшись в плед, быстро заснуть не надеялся: слишком бурным, противоречивым и странным был этот восход... Неудачный обряд, вождь Марух, Фетха... Ёль с его невозможным, невероятно смелым согласием... И Тур. Конечно, прежде всего, Тур... Внемлющий лег на бок, взглянул на своего спящего гостя и усмехнулся: если бы не происшествие с парнями – весь Род мечтал бы оказаться сейчас на его месте – рядом с тем невероятным существом, каким охотник был этим восходом... Впрочем, соплеменники пожелали бы быть ближе к нему – гораздо, несравнимо ближе... «С ним сейчас весь Род бы лег, что мужики, что жены...», – вспомнились слова женщины, стоявшей рядом. Твоя правда. Еще раз присмотревшись к своему неожиданному соседу и убедившись, что тот действительно крепко спит, Кныш, словно ведомый какой-то внешней силой, протянул руку и легко коснулся ладонью его щеки. Охотник что-то буркнул и слегка мотнул головой – однако просыпаться явно не спешил, и Внемлющий, чуть осмелев, провел подушечками пальцев по его губам. Вздрогнул и быстро отдернул руку, которой неожиданно коснулось теплое дыхание – но затем вернулся к своему занятию, на сей раз ощутив мерное биение вены на шее и рельефные, твердые, как камень мышцы груди под распахнутым воротом рубахи. Он не пытался как-либо осмысливать или оценивать свои действия – лишь отдавался нахлынувшим ощущениям... ...И понимал, что хочет большего, гораздо большего – пусть даже и не слишком представлял себе, что именно может под этим большим скрываться...***
Туру снился прибой. Могучие волны раз за разом обрушивались на горы, казавшиеся странно, запредельно высокими, – с тем, чтобы, побушевав, откатиться назад, – а потом, собравшись с силами, вновь и вновь повторять свои набеги... Тур никогда не видел моря, и даже не подозревал, что где-то на свете они есть. Поэтому все действо происходило По-Ту-Сторону, и спящему охотнику оставалось лишь краем сознания удивляться, как это воды в Озере Избранницы оказывается достаточно, чтобы создавать такие исполинские валы, – не говоря уж о том, что за неведомая сила их создает. Горы отзывались на прибой едва ощутимой дрожью, вызванной то ли сокрушительными ударами водной стихии, то ли... Охотнику смутно подумалось, что, может, и горы были бы непрочь сойти со своего места и устремиться в прохладные объятия волн – точно так же, как и он сам погружался в Озеро... Казалось, его мысли оживили гигантские отроги: они начали почти неуловимое, медленное движение навстречу воде... Движение это все ускорялось, вовлекая в себя словно бы самую суть Гор, их душу, то, чем они являлись. Оно было не только величественным и завораживающим – в нем чувствовалась какая-то значимость, всеобъемлемость. Будто следить за этим постепенным взаимным проникновением двух стихий и более того, участвовать в нем, было священным долгом всего живого. Тур не ощутил, как его тело, безотчетно повинуясь приказу сновидения, также начало это движение навстречу. Осознал лишь, что закончилось оно, едва лишь начавшись, когда по нему, резко выдергивая из сна, промчались чьи-то лапы, а над ухом раздалось угрожающее рычание.