Семь кругов долга

Верс в себя пришел под вечер, то ли помогло холодноватое обтирание, от которого дергало и щипало опаленную кожу, то ли замучили нудные визгливые подвывания над ухом. Когда открыл глаза, пусть и с трудом, то зашипел от боли, полоснувшей по зрачкам тусклым светом вечерних сумерек, зато разглядел кто причитал — старуха с огрубевшим от холода лицом и морщинистыми руками, в простом домотканом платье да меховой телогрее. Парень равнодушно подумал о том, что «дитяткой» его давно не звали, а, если точно, не называли вообще никогда. Да и слова «кто ж тебя так? эк тебя угораздило?» — звучали глупо. Просто был пожар, и он просто умер в огне. А из полыхающего дома то ли вытащили, то ли сам выбрался — Лерт, младший сын полковника Борга, командующего Северным районом Федерации. И ему сейчас почти семнадцать лет. И он из себя ничего не представляет. И он почти убийца. И с этим придется жить дальше. Верс тягостно то ли вздохнул, то ли простонал. Думать да и воспринимать брата вместо себя было отчего-то противно. Верс чуть повернул голову — рядом на полатях лежал… Герен. Слишком бледный и безжизненный, хотя рожа не крепко обожжена. Даже странно, с чего ему так плохо — вроде и влез в дом позже, да ещё и в пожаре отключился. Верс тяжело припомнил, как выталкивал парня в окошко. Протянул руку, дотронулся до плеча, потом чуть сильнее сжал. Господин, — хриплым горловым стоном среагировал Герен, не открывая глаз. — Прости… я не смог… Верс почувствовал, что в пальцы, которые все ещё стискивали плечо ординарца, струится слабое тепло. Парень торопливо отдернул руку. А, прищурившись, разглядел едва тлеющий огонек в груди бойца, и быстро угасающий контур. — Герен, — тихо позвал Верс и по наитию произнес, — тебе нельзя уходить. Каким бы паскудным по отношению к нему не был ординарец, но полковнику он служил верно. Да, закатил порку несколько раз из мести или желания посчитаться, но ведь в важном деле не подвел. А следы от плети — подумаешь, белым шрамом больше или меньше, можно подумать, что в учебке его гладить будут. — Герен, не уходи, — шепотом снова позвал Верс. Ординарец вздохнул — мальчишка просто не понимал, что он сделал в той полыхающей комнате. Да и сделал, скорее всего, интуитивно, сам не понимая, что творит. Но, надо признать, у него получилось — видно, сильный воин. Герен, ещё будучи сопливым мальцом, видел в Логове, как владеющий Зовом просто потянул силу и ратное мастерство с тех, что могли слышать и чувствовать Зов. Те, кто был согласен отдать часть силы, просто опускались на колени. Кто был готов подарить всю, сразу ложились наземь. А потом тот воин, не слишком крепкий внешне, просто вышел навстречу отряду, занявшему подступы к Логову. И бросил вызов на поединок на любом оружии любому количеству бойцов, хоть вместе, хоть поочередно. Когда потери со стороны незваных гостей перевалили за десяток, напавшие отступили. Из тех, кто поделился силой, умерли только двое, остальным помогли. Просто воины подходили сначала к лежащим ничком и прикасались рукой. Как брать и отдавать силу — Герен не знал, но раз Верс сумел вытянуть, может быть, сможет и влить… пусть даже он сам и не понимает, но… а вдруг? Только как это объяснить парню, Герен не знал. Да и как сказать — он ведь полез в дом, чтобы вытащить его и вытащил бы непременно, если бы парень не хватанул у него силы слишком много. — Господин… — ординарец покрутил в голове слова, но так и не смог выстроить их в понятное объяснение. А потом вообще замолк, подумав, что Верс мог и нарочно забрать силу. Он дал слишком много парню поводов для злости и ненависти и вот теперь подошел момент расплаты. Тогда справедливо получается и просить незачем. — Что? — Верс решился спросить, когда молчание затянулось, но ординарец лишь зажмурился сильнее и отвернулся. Без лекаря было худо, а холодные примочки помогали слабо. Да и горьковатый травяной настой плохо унимал боль. Крутило, ныло и пекло всё тело. Верс попытался уснуть, но сон не шел, а как закрывал глаза — сразу видел пляшущие языки огня, яркие и жадно подбирающиеся к своей добыче. Разглядывать черные бревна потолка было как-то веселее. Отец пришел проведать поздним вечером. Сердито глянул на теплящийся светец в плошке. И Шенг услужливо зажег ещё несколько огоньков. Полковники долго и внимательно разглядывали обгоревшего парня. Хорошо, хоть о самочувствии справляться не стали. Если прежнего не видеть, то признать сложно, — наконец-то вынес вердикт Борг. — Пожалуй, — Шенг склонил голову к плечу, — обгорел удачно, лицо так спекло… даже чудо, что глаза уцелели. — Если налюбовались, то я спать буду, — Верс даже губы прикусил, чтобы сдержаться, но слова сорвались. Грубо получилось, зато доходчиво. — Ты не кипятись, парень, — спокойно сказал Шенг, — завтра днем должны лекаря привезти. Всяко полегче будет. Может, и ординарец до полудня продержится, не помрет. — Может, — Борг кивнул. Сыну он даже слова не сказал, только глядел слишком пристально, будто душу вынуть хотел, да выкрутить, словно рубаху после полоскания в реке. Кто из полковников задул светцы — Верс не видел. Один оставили — и довольно. По комнате стали от мельтешащего огонька расползаться пляшущие тени. Дважды тихо скрипнула на пятках дверь — старуха за дровами выходила, стукнула заслонка. Но вместо ожидаемого от бока печки тепла по комнате отчего-то пополз холод. Вцепился острыми ледяными зубами за ноги, коснулся спины. Верс, зарычав от боли, замотанными в тряпицы руками попробовал натянуть на себя пуховое одеяло, укутаться поплотнее. Но все равно застывал, а когда глянул на ординарца — аж передернулся. Парень сбелел весь, что ни кровинки в лице и ощущался просто ледяным. Верс медленно пододвинулся, и эти несколько пядей одолеть оказалось сложнее, чем марш-бросок в учебке. Пропитанные настоем куски полотна давно высохли и, вместо того, чтобы облегчать боль, жёстко царапали поврежденную кожу и раздражали раны. Верс чуть приподнялся, а затем осторожно стал снимать, иногда даже резко сдирая прилипшие лоскутки. Сначала с себя, сжимая до звона в голове зубы, потом с ординарца. Отпихнул ворох тряпок в сторону — мешают они сейчас, пусть даже раны и сочатся сукровицей, а то и кровью. И придвинулся вплотную к Герену, обнял, кое-как расправил одеяло. Поначалу ничего не происходило, только обожженные ладони пекло, словно морозом, когда осторожно пытался растереть холодеющее тело ординарца. А потом Верс вдруг ощутил как внутри стало жечь огнем — золотое сияние с промельками закатного марева недолго скакало робким огоньком, через мгновение полыхнуло так, что волна жара прокатилась от макушки до пальцев ног. А огонь Зова робко лизнул коченеющее тело Герена. Согревался парень слишком медленно, но Верс быстро сообразил, как следует действовать. Прижался к ординарцу так, как даже в лавку под плетью не вжимался, и, обхватив руками, послал огонь по кругу: правая рука-сердце-левая рука. А затем, когда почувствовал, что сам уже плавится в этом пекельном коловороте, послал волну Зова концентрированным лучом внутрь, где сжимался и чуть заметно корчился Герен. Самым сложным оказалось удержать забившегося в беспамятстве ординарца. Верс сам едва не выл от боли, когда наваливался на рвущегося невесть куда парня. А ведь приходилось ещё поддерживать огонь Зова. И самое страшное, что он не знал, сколько эта пытка длится и сколько ещё будет продолжаться. В туманящейся от боли голове была только одна мысль: не позволить угаснуть огню и удержать слышащего Зов. Верс разжал руки и безжизненно откинулся на полати лишь тогда, когда тело Герена стало теплым, а парень стал дышать нормально, без всхлипов и без натужных хрипов. Сил уже ни на что не осталось, и даже боли не было — снаружи и внутри расползалась пустота, слишком мягкая и липкая. — Господин, ты только не спи сейчас… Верс вяло почувствовал, как кто-то настойчиво трясет и тормошит его, и шепчет, тепло щекоча дыханием ухо. — Не спи, господин, нельзя… а то Зов будет манить за собой… От отчаяния Герен почти плакал — парень его чуть не сжег. Огонь Зова ощущать было мучительно и сладостно, да и такую силу он видел и чувствовал первый раз. А когда Верс обнял его и заключил в кольцо — сразу вспомнилась безумная пляска огней разложенного костра Посвящения, и волны жара, от которых невозможно было жить, но и без них невыносимо было существовать. — Господин, не спи!..