Добро пожаловать в Ракузан.

Вы когда-нибудь думали о смерти? Не о чужой, а о своей? Вот я — постоянно. Можете осуждать меня за такие мысли. Можете. Можете плеваться едкими оскорблениями. Можете крутить пальцем у своего виска, глядя в упор на меня, и, захлёбываясь в собственных слюнях, утверждать, что жизнь дана нам не для этого. Вы можете всё это делать одновременно или поочередно. Группой, с кем-нибудь в паре или сидя в одиночестве перед пыльным монитором. Публично или же про себя так, чтобы даже тот, кто сверху, если же он всё-таки существует, вас не услышал. Вариантов вашего сложившегося отношения ко мне множество, а причина тому одна. Вы меня попросту не знаете. Никто из вас меня не знает. Мне кажется, что даже я сам себя не знаю. Пока что. Но я могу рассказать вам то, что мне известно о себе на данный момент. То, что меня часто посещают мысли о собственной смерти, я заметил буквально недавно. Но есть такие вещи, которые происходят со мной уже на протяжении долгих лет. Они относятся к той категории, без которых я уже не представляю своей жизни. Первое — это моё имя и моя фамилия. Чаще я слышу свою фамилию, потому что живу в Японии, и, кому известно, здесь это нормально. Даже, можно сказать, общепринято. — Куроко… Куроко-кун, — противно звонкий женский голос разбудил меня, насилуя мои бедные уши. Отлипнув от твёрдой поверхности стола, которая несколько секунд назад была для меня мягче синтепоновой подушки, я увидел перед собой оголённую часть женских худых ног, которую ограничивали сверху подол синей мини-юбки, а снизу высокие чёрные чулки с кошачьими мордами. Мило, что тут ещё скажешь. — Куроко-кун, ты снова заснул на работе, — и тут я вспомнил, кому принадлежали эти ноги, чулки с кошачьими мордами и строгий брюзжащий голос. Я бы мог извиниться и со скоростью петарды, запущенной в небо, ринуться к работе. Но не перед ней. Не перед той, которая какого-то хрена вечно командует в месте, которое принадлежит мне. — Момои, заткнись, — я смотрю на подрагивающий то ли от злости, то ли от лёгкого дуновения из окна пучок из нежно-розовых волос и снова повторяю. — Заткнись, иначе изнасилую. А дальше всё как обычно: она машет руками, словно курица, которая пытается взлететь выше деревянного забора, кидается в меня канцелярскими принадлежностями, которые ей только попадаются под руку, говорит, что я самый ужасный начальник на всём белом свете, хотя работала только в этом месте, открыто ненавидит меня, напыщенно презирает, хлопает дверью и уходит под звуки приветливого серебристого колокольчика, который каждый раз предупреждает о прибывших покупателях. — Здравствуйте, я Куроко Тецуя, владелец этого книжного магазина и одновременно продавец, чем могу помочь? Эта фраза выработана до безупречного автоматизма. Момои, которая, кстати, Сацуки тоже является продавцом моей уютной книжной обители. Нас связывают взрывная ненависть друг к другу, поедание глазурных пончиков в последнее воскресенье каждого месяца, которое является временно примирительным, и безмерная любовь к дорогим редким книгам, которые нам завозят в качестве товара, всё потому что я когда-то, уже не помню когда, обзавёлся нужными влиятельными связями. Вот такая вот Момои, которая Сацуки. Больше о ней и сказать-то нечего, поэтому вернёмся ко мне. Второе — мой книжный магазин. Я нахожусь здесь большую часть времени своей жизни, во-первых, потому что это моя работа. Во-вторых, потому что это моя любимая работа. В-третьих, потому что дома меня никто не ждёт. Это место — моё отражение. Оно маленькое, трудно отыскиваемое и по-настоящему никому не нужное, кроме меня самого. Я настолько привык к этим лакированным полкам, красивым переплётам и практически полному отсутствию какой-либо динамичности, что на данный момент мне даже трудно представить, чем бы я занимался, как бы убивал своё время, если бы всего этого у меня не было. С одной стороны — это моя сила, моё достижение, которого я добился сам, а с другой — это моя слабость, моё уязвимое место, которое, как правило, может погубить в любой момент. Снова я клоню к смерти. Ну вот, вы сами в этом убедились. Но о ней всё же чуть позже, потому что третья вещь, которая происходит со мной на протяжении долгих лет, — это я сам. Точнее, моя внешняя оболочка. У меня по какой-то причине нет ни одной фотографии, где мне было бы меньше пятнадцати лет. Но зато после пятнадцати просто завались. И вот если взять по одной фотографии с каждого моего дня рождения и пролистать их в одно время, как книжные страницы, то можно заметить изменения в моём окружении, индивидуальные перемены этого окружения, разнообразие тортов и соответственное увеличение количества свеч на нём, но не мои собственные какие-либо модификации. У меня застой. Вечный и непробиваемый. Сейчас мне 23 и я ничуть не отличаюсь от себя пятнадцатилетнего. Вероятно, изменился только рост. Хотя это не точно. Всё те же худые бледные руки и такие же ноги. Всё те же тёмно-голубые глаза и волосы привычной длины. Всё то же непроницаемое лицо без каких-либо кожных дефектов. Даже мой взгляд забыл, что такое частое видоизменение. Холодный, нечитаемый, безразличный. Он такой, когда рядом нет интересной книги или глазурного пончика. Знатно и бессовестно поспав, я даже не заметил, что за окном уже вечер. Я не стал закрывать магазин, хотя его время работы уже давно закончилось. Просто надеялся, что Момои ещё вернётся, точнее, вернётся, увидит, что я всё ещё здесь и снова уйдёт уже до завтрашнего дня. Тут меня посетила мысль, что бы со мной случилось, если бы в магазин зашла не Момои, а кто-нибудь другой. Например, грабитель. Или целая банда грабителей. Такие, знаете, во всём чёрном и с масками на головах, на которых есть три вырезанных круга для двух глаз и рта. У них бы были дубинки, ножи, электрошокеры, и, возможно, даже пистолеты для особо громких и непослушных жертв. Но меня ничем не пробьёшь. Я буду молчать даже перед сотней пистолетных дул. Посидев перед стопкой новых ещё непрочитанных книг где-то около двух с половиной часов, я решил собираться домой. Грабители в чёрных масках так и не пришли. Момои, к моему счастью, тоже. Засмотревшись в грязное окно скрипучего автобуса, который каждое утро в определённое время ездит от моего дома и до магазина, а вечером точно так же обратно, я подумал о случайной аварии, которая произошла бы по чьей-то чужой ошибке, но из-за самой большой удачливости в неё загремел и этот старый автобус, в котором еду я. Так-то, кроме меня, здесь ещё чуть больше десятка незнакомых людей, но это уже неважно. Возможно, в той аварии я бы сломал себе все кости. Или было бы что-то другое. Но точно знаю, что я бы умер от большой потери крови или какой-нибудь острой железки, которая изящно торчала бы из моего желудка. Но не от болевого шока. Сто процентов. Открыв дверь своей квартиры, я встретился с ней. Тишина — главная составляющая моих двух комнат, квадратной кухни, небольшой ванной и туалета размером чуть больше кошачьего лотка. Второстепенные — чистота, одиночество и тусклый свет лампы, которую я не менял с самого переезда сюда. Разогрев ещё утренний недоеденный омлет, я включил телевизор. Я никогда его не смотрю, но чтобы главная составляющая моих двух комнат, квадратной кухни, небольшой ванной и туалета размером чуть больше кошачьего лотка на меня давила не с такой ощутимой силой, я включаю эту почти бесполезную коробку. И ем свой утренний-вечерний омлет, которому так же, как и моей жизни, чего-то не хватает для более насыщенного вкуса. — … и по всем показателям первое место в рейтинге крупнейших компаний за последние три года занимает компания «Акаши», благодаря ей японский бизнес буквально расцвёл… Громко засвистел забытый мною чайник, бесцеремонно перебив вечерние новости. Но даже услышанного хватило для того, чтобы в моей голове промелькнул вопрос: «Часто ли на известных авторитетных бизнесменов совершаются покушения? А на их семьи?» Ответа я не получил. Откуда же мне знать, если я всего лишь владелец и по совместительству продавец книжного магазина. Я выключил почти бесполезную коробку, вымыл посуду, сполоснул холодной водой лицо, говоря самому себе, что ванну сегодня принимать не хочется, а хочется спать. После, кое-как раздевшись до нижнего белья, я лёг в ледяную кровать, которую я снова забыл застелить с утра. Или же специально не застелил. Перед тем, как уснуть, я вспомнил, что хотел попить чай с лимоном и в очередной раз поразмышлять над тем, как бы я жил, и каким бы я был, если бы мог хотя бы немного чувствовать физическую боль. Четвёртое.