***
Тина приходит к девяти. После этого понятие времени перестает для нее существовать. Она приходит, уходит, слушает, запоминает, подносит, теряет, опрокидывает, узнает, падает, спотыкается, блуждает, записывает, посылает, отчитывается, переписывает, старается. И тренируется, тренируется, тренируется. Грейвс не терпит слабости. Ни тела, ни духа. Он следит за тем, чтобы как минимум дважды за день Тина была неожиданно атакована со спины. Следит за тем, как она воспринимает ту или иную полученную информацию, как анализирует ее, делает выводы. Грейвс заставляет ее составлять планы целых операций, параллельно требуя от Тины объяснений, почему она считает данный ход событий наиболее вероятным и что будет делать, если ситуация резко изменится в худшую сторону. На двенадцать месяцев Тина превращается в его тень. Двенадцать месяцев нескончаемых тренировок, придирок, усмешек, отчетов, продумываний каждого своего шага. Двенадцать месяцев адового труда. Двенадцать месяцев счастья. Куинни не может решить, стоит ли переживать за вечно уставшую сестру или же радоваться блеску любимых глаз. В конце концов, она выбирает последнее, но не забывает следить за тем, чтобы в сумочке Тины всегда был вкусный и сытный обед, а дома ждал горячий ужин и нежная улыбка. «Голдштейн расцветает», — ловит себя на мысли однажды Грейвс. Тяжелая работа и трудные, подчас невыполнимые задачи не заставляют ее поблекнуть. Наоборот, словно даруют ей некую свежесть и новый запас сил. Вдохновляют ее. Тина очарована открывающимся перед ней миром. Грейвс очарован Тиной.***
Работа аврора имеет свои преимущества, например, достойная заработная плата, но также обладает и массой недостатков. Одни из таких минусов — высокая смертность среди сотрудников и ненормированный рабочий график. Недавние потери, понесенные авроратом, не смог восполнить даже приток новичков. Восемь палочек взамен похороненных двадцати, не дотягивающие до уровня мастерства погибших. Салаги. Стажеры. Дети. Но преступному миру плевать на проблемы аврората. И поэтому в новогоднюю ночь дежурная группа быстрого реагирования получает вызов в Центральный парк. Презирающие немагов волшебники решили взять так называемое правосудие в свои руки. Чем меньше немагов, тем лучше. В этот Новый год, впрочем, как и в последние несколько лет, Грейвс также на дежурстве. А значит, и Тина. Стандартная группа состоит из четырех человек, но информации с места происшествия ничтожно мало и Грейвс колеблется не дольше секунды, прежде чем кивком указывает Голдштейн следовать за ним. План действий для подобных операций всегда один: трансгрессируем, осматриваемся, решаем проблему, трансгрессируем обратно одним куском. «Ты не станешь аврором, пока не попробуешь ТОРТ», — ржут в курилке уже вкусившие этого самого ТОРТа по самое не хочу борцы против темных искусств. В этот раз план летит к чертям уже после первой стадии. Переместившиеся авроры успевают только поставить щит на пути какого-то темногомагического заклятья (Грейвс), пригнуться, избегая двух других (Тина), спрятаться за ближайшее дерево (остальные). После этого вокруг разворачивается настоящий ад. Заметив появление авроров, преступники забывают о своей первоначальной цели и начинают атаковать стражей порядка. Количество летающих в воздухе проклятий увеличивается вчетверо. После первых двух минут отряд теряет бойца — двойное режущее пресекает всяческие попытки продолжать бой. Напарник раненого успевает частично остановить кровотечение и активировать экстренный портал до больницы, прежде чем получает ступефаем в голову. Тина приводит его в порядок, но они оказываются отрезанными от Грейвса и другого аврора. Противников также четверо, но никто из отряда, кроме Грейвса, не дотягивает до них по уровню мастерства владения палочкой. Слишком сильные противники. Слишком мало опыта у недавних стажеров. Из них троих выделяется лишь Тина, и то на ничтожную малость и только благодаря бесконечной муштре наставника. Но и ей приходится несладко. Левую часть лица заливает кровь из глубокого пореза на лбу — не успела увернуться от ветки, поднятой вместе с другим мусором одним из заклинаний. Ушибленное плечо и ноющее от постоянного движения правое запястье также не улучшают ситуацию. Грейвсу удается вырубить одного из нападающих, но сила ударов противников от этого не уменьшается. Наоборот, кажется, потеря товарища лишь раззадорила их. Тине становится по-настоящему страшно. На помощь звать некого. В отделе, кроме них, никого не было, а на вызов патронуса уйдет слишком много времени и энергии, которой и так с каждым заклинанием становится все меньше. О том, что они будут делать, когда сил не останется даже на простейший щит, думать не хочется. В одиночку Грейвс, каким бы могущественным волшебником он ни был, выстоять не сможет. А судя по тому, как парень, прикрывающий ему спину, едва удерживает щит, нужно что-то придумать и немедленно. Тина судорожно осматривается, одновременно стараясь удержать противника как можно дальше от себя с напарником. В парке темно и безлюдно. Те пять немагов, которым не повезло оказаться на пути у пышущих злобой и ненавистью волшебников, безвольными куклами лежат у одной из скамеек в метрах десяти от основного места действия. Вокруг одни только деревья да фонари. Ничего, с помощью чего можно было бы отвлечь внимание нападающих. Совсем ничего. Тина уклоняется от очередного режущего и бросает в ответ связывающее. За спиной слышится загнанное дыхание напарника и «больше не могу» на выдохе. На мгновение Голдштейн чувствует невероятно сильный прилив благодарности по отношению к Грейвсу и его выматывающим, порой совершенно странным, но, как оказалось, действенным тренировкам. Чего стоил один приказ весь день проходить с работающим Люмосом. А ведь именно благодаря этому заданию Тина поняла, насколько важна выносливость и почему так необходимо использовать как можно больше магии, заставляя магическое ядро вырабатывать больше силы. А казалось бы обычный Люмос… Люмос! Тина бросает быстрый взгляд на стоящие по обе стороны аллеи фонари и прикидывает, хватит ли у нее сил погасить их все невербально. Оставить хотя бы один — и последние остатки сил будут потрачены впустую. Сбоку раздается крик. Аврор, стоящий рядом с Грейвсом, падает, попав под неизвестное проклятье. Интенсивность боя не позволяет Грейвсу проверить, есть ли у того шанс выжить. Тина понимает, что действовать нужно немедленно. Единственное, что ее останавливает, — необходимость предупредить Грейвса. Вот только как? Пришедшее в голову решение кажется безумным, но кроме него вариантов у нее нет. Поэтому Тина собирается, едва слышно шепчет напарнику «прикрой меня», видит появляющийся перед ней чужой щит и, набрав в легкие воздуха, как можно громче кричит: — Носки!* Нелепость восклицания заставляет всех сражающихся на мгновение замереть, что дает Голдштейн столь необходимую миллисекунду для того, чтобы сконцентрироваться и погасить все фонари в радиусе двадцати метров невербальным Ноксом. Окутавшую поле боя тьму разрывают три точных петрификуса со стороны Грейвса. Звук падения сопровождает лишь чуть слышное Люмос, произнесенное все тем же Грейвсом. Проморгавшись и привыкнув к резкой смене освещения, Тина быстрым взглядом окидывает все вокруг, облегченно выдохнув при виде оглушенных противников. Грейвс уже вовсю занимается пострадавшим аврором, четко проговаривая слова контрзаклятия и делая сложные пасы палочкой. Напарник Тины, утирая пот со лба, направляется в сторону преступников и, поймав кивок закончившего с парнем Грейвса, активирует портал, забирая задержанных в аврорат для последующего допроса. Сама Голдштейн начинает заниматься немагами, накладывая на них диагностические чары и залечивая мелкие ушибы. Всем пятерым невероятно повезло, дежурные появились до того, как было произнесено что-то более серьезное, чем простое секо. Два-три взмаха палочкой, точный обливиэйт и напоследок энервейт. Очнувшиеся и дезориентированные немаги изумленно оглядываются, но не обнаружив ничего странного (попавший под проклятье аврор уже отправлен в больницу Грейвсом), поднимаются на ноги и начинают брести в сторону выхода из парка. Тина остается один на один с мужчиной. — Носки? — с усмешкой произносит Грейвс, подходя к переминающейся с ноги на ногу Голдштейн. Тина краснеет, но взгляд не отводит. — Сработало же? — упрямо отвечает она и неловким движением стирает заливающую левый глаз кровь. — Дайте взглянуть, — тут же отбрасывает всю несерьезность разговора Грейвс, поднимая ладонь к порезу. «А где перчатки?» — успевает удивиться Тина за миг до того, как ощущает тепло чужой руки на своем лбу. Резкое золотое свечение неумолимо бьет в лицо, заставляя и без того уставшие глаза наполниться слезами. Невольно зажмуриваясь, Тина скорее чувствует, чем слышит, рваный выдох Грейвса, чья ладонь все еще лежит у нее на лбу. Яркий свет исчезает так же неожиданно, как и появился, но открывать глаза ей совершенно не хочется. Зудящая боль от пореза вдруг исчезает, а вместе с ней и липкое ощущение на левой стороне лица — кровь растворяется после одного невербального очищающего. Чужое тепло, однако, остается на месте. И что с этим делать Тина не знает. — Мисс Голдштейн, — тихо произносит Грейвс, и Тина все же открывает глаза. Мужчина оказывается гораздо ближе, чем она думала, но в то же время слишком далеко. Их собственный парадокс. С первой же встречи на расстоянии руки и с нее же будто в двух разных мирах. И сегодня вечером эти миры столкнулись. — Мисс Голдштейн, — повторяет Грейвс, и Тина понимает, что уже с минуту прожигает взглядом дыру на шарфе мужчины. Она слегка вздрагивает и поднимает глаза на своего… наставника? Начальника? Родств… — …димо отправиться в больницу, вы меня поняли? — Что? — глупо роняет Тина и тут же заливается краской под укоризненным взглядом Грейвса. — Мисс Голдштейн, теперь я точно уверен, что вам необходимо показаться врачу. Вы явно не способны воспринимать информацию. Вполне возможно травма была серьезнее, чем я предположил. Или вам еще что-то мешает меня слушать? — почти насмешливо спрашивает он, и Тина ощущает неожиданный прилив смелости. — Ваша рука. — Что? — удивленно переспрашивает Грейвс, непонимающе смотря на нее. — Ваша рука, — уверенным тоном повторяет Тина. — Вы хотите знать, что мне мешает, так вот, мне мешает ваша рука на моем лице. На мгновение Грейвс выглядит так, словно из него выбили весь воздух. Но затем он возвращает маску непроницаемости на место и медленно, даже вальяжно опускает руку. — Так лучше? — почти ласково уточняет он. — Да, — кивает Тина, понимая, что ходит по грани. — Ну вот и хорошо, — заключает Грейвс и, быстро оглядев ее с ног до головы, добавляет: — Отправляйтесь в больницу. После осмотра можете не возвращаться в отдел, а сразу трансгрессировать домой. Отчет о произошедшем составите к завтрашнему обеду. Все ясно? — Да, сэр, — негромко отвечает Тина, ощущая, как внутри что-то сжимается от разочарования. Ни слова о произошедшем. Значит, вы так решили, мистер Грейвс. Будь посему. «Выполнять» слышит Тина и, горько улыбнувшись, начинает концентрироваться для перемещения. — Тина. На миг ей хочется его проигнорировать, но глупая надежда пересиливает, и она вновь сталкивается с ним взглядом. Грейвс, кажется, и сам не уверен в том, что хочет сказать. Спустя вечность он все же тихо выдыхает: — С Новым годом, Тина. Голдштейн впервые за долгое время хочется плакать, но она лишь упрямо поднимает подбородок: — И вас с Новым годом, сэр. Видимо, Грейвс все же что-то замечает, потому что следующие слова он произносит явно быстрее, чем сам успевает осознать, что говорит: — Как насчет ужина? Повисшую тишину прерывает только звук дыхания. Наконец, вернув себе способность говорить, Тина выдавливает: — Простите? Грейвс выглядит так, будто хочет одновременно умереть, забрать слова назад и убить ее за то, что поставила его в неловкое положение. — Ужин. Завтра. В семь. Со мной, — четко проговаривая каждое слово, поясняет Грейвс. Тина открывает рот, чтобы ответить, но не может вымолвить даже пол буквы. Ужин с Грейвсом. Вдвоем. Наедине. Ужин. Не просто с начальником, наставником, коллегой, с интересным мужчиной, в конце концов. Ужин с ее родственной душой. О Мерлин. Ее родственная душа — Грейвс. Грейвс, мысли о котором она так упорно гнала от себя весь этот год. Глава отдела магического правопорядка. Тот самый Грейвс, который так многому ее научил. Тот самый, что отчитывал ее, заставлял, терпел, помогал ей. Тот самый Грейвс, что сейчас стоит от нее в нескольких шагах и ждет ответа в повисшей тишине. На лице у него все та же маска спокойствия. В глазах — проблеск горького принятия. — Хорошо, — почему-то шепотом отвечает Тина и, сглотнув, неловко уточняет, — вы за мной зайдете или… — Зайду, — не дает ей договорить Грейвс. — Вы… ты уверена? — тихо спрашивает он и в том, что это то самое «ты» нет ни капли сомнения**. Тина прикрывает глаза и глубоко вдыхает. Уверена ли она в том, что хочет этого? Стоит ли идти на риск и пытаться построить что-то с этим мужчиной? Ведь ни он, ни она не похожи на семейных людей. Оба карьеристы, оба никогда не стремились найти свою «судьбу». Не стремились, а все же нашли. Так стоит ли ставить на кон все то, что у них уже есть? Ради того, о чем лишь читала в детских сказках да в любимых романах Куинни. В голове вдруг проносятся образы смеющейся над какой-то глупостью мамы и нежно смотрящего на нее папы. Уверена ли она? — Да, — глядя Грейвсу в глаза, произносит Тина. — Да, я уверена. Грейвс лишь коротко кивает, но напряжение словно уходит из всей его фигуры. — Тогда до завтра, — подводит он черту в разговоре. — До завтра, — эхом откликается Тина. — Тебе пора, — добавляет Грейвс. В ответ Тина молча кивает. Она собирается с силами и трансгрессирует в больницу. Последнее, что она видит перед тем, как исчезнуть из парка, — едва заметная улыбка на губах у Грейвса. Ее Грейвса.