Eastern wind

Шерлок отчаянно цепляется за жизнь. За свою собственную, теперь кажущуюся слишком белесой. Когда-то Майкрофт сказал, что он - восточный ветер. Удушливый, хмельной, выворачивающий наизнанку. С потрескавшихся сухих губ срывается глухой стон, а руки дрожат, потому что Шерлок не может понять, что было сделано им не так в этой жизни, что теперь мир вокруг рушится и осыпается с удивительной скоростью. Восточный ветер, разрушающий города, разрушающий миры, разрушающий саму Смерть. Восточный ветер, неуклонно приближающийся к Самарре. Разрушающий самого себя, теперь уже ежесекундно. - Спаси Джона Ватсона. Чёрт возьми, Мэри. Ты выцарапываешь обещание уже второй раз, прямо из глотки, скребя ногтями по мясу, вырывая через открытый рот позвонок за позвонком. Шерлок обещает. Снова, в очередной раз, кусая кровоточащие губы, а глотку нещадно жжет и режет. Спаси Джона Ватсона. Спаси. Спаси. Спаси, чертов ублюдок. А кто спасёт его? Из персонального Ада, в который Шерлок сошёл самолично, по первому требованию, и теперь здесь, кажется, самое спокойное и умиротворяющее место. И Ад уже кажется райской обителью, в тот самый момент, когда в окне, между просветом жалюзи Шерлок замечает лицо Джона. Недельная щетина, губы, ещё более сухие и израненные, нежели у него, но самое страшное... глаза. Смотрящие так, словно Холмс, есть самое отвратительное из возможного. Словно это именно Шерлок был той пулей, после которой мир обрушился, а Ватсон перестал быть собой. Майкрофт говорил, что Восточный ветер разрушителен. Он грядет, и настигая, оставляет после себя лишь обломки человеческих душ. И Шерлоку кажется, что он - снова маленький мальчик, и ему хочется бежать так быстро, насколько возможно. Потому что теперь он действительно ненавидит и винит самого себя. Потому что он спустился в настоящий Ад (Мэри Ватсон, ты, чёрт тебя подери, довольна?) и этот Ад плещется в глазах Джона, переполняет его взгляд через край, выплескивается вместе со слезами. - Он примет помощь от любого, кроме тебя... Шерлок тоже бы не принял. - Как нам вернуть его, Шерлок? - миссис Хадсон вытирает слёзы халатом, заваривая чай, а Холмс лишь устало поджимает губы, задаваясь тем же вопросом. Каким образом можно вернуть Джона Ватсона, человека, которого Восточный ветер нагнал и окончательно разрушил, теперь, когда от него ничего не осталось, кроме чистейшей ненависти? Шерлок винит себя, и его душит ежедневно это ощущение собственной никчемности. Цепляться за расследования не выходит, и Холмс, погружаясь в чертоги разума, прячась в них, находит отчего-то лишь воспоминания о собаке. Своей единственной собаке, усыпленной в один из дней. Её он тоже обещал защищать. Её он тоже уничтожил, а теперь и сам не знает, где начинается и где заканчивается это удушье, пожирающее ежесекундно. Шерлок ненавидит себя. Шерлок винит себя. Шерлок впервые сталкивается с эмоциями столь сильными, что мозг отказывается работать. Теперь без брони из гениальности, сарказма и позерства, Шерлок чувствует себя вывернутым так, что вся душа наружу. И каждый щупает, рассматривает, погружается в её глубины, изучая, осуждая, презирая. Шерлок искренне радуется, когда на его порог почтальон приносит конверт от Джона. Разум судорожно выстраивает догадки, подкидывает решения и Шерлок прекрасно знает, что ждёт его внутри. Это успокаивает. Свидание в Самарре не пугает как прежде, а лишь удивляет. Конверт рвётся легко, и на ладони оказывается коробка. Слоновой кости, резная, с едва приоткрытой крышкой. Если приглядеться, можно различить выглядывающую сквозь щель пружину. Но Шерлок не приглядывается, да и не смотрит туда вовсе, потому что записка внутри шепчет дату. "Буду завтра в 12:00. Д.В" Шерлок чувствует укол в пальце, и на подушечке проступает кровь. Теперь смеяться хочется сильнее, чем когда либо, и вдруг становится удивительно легко. - Джон Ватсон, - улыбка выходит дрожащей и усталой, - спасется только утопив меня, миссис Хадсон. Кровь алой нитью катится к запятью, а Шерлок хохочет, громко и почти истерично, а из глаз что-то противно капает и губы жжет солью. Входная дверь открывается и Шерлок видит усталые, едва встревоженные черты. Джон Ватсон тяжело дышит и Шерлок знает, что он бежал. Все тот же Джон, чертов Джон, и много ли ему понадобилось, чтобы выбраться из Ада? - Шерлок, - выдыхает он, силясь успокоить хриплую одышку, - то письмо Не трогай. В нем.... - Я знаю, Джон, - Шерлок прячет конверт в карман и Ватсон замечает кровь, - с самого начала знал. - ТОГДА КАКОГО ЧЕРТА?! - Джон кричит и, кажется, плачет, только это не столь важно. Потому что вот он Джон Ватсон - живой, подавленный, признавший вину и её последствия. - Спаси Джона Ватсона, Шерлок. Сойди в Ад. И он сошёл, Мэри. И выбрался в туже секунду, как пружина с ядом стала отправной точкой. Стала его Самаррой. Последнее дело Холмса не пугает. На самом деле, никогда не пугало. Пугали лишь три обещания, которые Шерлок до зубовного скрежета и судорог в подреберье боялся не выполнить. И если Джон Ватсон сейчас стоит здесь, наплевав на жажду мести, признав невиновность Шерлока в смерти Мэри. Если Джон Ватсон хоть на одну сотую жалеет о том, что кровь Шерлока сейчас засыхает противной корочкой, а свидание в Самарре назначено на 12:00 уже завтра. Если все это так... Значит обещание выполнено, и Шерлок может сказать, падая в бездну, уготованную собственноручно: - Дело закрыто. Я спас его, Мэри Ватсон. Я спас его.