Дополнительные занятия

Разговор с Юрой многое поставил на свои места. Обдумав полученную информацию, Кацуки намеренно стал искать встречи с когтевранцем, но то ли Плисецкий ошибся, то ли Виктор нашёл где-то мантию-невидимку: как бы Юри его ни искал, все попытки были тщетны. Если раньше гриффиндорец мог увидеть Никифорова хотя бы мельком во время еды, то теперь он перестал появляться даже в большом зале. Терпя из раза в раз неудачи в поисках, Юри становился всё более рассеянным, что, в свою очередь, вызывало невероятное раздражение у находившегося рядом Юры. — Как же вы меня достали, — бурчал он, мрачно поглядывая на страдания то одного, то другого. Как бы ни бесил его Никифоров, как бы ему ни нравилось видеть всегда идеального братца в таком разбитом состоянии, смотреть на стенания гриффиндорца почему-то не очень-то и хотелось. Признаться, Юра лукавил, когда говорил, что Виктор сам всё рассказал про занятия с Юри. Их отношения с братом всегда носили весьма натянутый характер, чтобы вести душевные разговоры. Не сходясь во многих взглядах, они обоюдно предпочитали пересекаться как можно меньше. Плисецкий урывками слышал из разговоров взрослых о необычных метаморфозах, произошедших с Никифоровым за лето, но все предположения, что это связано с каким-то конкретным человеком, благополучно пропустил мимо ушей. На тот момент у него и так было много забот перед поступлением в Хогвартс. Но по приезде в школу волшебства игнорировать слухи о брате стало сложнее. К своему полному неудовольствию, Виктор и здесь прослыл идеальным, грозя стать занозой для Юры до самого своего выпуска. Абстрактная причина волнений Никифорова в стенах Хогвартса неожиданно обрела свои лицо и имя. Ничем не примечательный темноволосый гриффиндорец на два года старше самого Плисецкого вызывал смешанные эмоции. Юри Кацуки, сам того не зная, был на языках у почти всех сплетников школы. Особенно сильно он подстегнул интерес к своей персоне во время церемонии поступления в этом году. Их безмолвного концерта в конце вечера не заметил бы разве что только слепой. Не в правилах Юры слушать всякий бред о брате, но, когда шепотки буквально преследуют тебя на каждом углу, остаться безучастным сложно. Урывками слыша разные версии последних двух школьных лет Виктора и Юри, он непроизвольно стал приглядываться к Кацуки. Первое время его просто раздирало от непонимания: гриффиндорец со стороны представлял из себя весьма жалкое зрелище. Вечно растрепанный и с затравленным взглядом, Юри смотрел на всех вокруг без какой-либо уверенности. Каждое его движение кричало о том, что он здесь чужой. И что именно в нём привлекло всегда переборчивого Виктора, Юра просто не мог понять. Но, судя по цепкому взгляду Никифорова, что постоянно следил за гриффиндорцем, тот действительно плотно засел у него в голове. В какой-то момент Плисецкого накрыло волной злорадства. Изъян тошнотворно идеального Виктора был так прост и жалок, что хотелось расхохотаться ему прямо в лицо. Повинуясь какому-то внутреннему порыву, слизеринец решил подойти ближе к этому недоразумению, дабы зацепить затравленно смотрящего на него брата. Тогда ему это казалось идеальным планом для мести за годы лекций на тему, почему же Юрочка не может быть таким прекрасным, как двоюродный брат. Почти каждый, кто хоть как-то был знаком с их семьями, считал своим долгом уколоть его этим сравнением, взращивая в нём желание делать всё наперекор ожиданиям. И все было бы хорошо, вот только вскоре он осознал, что сам попал в ловушку. Если изначально в планы Юры входило сблизиться с Юри ради того, чтобы позлить Никифорова, то на поверку всё оказалось гораздо сложнее: Кацуки оказался далеко не так прост. Было в нём что-то такое, что под бесячей наивностью можно было разглядеть только вблизи. Несмотря на откровенно безразличное отношение к себе со стороны Плисецкого, Юри всегда чуть растерянно улыбался при встрече и так же неизменно пытался завести разговор, даже зная, что это бесполезно. «Странный», — думал Юра, смотря на гриффиндорца. И невольно проникался всё больше, подсаживаясь к нему в библиотеке и уже не задумываясь о том, зачем это делает. А потом произошёл тот случай, когда Виктор дал слабину, чуть не загнав их в могилу своей чудовищной силой. Тогда-то Юри в его глазах приобрёл совершенно другой статус. Так открыто противостоять магу с неконтролируемым наследием мог либо глупец, либо храбрец. Пусть Юра потом и не раз мысленно проходился по умственным способностям одного бестолкового гриффиндорца, который, как оказалось, не осознавал всей опасности в полной мере, это не изменяло того факта, что Плисецкий был впечатлён. Ему до дрожи хотелось разгадать загадку этого маглорождённого простачка. В мире чистокровных магов, откуда Юра происходил, не было места такой линии поведения человека. Всем и всегда что-то от тебя было нужно. Уже с ранних годов жизни у Юры это отложилось на подкорке: если кто-то с тобой сближается, значит, жди обязательно подвох. И Плисецкий честно пытался найти этот подвох в Юри. В его тяге к брату и доброжелательному отношению к себе. Но из раза в раз терпел неудачу. Поступками гриффиндорца не двигало корыстное желание. Принятие такого вывода далось Юре непросто. Юри старался стать ближе к нему просто потому, что слизеринец был ему интересен как человек, а не как выходец из какой-то там семьи. Такая очевидная истина, но как тяжело он к ней шёл. Юра даже сам себе не сразу смог признаться, насколько сильно привязался к Кацуки за такой короткий срок. Тот факт, что Юри, подобно настоящему старшему брату, давал ему поддержку, внимание и своеобразную заботу, при этом не требуя ничего взамен, а также принимая его таким, какой он есть, заставил Плисецкого окончательно и бесповоротно расположиться к нему. Вот только вместе с этим пришло чёткое осознание того, что делить Юри с Виктором он не собирается. Видя восхищение в глазах гриффиндорца на тренировках, Юра хотел, чтобы так смотрели только на него. Детское, совершенно эгоистичное желание присвоить себе этого человека, которому слизеринец даже не собирался противиться. Вплоть до момента, пока не стал свидетелем срыва своего друга. Они знакомы были всего несколько месяцев, но Юра понимал, что привык и привязался к Юри, как ни к кому раньше не привязывался. Он наконец начал понимать, почему Виктор так дорожил этим человеком. Потому что в том мире, откуда они родом, такой искренности не существует в природе. Юри всегда ему улыбался. Никогда не скрывал гордости за него. Не стеснялся высказывать свои восхищение, радость и заботу о нём. Сам того не замечая, он часто защищал Юру, хотя, по сути, был гораздо слабее. Но никогда не просил ничего в ответ. А ведь, судя по магии, вырвавшейся из него тем вечером в выручай-комнате, держал он в себе слишком многое. Это просто сжигало Кацуки изнутри. И было в его отчаянной позе в кресле, дрожащих плечах и частых тяжёлых вздохах всё ясно как белый день. Даже не самый чуткий человек, как Юра, понимал, что не страх толкал гриффиндорца держаться на расстоянии от Виктора, а обычная человеческая влюблённость. Тем сильнее бесил тот факт, что эти двое сами запутали всё так, что теперь не знают, как подойти друг к другу. Ему не нужен был вопрос от Юри, чтобы выполнить свою часть договора. Смотря на то, каким взбудораженным выглядел Кацуки, получив полную картину происходящего, Юра решил, что и так сделал достаточно, поэтому не будет во всё это вмешиваться. Вот только уже спустя неделю наблюдения за этой парочкой понял, что терпеть этот цирк больше не может. Совсем не известно, сколько продолжались бы эти страдания, если бы в один прекрасный день терпение слизеринца не дало основательную трещину. Вопреки своим же принципам он решил, наконец, взять всё в свои руки.