У зла есть две медали

      Это утро они встретили порознь. Кацуки проснулся в логове у Юры, а Виктор в их общей квартире — один. Никифорову было не всё насрать в момент пробуждения, потому что голова ужасно болела (пить меньше надо) и требовала спасения. Он еле как дошел до кухни, налил себе стакан воды и упал на стул. Именно упал. Блондин пытался восстановить события вчерашнего дня. Мелькали кадры с тренировки, потом какой-то телефонный разговор и вечер со стаканом. Причем его содержимое он смог вспомнить только тогда, когда наткнулся в зале на пустую бутылку виски. Нехило покутил парень.       В его голове молниеносно менялись мысли. Он думал, стоит ли сейчас ехать к Плисецкому, стоит ли вообще мириться с Юри, стоит ли продолжать весь этот фарс. Самое забавное, что на все эти вопросы он знал ответ.       Нет.       Абсолютное отвращение. Вся эта ситуация до жути его бесила и выводила из себя. Просить прощения Витя не любил и в целом редко это делал (почти все такие инциденты были связаны с Кацудоном).       Это утро они встретили порознь. Юри проснулся от бренчания посуды. Юра и Отабек решили вместе приготовить завтрак. Они очень многое делают вместе. Юри решил не докучать им, поэтому остался валяться в кровати, обдумывая свои дальнейшие действия.       Солнце пыталось ворваться в комнату и поднять настроение всем вокруг, но вражеская занавеска тщательно сдерживало лучи жаркого воина. Их противостояние закончилось, когда Кацудон раздвинуть занавески, чтоб глянуть на утренний Питер.       После он сел на кровать, достал телефон и начал искать ближайшие рейсы на самолет до Японии. Обещанное должно быть исполнено. Ближайший рейс был в три часа дня. Или же на следующий день в одиннадцать часов утра. Юри долго думал, когда ему лететь, но понял, что не успеет собрать вещи до обеда и забронировал билет на завтрашнее утро.       Его не пугали такие перемены, по крайней мере пока что. Было больно и тоскливо. Целый год жить с тем, кто ни во что тебя не ставит. Время потеряно, а воспоминания будут ещё долго раздирать душу на клочья.

***

      — Ты только сильно не убивайся. Тренировки не забрасывай! Через месяц прилечу, проверю, понял? — строгим голосом отчеканил блондин.       — Спасибо, Юра, не брошу. Приезжай, буду рад. Да и вся моя семья тебя полюбила. Отабека тоже с собой бери.       Наступило неловкое молчание. Никто не хотел сказать лишнего.       — Ладно, я пошел, — Юри обнял Плисецкого. — Спасибо, что приютил меня. Жду в гости, — он отпустил блондина и подошел к Алтыну, протягивая руку. — Я не знаю, что между вами происходит, но берегите друг друга, а то будет всё вот так, — едва не плача, закончил он.       У Юры так и не укладывалось в голове вся эта ситуация. Все думали, что Никифоров одумается, но не тут-то было. Даже не позвонил. У Плисецкого, конечно, уже созрел план по выбиванию дерьма из Вити, но претворять его в жизни он собрался после отлета Кацудона из России.       — До встречи, пиши почаще! Не вздумай накручивать! — Юра махал рукой, улыбаясь во все тридцать два зуба, удаляющемуся в толпу японцу.       Весь мир в тот момент наблюдал за отношениями Никифорова и Кацуки. Кто-то жалел Юри, кто-то злорадствовал, кто-то осуждал Виктора, но все сходились во мнении, что это к лучшему. Ну, или почти все.       Ребята с финала Гран-При ужасно переживали за обоих и ждали их примирения. Но прошел месяц, второй, третий… Виктор не выходил на связь вообще ни с кем.       Юри буквально жил на льду. Рано утром уходил на каток, поздно вечером возвращался и заваливался спать. Он мало общался с родственниками, Плисецкому всё время твердил, что всё хорошо. Новый тренер ничего никому не разглашала, её (да это была женщина) попросил Кацуки.       Единственное, что все знали — японец готовит новую программу. Не для Гран-При, пока что только для соревнований в Японии. И все ждали.

***

      — Следующим на лёд выходит Юри Кацуки, Хасецу.       Выступающий объявлен, гремят аплодисменты, лёд готов. Медленно по льду раскатывается фигурист. За год он сильно изменился. Внешне это было видно не вооруженным взглядом: стройной тело, чуть приспущенные волосы, спокойные движения. Всё говорило о том, что на льду профессиональный спортсмен.       Никто не знал, с какими демонами пришлось столкнуться этому парню. Никто не знал, сколько раз он падал и поднимался. Никто и подумать не мог, что все эти изменения стоили ему титанических усилий.       Вот он остановился. Зал замер. Зазвучали первые аккорды мелодии. Движения завораживали. Музыка была медленной, приятной.пробирала до глубины души. Юри отдавал всего себя. Он рассказывал историю. Свою не поддельную историю трагедии.       Не было напыщенных эмоций, не было фальшивых страданий. Он показывал свою печаль и безысходность. Это было похоже не вальс, но одного человека. Грустный вальс. Программа была полна прыжков, все он выполнил безупречно. Прозвучал последний аккорд, выступление закончилось. Зал взорвался овациями. Кацуки медленно ехал по льду, махая всем и улыбаясь.       Парень вышел с арены, тренер подала ему чехлы для коньков и накинула олимпийку. Они направились в комнату ожидания. Баллы ничуть не удивили фигуриста, а вот зал был ошеломлен. Человек, который никогда не давал стабильных прокатов, так вырвался вперёд.       Юри направился в раздевалку, его работа закончилась, на сегодня он выполнил свой лимит.       В Токио сегодня была хорошая погода, переодеваясь, фигурист решил прогуляться. Когда ещё удастся побродить спокойно по шумному Токио?       Собрав вещи и попрощавшись с тренером, парень лениво побрёл на выход. Солнце светило настолько ярко, что с непривычки, пришлось зажмуриться и переждать «акклиматизации».       Открыв глаза, Юри увидел приближающуюся фигуру. В груди защемило — знакомая копна серых волос развевалась на ветру. К горлу подступил ком.       — Юри, постой, не уходи. Я не отниму у тебя много времени, — Виктор буквально молил юношу. — Я… Я поступил как свинья. Как последний ублюдок… Но ведь мы можем начать сначала? Я сделаю всё, что угодно…       — Ты уже и так всё сделал, — оборвал его Кацуки. — Дайте пройти, Виктор, я очень спешу, — его голос звучал настойчиво, будто из стали было сделано его сердце.       – Послушай, я виноват. Я все последние полгода корил себя за то, что не пришел тогда. Ты ведь знаешь, как я себя веду в таких ситуациях. Мне не хватило смелости и силы воли. Прошу… Юри…        — Зато сейчас хватило смелости, похвально. Только вот мне не нужна ваша смелость на данный момент, а уж тем более извинения. До свидания, — он пошел дальше, оставляя позади самую сильную свою любовь.       Нужно уметь уходить в правильный момент. Больно ли было Юри? Да. Хотел ли он вернуться? Конечно. А мог ли? Нет, определённо, нет. Он не для этого целый год боролся со своими демонами, чтоб так просто разрушить то, к чему пришел.       А Никифоров так и стоял на ступеньках стадиона, и смотрел на удаляющуюся фигуру того, кто стал его болью. В руке он держал записку. Ту самую, которую Юри написал в день их последней ссоры. И он гласила:       Искру ты нашёл, но попробуй не сгореть.