Молнии Великого Се

Все-таки в тот момент ею овладело временное помешательство! Как она, купившись на мишуру, пригодную, чтобы морочить головы детям и дикарям, не узнала Ягодника и его людей? Достаточно она насмотрелась на эти рожи в последующие дни. Непонятно, правда, где они добыли травяные рубахи народа Урагана. Подделка здесь была трудноосуществима. Каждый народ вязал изнаночную сторону особым способом, и этот секрет, являясь дополнительным оберегом для владельца, был известен только членам рода. Впрочем, змееносцы разгадывали ребусы и посложнее, да и в области мимикрии и прочих высококачественных подделок Альянс всегда шел впереди галактики всей, особенно если учесть, что члены первой экспедиции сами дали им в руки оружие, опубликовав обширнейшие данные исследований о материальной культуре Сольсурана с пространным разделом, посвященным травяным рубахам. Там говорилось и о потайных узлах. Неужели под обличьем Ветерка скрывался Синеглаз? И если так, то кто помог ему проникнуть за пределы защитного поля? — Духи-прародители желают выслушать дочь царицы Серебряной. Птица обвела взглядом запруженную народом площадь Земляного Града. Сегодня здесь было так тесно, как случается только в самой чаще травяного леса по весне, когда старые растения, разбросав повсюду семена и дав жизнь молодой поросли, не торопятся уступить ей свое место. Рудокопы выбрались из шахт, землепашцы и траворубы забросили плуги и тесаки, женщины залили водой очаги с недоваренной похлебкой. Все пришли посмотреть, как мудрый Дол будет вершить суд. Сам хозяин Земляного Града, коренастый и длиннорукий, как и все мужчины в роду, с кустистыми бровями и маленькими глазками под тяжелыми веками, восседал близ священного огня на просторном крыльце Земляного Дома, окруженный родней и свитой. Помимо шести из двенадцати сыновей и многочисленных братьев и племянников Дола здесь присутствовали Пожар, великий вождь народа Огня и Рваное Ухо, глава племени Пещерных Табурлыков. По правую руку от вождя народа Земли в напряженных позах, не глядя друг на друга, сидели Глеб и Синдбад. Птица знала, что накануне между ее товарищами и коллегами произошел серьезный разговор, а поскольку убедить Глеба поверить в очевидное было ненамного легче, чем остановить убегающего от пожара в травяном лесу зенебока, все остались при своем. Группа слева от вождя выглядела более непринужденной. Рядом с отцом, наряженная в синтрамундскую парчу и меха, закованная в драгоценный доспех малахитового нагрудного украшения, соединенного с позолоченным поясом и дорогими обручьями, сидела Долова любимица Медь. Хотя кукольное личико, не испорченное работой холеное тело и длинные косы цвета ржавчины и обеспечивали ей приличествующий ее положению статус красавицы, ее зеленые глаза не излучали ни добра, ни теплоты, а на челе, если и запечатлевалась какая-нибудь мысль, то только о том, как бы еще потешить свое безмерное тщеславие. Судя по всему, капризная красавица сегодня решила получить новую игрушку. На расстоянии шага от нее, удобно расположившись на выстланном шкурами горных котов и пещерных табурлыков высоком сидении, окруженный уцелевшими наемниками, горделиво восседал княжич Синеглаз. В отличие от посланцев, сын князя Ниака чувствовал себя здесь как дома. Блаженно сощурившись, он с удовольствием потягивал таме трехлетней выдержки и привозное Боргосское вино, любовался новыми перстнями и обручьями и, мимоходом заигрывая с Медью, снисходительно поглядывал на стоящую у края помоста Птицу. Ну что с нее взять: царевна-то она, конечно, царевна, а так девка глупая, которая только и годится, чтобы мужу угождать и рожать ему детей, продолжая царский род. Разумеется, на роль мужа княжич прочил себя. Птице жгуче хотелось, чтобы княжич подавился или его, как тогда в травяном лесу, скрутил жестокий приступ боли. Ибо благополучие и нега, в которых пребывал вероломный сын князя Ниака, составляли разительный контраст с тем, как Земляной Град принял Ветерка. Молодой Ураган не успел толком прийти в себя, как был закован в каменные колодки, стоявшие на площади для пойманных разбойников и воров. За все это время, а шел уже второй день, Птице ни разу не позволили даже приблизиться к возлюбленному, не говоря уже о том, чтобы перевязать раны. И только пройденную им в прежние годы суровую школу разведки и заботу Камня, дневавшего и ночевавшего на площади, следовало благодарить за то, что он все еще оставался жив. Отдельной благодарности заслуживало милосердие простых людей, помнивших, кто защищал их дома в дни набегов варраров. Птица сама видела, как немолодая, бедно одетая женщина принесла обвиняемому крынку зенебочьего молока. Когда же стражи попытались ее застыдить, непрозрачно намекая на то, что человек, поднявший руку на вестников Великого Се, недостоин разделять пищу с людьми, она спокойно и с достоинством ответила: «Поднимал он руку на вестников или нет, это еще надо доказать, а если бы не он, то и я, и мои дочери сейчас лили бы слезы в гнилых болотах в рабстве у голоштанных дикарей». Птица, как могла, через Могучего Утеса поблагодарила добросердечную, про себя посетовав лишь о том, что память владык этого Града предпочитает сохранять лишь обиды. Вслух она, правда, говорить ничего не стала, опасаясь еще больше навредить Ветерку, тем более, что ее собственное положение тоже слишком напоминало плен. Обращались с ней, правда, согласно ее статусу и рангу. Жены и невестки Дола, и даже горделивая Медь прислуживали ей, главы родов поднесли богатые дары. Однако стоило ей предпринять попытку покинуть свои покои, бдительные стражи тотчас преграждали ей дорогу, к вящему удовольствию Меди, которая, несмотря на выказываемую почтительность, ненавидела соперницу всей душой и радовалась возможности полюбоваться на ее унижение. Суетная девица, похоже, даже представить себе не могла, что единственное место, где Птица хотела бы сейчас оказаться, находилось на площади, там, где стояли вторые колодки. Рядом с Ветерком. Именно о возлюбленном Птица думала, собираясь на суд, и потому, с вежливой улыбкой отвергнув все золототканые наряды и плащи с дорогими мехами, которые поднесли ей главы родов, надела прежнюю тунику с оберегами рода Урагана. А из украшений оставила лишь серебряное ожерелье с бирюзой, работу мастеров Могучего Утеса. Жены и невестки Дола глянули на нее недоуменно, а Медь так и вовсе враждебно. Птица не удостоила их вниманием. С удовольствием отметив ярость в прозрачных глазах Синеглаза и раздражение на лице Глеба, она предстала перед народом Земли, даже не смыв с одежды кровь. Увидев ее, Ветерок повернул к ней бледное, измученное лицо, и на его серых бескровных губах появилась ободряющая улыбка. У Птицы сжалось сердце. Несмотря на нечеловеческую усталость, потерю крови, боль от ран и лихорадку, он думал в первую очередь не о тяготах собственного положения, а о ней, пытаясь, как обычно, поддержать и уверить, что все будет хорошо. Хотя рассказ о гибели Града и злоключениях его обитателей Ветерок слышал не в первый раз, в доме мастера Искры и позже об этом говорилось достаточно, он старался не упустить ни одного слова, а когда Птица закончила, насколько это позволяли колодки, одобрительно кивнул. То же одобрение девушка прочитала и в честных глазах Могучего Утеса. Желая показать своим родичам из рода Земли, что он полностью на стороне друга Урагана, Камень и сегодня не покинул свой пост возле колодок. Когда Птица закончила свое повествование, к священному огню приблизился Синеглаз. Следуя обычаю предков, он почтил духов прародителей, бросив на угли жертвенный хлеб и плеснув таме, затем повернулся к царевне: — Странные вещи говоришь ты, дорогая сестрица! — тряхнув сивыми волосами, начал он. — Тебя послушать, так виновники гибели Града Вестников не те, кого мы сегодня судим, а воины княжьей дружины! Я, конечно, не Великий Се, чтобы следить за всеми смертными, но о моих людях могу сказать одно — они все были со мной, а меня в вашем Граде, как ты знаешь, никто не видел! Птица встрепенулась. В словах княжича она услышала явный подвох. Беззастенчиво врать в присутствии духов предков Синеглаз не осмелился. И потому, выгораживая наемников, измыслил хитрую словесную ловушку. Девушка повернулась к Ветерку, заметил ли он. Ураган кивнул, а затем, не имея возможности здесь говорить, показал глазами в направлении Гнезда Ветров, куда прошлой ночью не без помощи Могучего Утеса отправился Обглодыш. «Госпожа! Беги! Это не Ураган! Это мой господин, он вару!» — вспомнились Птице слова юного невольника. Она решительно повернулась к Синеглазу:  — Тебя видели там! — воскликнула она. — Обглодыш узнал тебя, хотя ты и изменил внешность!  — Кто-кто? — Синеглаз даже брезгливо поморщился. — Это мой беглый раб, что ли? Он всегда отличался скудоумием, а в последние месяцы и вовсе тронулся! Все время ему что-то мерещилось. Всю плетку об его бока измочалил, пытаясь вразумить, и все без толку! Княжич в досаде махнул рукой и, пройдясь взад-вперед по помосту, отхлебнул из своего кубка таме:  — Обглодыш! — не скрывая насмешки, повторил он. — Да кто поверит его словам! Еще нужно узнать, что он делал в вашем Граде, впрочем, — он сделал красивый величавый жест, — если ты, дорогая сестрица, принимаешь в нем такое участие, я готов тебе его подарить! Птица с достоинством, приличествующим сольсуранской царевне, кивнула, хотя на самом деле едва сдерживалась, чтобы не вцепиться мерзавцу ногтями в лицо. Атака не удалась, но в запасе у нее оставался еще один серьезный довод. — Стало быть, любезный брат, — проговорила она холодно, — ты обвиняешь меня во лжи? По площади пробежал возмущенный ропот. Царевну Сольсурана здесь привыкли уважать. Даже старый Дол подскочил на своем месте, ибо обвинение, в конечном счете, имело отношение и к нему. Один лишь Синеглаз и бровью не повел:  — Ни в коем случае, дорогая сестра! — безмятежно улыбнулся он. — Великий Се упаси меня от подобных мыслей. Я просто говорю, что в ночной тьме да после пережитых потрясений ты могла что-нибудь перепутать, к тому же не исключено, что тебе заморочил голову темный дух!  — Да знаем мы этого духа! — крикнул кто-то из толпы. — Как его отец к власти пришел, настала погибель Сольсурану! Площадь заколыхалась, точно травяной лес под порывом ветра. Люди Земли шумно выражали согласие с говорившим. Воины Дола в поисках смутьяна нырнули в толпу, но тот успел скрыться.  — Да о каком духе вы тут толкуете?! — призвав сородичей к порядку, воскликнул Дол. — Здесь есть только один человек или дух, способный нести зло! — он указал на закованного в колодки Ветерка. — Неспроста же вестники Великого Се изгнали его из надзвездных краев! Могучий Утес на своем посту опустил глаза. Честный воин испытывал чувство стыда за ослепленного жаждой мести родича, и Птица его понимала.  — До меня доходило, — собрав все свое спокойствие, обратилась девушка к Долу, — что ты, вождь, говорил иное, когда этот изгнанник бил варраров, угрожавших спокойствию твоих земель! Вождь рода Земли недовольно засопел, точно табурлык, застрявший в горной расщелине, и поплотнее закутался в плащ, сшитый из драгоценных шкурок болотной выдры. — Я много чего говорил прежде! — воскликнул он, не скрывая раздражения. — Я даже готов был простить Ураганам и их приемышу непомерную гордыню! — он бросил красноречивый взгляд туда, где с видом оскорбленного достоинства сидела его любимица Медь. — В конце концов, не мне, простому жителю травяных лесов, обсуждать выбор рожденного в надзвездном краю. Но Ураганы совершили неслыханное! Они не только разрушили Град Вестников, но еще и подняли руку на посланцев Великого Се! Если бы не мои воины, не уверен, отыскали бы их ныне среди живых!  — Еще надо бы узнать, — подал голос Глеб, — какова судьба наших товарищей! От Птицы не укрылось, что во время этой реплики Ветерок криво усмехнулся и сплюнул на землю. Он достаточно хорошо знал бывшего университетского товарища, чтобы ожидать от него чего-то иного, но каждое новое проявление свойственной Глебу ограниченности и твердолобости вызывало в нем раздражение и досаду. Птица ох как это понимала.  — Думаю, Гнездо Ветров — это последнее место, где их следует искать! — отрезала она. — Но ты ведь сама призналась, что видела на станции Ветерка и его сородичей! — Глеб старался говорить проникновенно и ласково, но в сочетании с его обычной надменностью это звучало почти оскорбительно. — Не Ветерка, а человека, принявшего его обличье! — поправила руководителя проекта царевна. Глеб в ответ только сочувственно покачал головой:  — Сколько можно упорствовать, рассказывая сказки об оборотнях? Ты же образованный человек, дипломированный ученый!  — Да какой там оборотень! — возмущенно подал голос шестой сын Дола Овраг, который вместе со своими воинами освободил посланцев. — Что я приемного сына Ураганов от вару не отличил бы? Да и сородичи его тоже люди были — не духи! Духов человеческим оружием не достать, а эти ничего! От наших мечей все до единого полегли! Один этот гад, — он указал на Ветерка, — через Великанов Рот ушел. — Когда это произошло? — быстро спросила Птица.  — Пять дней назад, — без запинки ответил Овраг.  — Этого не может быть! — гулкий воздух площади без особого труда донес до стен Дома Земли голос Могучего Утеса. Камень сделал несколько шагов вперед и поднялся к священному огню. Несмотря на очевидную бедность и старомодную простоту одежды, вызвавшие усмешки младших сыновей Дола и презрительную гримаску на хорошеньком пустеньком личике Меди, Могучий Утес держался спокойно и с достоинством.  — Этого не может быть, — повторил он, — ибо пять дней назад Ветерок из рода Ураганов находился не со своими сородичами во владениях рода Земли, а на развалинах града Вестников и вместе со мной. Я готов в этом присягнуть перед духами предков. Если бы здесь искали правды, то слов такого уважаемого человека, каким являлся последний потомок Могучего Утеса, было бы достаточно, чтобы признать невиновность Ветерка. Но все это представление было устроено больше для отвода глаз, а приговор Урагану вынесли задолго до этого и не здесь, а в царском дворце.  — Мы не подвергаем сомнению искренность слов Могучего Утеса и, тем более, сольсуранской царевны, — отведя глаза куда-то в сторону, сказал Дол. — Но у нас есть доказательства вины куда более веские, чем любые слова! Он кивнул головой, и его воины бросили к священному огню на обозрение людей и духов пять или шесть травяных рубах, тех самых, в которых наемники громили град. Среди них Птица узнала и ту, которую Ягодник и его люди после побоища в ущелье Спасенных содрали с изрубленного тела Ветерка. Остальные тоже выглядели знакомыми. Именно эти узоры вместе с подробнейшей схемой плетения как изнаночной, так и лицевой стороны, служили иллюстрациями в исследовании. Птица хотела разоблачить лжецов, но ее не слышали. Площадь пришла в движение. Говорили и кричали все. Немногие призывы к разуму потонули в общем реве оголтелой, обезумевшей толпы, почуявшей запах крови и жаждущей немедленной расправы. Рудокопы и землепашцы гневно потрясали кайлами и мотыгами, юные девушки и почтенные матери семейств визгливыми голосами призывали гнев Великого Се на головы вероломных Ураганов, мальчишки бросали в обвиняемого комья земли и яйца летающих ящеров. На помосте и вовсе творилось что-то невообразимое. Дол картинно заламывал руки, вожди родов что-то возмущенно вопили, сыновья Дола доставали из ножен мечи и давали на них страшные клятвы, Глеб орал на Синдбада, пытаясь ему что-то доказать. И на фоне этого вполне не ложного пафоса особенно жуткой выглядела довольная улыбка, застывшая на холодном личике Меди, и циничный, торжествующий смех Синеглаза. Надо сказать, что все эти нюансы Птица отметила уже после. В тот момент она не видела ничего, кроме ощеренного копьями, топорами, кайлами и мотыгами многорукого, многоголового чудовища, неотвратимо, как оползень, надвигавшегося на колодки, и лицо Ветерка, на котором спокойная решимость встретить судьбу странно сочеталась с жалостью по отношению к окружающим его людям. Невежественные и слабые, ослепленные тщеславием, гневом и верой в непогрешимость вождей, они сейчас подписывали смертный приговор, в конечном счете, самим себе. Ибо, предав смерти одного из сыновей вождя Ураганов, они оказывались втянуты в кровопролитную войну, выгоду из которой мог извлечь один лишь князь Ниак и его хозяева из Альянса. Каким же скудным умом обладал премудрый Дол, коли этого не понимал! Впрочем, Птица сейчас мало думала об этом. Ловко увернувшись от стражи, расцарапав ногтями лицо пытавшегося ее задержать Синеглаза, она сбежала вниз по ступенькам. В голове стеклянной занозой застряла безумная мысль: отвлечь стражу, разломать замок, а там… В конце концов, разведчики выбирались и не из таких передряг, а если нет… Камень уже оглушил одного охранника, неизвестно когда опередивший царевну Синдбад со вкусом выкручивал руки второму… Наспех коснувшись губами колючих, соленых уст возлюбленного, Птица вцепилась в замок. Конструкция оказалась самая примитивная, но чтобы ее сдвинуть с места, требовалась сила, которой девушка, к сожалению, не обладала. Рядом, меж тем, разворачивалась нешуточная потасовка. К охране присоединились воины Дола и наемники, сзади напирала разъяренная толпа. — Уходите! — усталым голосом попросил товарищей Ветерок. — Еще чего! — проворчал в ответ Камень, мощным ударом кулака сворачивая челюсть не успевшему увернуться Ягоднику.  — Ра-а-азвэдка сваих не брасайт! — белозубо улыбнулся Синдбад, раздавая тяжелые тумаки. Птица ничего не стала говорить, просто подарила возлюбленному полноценный поцелуй. На этот раз она не торопилась, возиться с замком уже не имело смысла. Круг сузился настолько, что стало ясно: живыми они из этой передряги не выберутся.  — Может, всэ-таки стоило жэ-энытся на этой дочери ха-азаина Меднай гары? — потирая перед последним броском рассаженные костяшки пальцев, пробормотал Синдбад. — Ана вродь как ничего, па-ачти что бла-а-андинка! — Вот ты и женись! — отозвался Ветерок. — А у меня есть невеста. Камень, Синдбад! — в его голосе послышалась мольба. — Вытащите отсюда царевну! Преданный дочери своего любимого царя, Камень попытался выполнить эту просьбу, но Птица мертвой хваткой вцепилась в колодки. «Даже не думай! — на прощание мысленно улыбнулась она возлюбленному. — На этот раз я тебя не оставлю!» Она уже отстранилась от этого мира, когда наполненный шумом воздух Земляного Града, словно травяным копьем, пронзил зычный зов изогнутого зенебочьего рога. Людская волна нахлынула и откатилась. В толпе образовался проход, и на покрытую пылью и нечистотами, оскверненную ложью и ненавистью площадь, сияя ослепительной белизной одежд, седобородый и седовласый, вступил почитавшийся в Сольсуране чуть не святым отшельник Словорек. Все застыли в изумлении. Впервые на памяти уже нескольких поколений он покинул свое убежище высоко в горах, подальше от скверны и суетности мира, и спустился вниз. О Словореке в Сольсуране ходили удивительные истории. Говорили, например, что наделенный пророческим даром отшельник может молчать по нескольку месяцев и даже лет, но каждое изреченное им пророчество падает на землю россыпью драгоценных камней. Ходили также слухи, что для поддержания жизни в хрупком, высохшем, точно полый стебель травы теле Словореку не требуется ничего, кроме света и воды. Поэтому те обильные дары, которые приносят ищущие утешения паломники, он либо возвращает, либо скармливает зверям и птицам, которые за это прислуживают ему. Последнее утверждение походило на правду, ибо Словорек пожаловал в Земляной Град не один. Его мохнатый спутник одним своим видом заставлял мужей судорожно хвататься за оружие, а жен спешно прятать плачущих от испуга детей. Бок о бок с отшельником, периодически поворачивая к нему крупную красивую голову, прядя чуткими увенчанными кисточками ушами, насмешливо и горделиво оглядывая толпу сапфировыми прозрачными глазами, невозмутимо вышагивал горный кот Роу-су. Птица готова была голову заложить, что это тот самый зверь, которого она видела на станции. Во всяком случае, Синеглаз уставился на зверя с таким видом, точно вновь обрел нечто значимое и неотделимое, как часть тела. Горный кот едва заметно ему кивнул. Не обращая ни на кого внимания, Словорек не спеша прошествовал к священному огню. Горный кот неслышной тенью следовал за ним. Бросив в огонь несколько кусочков благовонной горной смолы, отшельник застыл в молитвенном трансе: он ждал, пока соберутся духи, чтобы посоветоваться с ними. Затем в тишине зазвучал его голос, неожиданно гулкий и густой для такой скудной оболочки: — Духи гневаются, духи возмущены! Они поведали мне, что здесь нарушается Правда Великого Се! Кто посмел попрать Закон? Кто поднял руку на Правду? — Это он! — закричали сразу несколько сотен голосов, указывая на Ветерка. — Он!  — Казнить его!!!  — Предать смерти!!!  — Обагрить кровью Ураганов стены Гнезда Ветров!!! К Ветерку вновь потянулись жадные руки, алчущие рвать, ломать, крушить. Однако стоило Словореку взмахнуть рукавом, а горному коту вздыбить шерсть на загривке, как все затихли. — Какие есть тому доказательства? — поинтересовался Словорек. Он внимательно осмотрел разбросанные на ступенях Земляного Дома травяные рубахи, а затем покачал седой головой:  — Мои глаза говорят мне, что это узор рода Урагана, однако духи утверждают, что не рука детей Ветра эти рубахи плела. — Что ты имеешь в виду, мудрейший? — Дол озадаченно наморщил низкий лоб под золотым венцом. — Разве кто-нибудь, кроме Ураганов, станет плести рубахи с их родовым узором?  — Кто знает, духам видней, — улыбнулся ему Словорек. Он безошибочно выбрал из кучи рубаху Ветерка и, бросив на плененного воина быстрый, внимательный взгляд, продолжал:  — Только вот эта рубаха видела стены Гнезда Ветров, но человек, с которого ее сняли, сражался в Пустыне Гнева, на ней следы мха, который растет только там. — Да какая разница, где растет этот мох! — начал Дол, которому не понравилось, как отшельник собирается повернуть дело. — Неужели ты, премудрый, пришел, чтобы Ураганов защищать? Мои сыновья отбили вестников не в пустыне Гнева, а возле Великанова Рта, почти на нашей земле! — Я пришел, чтобы защищать Правду, а она ускользает! — ответил Словорек. — Скажи мне, храбрый воин, — повернулся он к несколько обескураженному Оврагу, — кого из Ураганов, кроме Ветерка, ты видел? Овраг напряг могучую шею, наморщил лоб, поскреб русую голову, расчесанную на прямой пробор, но никого вспомнить не смог.  — Это ни о чем не говорит! — вскричал Дол. — Мой сын не должен знать всех соседей в лицо!  — Он и не мог их знать, ибо эта рубаха, а, вернее, ее оригинал, принадлежала Полуночнику, герою битвы при Фиолетовой, умершему вскоре от ран, эту, если я правильно разобрал узор, носил Вьюговей, старший брат Бурана, вот уже десятый год как пирующий вместе с Полуночником и другими героями в надзвездном краю… Толпа заволновалась. Люди постарше припоминали, что, в самом деле, видели прежде эти узоры, и что-то горячо рассказывали молодым. — И что с того? — вступил в прения Синеглаз. — Все знают, что Ветерок сам пришел из надзвездного края. А тамошние обитатели, особенно те, которые поклоняются темным богам, владеют и не такими хитростями. «Молодец! — недобро подумала Птица. — Дал точную характеристику змееносцев!» Словорек замечание княжича предпочел пропустить мимо ушей. Он повернулся к Долу и проникновенно сказал:  — Неужели тебе, достойный, и твоему народу не интересно, кто на самом деле разрушил Град вестников? — Да как же мы теперь узнаем? — простодушно удивился Овраг. — Они все, почитай, мертвы! — Есть один простой способ, — кротко улыбнулся отшельник. — Спросить об этом самого Ветерка. Дол сморщился так, будто чей-нибудь зенебок наступил на его любимую мозоль. Красивое лицо Синеглаза перекосило от гнева. Именно этого они хотели бы избежать. Но делать было уже нечего. Толпа, только что требовавшая смерти обвиняемого, воодушевленная Словореком, волновалась и бурлила. Люди желали наконец выслушать Ветерка. Дол, не пытаясь скрыть досаду, кивнул своим людям, которые сняли с колодок замки и быстро попятились назад, опасливо косясь на Урагана: они видели его в бою и знали, чего он стоит. Остановив жестом пытавшихся прийти ему на помощь Могучего Утеса и Синдбада, Ветерок поднялся на ноги. Задержался на несколько мгновений, чтобы обнять свою нареченную невесту (на самом деле он пытался собрать оставшиеся у него силы, Птица видела, как тяжело он опирается спиной о колодки и слышала, как часто и неровно бьется его сердце). Затем он выпрямился и с гордо поднятой головой твердой поступью пересек площадь. Земля там, где он проходил, окрашивалась алым. По толпе пронесся восхищенный вздох. Воины, рудокопы и землепашцы словно вновь увидели человека, которым восхищались, о подвигах которого складывали песни. Покрытый пылью и грязью, окровавленный, израненный, Ветерок сейчас все равно был необычайно красив. Птица почувствовала гордость. Другого такого она не встречала ни на этой планете, ни на какой другой. За ним бы она сейчас пошла не только в Гнездо Ветров, но и за пределы Океана Времени. И пусть хмурит брови обманутый в ожиданиях Дол, бледнеет от ярости Синеглаз и кусает губы разочарованная Медь. Им его не победить.  — Духи спрашивают у тебя, сын Бурана, признаешь ли ты свою вину? Горный кот, устроившийся рядом с отшельников в позе сфинкса, поднял лобастую голову и издал протяжный рык, словно повторяя вопрос. Ветерок приблизился к священному огню настолько, чтобы духи смогли увидеть его.  — Моя вина лишь в том, — отозвался он спокойно и решительно, — что, сохранив для вестников скрижаль Великого Се, я не смог уговорить их, — он выразительно глянул на Глеба, — во избежание бед вернуть ее в храм. Также я виновен в том, что задержался в пути, помогая моему другу, Камню из рода Могучего Утеса, и не успел помешать свершиться злу. Когда я понял, что опоздал, я попытался отыскать и спасти тех, кому удалось избежать плена. Камень из рода могучего Утеса в этом мне помогал. Молодой воин простер над священным огнем левую руку, на которой алели свежие борозды от мечей, и в подтверждение своих слов обильно окропил угли кровью.  — Твои труды, я вижу, увенчались успехом, — кивнул Словорек, глянув на царевну. — Но от кого же ты спасал найденных тобой обитателей священного Града?  — Я полагаю от тех, кто, придя среди ночи в дом моих друзей, лишил их и крова, и свободы. Не давая присутствующим опомниться, он повернулся к княжичу:  — Синеглаз сын Ниака! Я обвиняю тебя и твоих людей в совершении этого злодеяния и готов отстаивать свою правоту с оружием в руках. Хотя Синеглаз явно не ожидал подобного поворота событий, его самообладание осталось с ним:  — Я не стану биться с тобой, Ураганов Приемыш! Велика честь победить противника, который еле на ногах стоит!  — Какое благородство! — рассмеялся ему в лицо Ветерок. — Много ты об этом думал, когда посылал две дюжины своих наемников против раненого и старика!  — Есть и другие способы отстоять Правду! — подсказал Словорек. Скисший было Дол оживился.  — Поскольку суд происходит на нашей земле, и поскольку в этом деле оказались замешаны мои родичи, я требую, чтобы право решения принадлежало Духам Земли! — проговорил он, незаметно подмигивая Синеглазу. Птица в протестующем жесте подалась вперед. Она знала, как судят духи Земли. У жителей травяного леса, как и у любых народов, мыслящих категориями мифологического сознания, существовал обычай в подобных вопросах доверять воле духов прародителей. Так, в роду Воды, например, подозреваемого в совершении какого-либо преступления, а также того, кто его обвинял, бросали связанными в воды Фиолетовой и затем наблюдали, кто дольше продержится на плаву. В роду Огня предлагали достать голыми руками из жаровни какой-нибудь железный предмет. В роду табурлыков или зенебоков обвиняемого оставляли один на один с животным, от которого вел свое происхождение род… И все же обычай, существовавший в роду Земли, представлялся Птице наиболее варварским. Ибо здесь ищущему Правду и отстаивающему ее предстояло услышать гробовую тишину и почувствовать могильный холод, будучи погребенным заживо в каменном саркофаге на глубине в человеческий рост. Пока хватит воздуха в каменном мешке, пока достанет сил задерживать дыхание, пока страх перед неизбежной карой Великого Се не заставит признать свою неправоту, дав об этом сигнал на поверхность. Птица знала, что из тех, кто соглашался на испытание, в живых оставалась только треть, а из тех, кого откапывали и откачивали, едва не половина трогались умом. Но Ветерок уже шагнул вперед, кивком головы подтверждая свое согласие.