Молнии Великого Се

Рассказ о столкновении с силами Альянса, сыгравшем роковую роль в судьбе Олега, передавали все новостные агентства Содружества. Еще бы! Какая поучительная история для молодежи, какой замечательный пример для поддержания боевого духа в деморализованных после Ванкувера войсках. «Лейтенант вооруженных сил Содружества Олег Арсеньев при выполнении задания командования, будучи окружен превосходящими силами противника, принял неравный бой и после неудачной попытки прорыва передал свои координаты и вызвал огонь на себя. Его гибель оказалась не напрасна. Благодаря переданной им информации артиллерии удалось уничтожить крупную группировку Альянса». Выразить соболезнования научному руководителю и невесте героя приезжали высокие чиновники из различных министерств, посмертно Олегу присудили орден Отваги, одну из самых высоких наград. Птица как в тумане выслушивала дежурные слова соболезнований, заученными фразами отвечала на вопросы журналистов. Но в глубине ее души тлел огонек надежды: тела Олега так и не нашли. Потом он и в самом деле вернулся, но счастья им обоим это свершившееся чудо так и не принесло. Она видела, как он измотан, как измучен бесконечными допросами, а из огня заточения в казематах и пыточных Альянса он попал в жернова службы безопасности Содружества, у которой с внешней и военной разведкой отношения складывались всегда не самым лучшим образом. Она понимала, как он подавлен обрушившимися на него обвинениями и поднявшейся травлей, а пресса, до того на все голоса восхвалявшая его мужество, с такой же оголтелостью принялась кричать о его предательстве и позоре. Птица как могла поддерживала его, готовая вместе с ним до конца нести этот крест. Но потом Олег заговорил о своей статье, и пришлось признать, что в речах хулителей есть какая-то доля истины. Дело в том, что после его «гибели» руководство кафедры предложило ей использовать материалы его исследования в своей диссертации: не пропадать же наработкам. Хотя Птица поначалу возмутилась подобным прагматизмом на грани банальной нечистоплотности, посоветовавшись с дедушкой, она все-таки материал взяла и, пользуясь авторитетом Петра Акимовича, успела опубликовать в различных изданиях несколько статей от имени Олега и в соавторстве. Поэтому разговор о публикации, сделанной до начала боевых действий с Альянсом, показался ей настоящим бредом. Тем более, что речь шла не о тезисах доклада заштатной конференции, опубликованных в каком-нибудь факультетском сборнике, а о развернутой публикации в серьезном научном издании, тиражи которого хранились во всех библиотеках миров Содружества. Увы, рассудочность ученого, привыкшего все проверять и не верить на слово, тогда возобладала в ней над безоговорочным доверием любви, на долгие три года разведя их с Олегом по разным дорогам и мирам. Нынешняя встреча со Словореком и его несомненное участие в судьбе молодого Урагана, а также возглас «Сема-ии-Ргла», исторгнутый из уст Олега в тот миг, когда он снова вернулся в мир живых, вызвали в памяти рассказы о серебристом незнакомце, после встречи с которым змееносцы якобы неожиданно оставили Олега в покое и согласились на обмен. Тогда она сочла эту историю результатом тяжелой контузии и действия психотропных препаратов. Сейчас убедилась, что ее возлюбленный все это время находился в здравом рассудке. Какое же невиданное и опасное открытие содержала эта злополучная статья, коли сподвигла Сема-ии-Ргла на такие манипуляции не только с системными файлами библиотечных компьютеров, но и с сознанием сотен людей? Каким образом количество строф и место цезуры в силлабическом стихе разных родов можно приобщить к расшифровке потайной части Предания? И кто же на самом деле был повинен в передаче планов командования Альянсу, стоившей Содружеству Ванкувера, а Олегу испорченной репутации и исковерканной жизни?! Впрочем, как выяснилось, в жизни ее любимого существовали заботы, в сравнении с которыми и счеты с предателями, и научные амбиции, и нашествие иноплеменников представлялись лишенной смысла игрой. — Мой сын заснул? Птица удивленно подняла глаза. Слишком глубоко нырнув в океан времени, она ненадолго утратила представление о том, где находится. На нее смотрела немолодая суровая женщина, носившая почетный титул Мать Ураганов, старшая жена вождя, славного Бурана, и мать его четверых сыновей. Величественная и статная, напоминающая в профиль Микелянджеловскую Сивиллу Кумскую, она смотрела внимательно, даже оценивающе. Птица слегка смутилась и поспешила собрать выпавшие из рук пестрые, грубые травяные волокна, которым вскоре надлежало превратиться в рубаху. Они находились в низкой и тесноватой клети, стены которой были украшены шкурами зверей и оружием. Солнечный свет скупо проникал туда через маленькие оконца. Это помещение находилось по соседству с шестью такими же, служившими спальнями вождю и его женатым сыновьям, а также предназначенными для дорогих гостей, вроде вестников. Сюда неделю назад сородичи принесли еле живого Ветерка. Все это время Птица неотлучно находилась рядом с ним, пытаясь при помощи скромного арсенала имевшихся в спасительной аптечке лечебных средств и широкого диапазона местных снадобий исправить то, что сотворили с ее возлюбленным Синеглазовы головорезы, двухдневное пребывание в колодках и яд дхаливи. По рекомендации Обглодыша и Камня добросердечные Ураганы положили в изголовье больного скрижаль, надеясь на ее магию. Но Птица-то знала, что «чудесное исцеление» Олега во время схватки с наемниками у пещеры являлось результатом действия сильнейшего стимулятора, пару ампул которого все разведчики возили с собой на крайний случай. В сочетании со змеиным ядом откат после действия препарата едва не оказался смертельным, а скрижаль, похоже, оказывала влияние только на Синеглаза и его отца. Во всяком случае во время стычки с людьми Уседи, она тоже никак себя не проявила. Мать Ураганов молча смотрела на приемного сына. Ветерок во сне разметался на постели, одеяло из мягкой шкуры горного кота Роу-су сползло с плеч. На груди отчетливо были видны свежие, едва затянутые следы от меча и четырех изогнутых, похожих на когти, кинжалов, рядом темнели пятна ожогов и медленно расходящиеся кровоподтеки. — Он скоро будет здоров, — тихо произнесла Птица. — Его раны заживают и почти не беспокоят его. Но он должен отдыхать, чтобы поскорее излечиться. — Пусть не беспокоится! — с готовностью отозвалась Мать Ураганов. — Гнездо Ветров — неприступная твердыня! Воины сольсуранских народов идут к нам на помощь. Дозорные стоят на границе наших земель. Пусть только голоштанные дикари сунутся сюда и, клянусь духами прародителями, они пожалеют, что появились на свет! Птица с некоторым удивлением слушала эту воинственную речь. Мать Ураганов почти не уступала мужу по силе и выносливости и пользовалась уважением всего народа за мудрость и справедливость. Порой она была сурова и даже жестока, но иначе не получалось, ведь она была не только матерью своим сыновьям, но и супругой главы племени. Впрочем, сейчас, когда она глядела на сольсуранскую царевну, черты ее лица освещала нежность. Ей нравился выбор, который сделал ее приемный сын, и она от всей души желала ему и его избраннице счастья. — Великий Се благословил наш род, приведя под кров дочь царя Афру! — сказала она. — Теперь старейшины, которые колебались, готовы выступить на нашей стороне, особенно после присяги, принесенной вождями народов Огня, Земли и даже Табурлыков. Мы освободим твоих товарищей, прогоним варраров, а затем разгромим головорезов князя Ниака и вернем принадлежащий тебе по праву престол! Кровь моего сына будет отомщена, а на земле Сольсурана наконец восторжествует мир! Птица как подобало поблагодарила жену вождя за ее слова. Хотя сольсуранский престол был последним, о чем она сейчас думала, забота сынов Ветра стоила того, чтобы ее оценить. Соблюдя все приличия и церемонии, она вновь склонилась над работой, которую прервал приход Матери Ураганов. Она крепко вязала узлы, связывавшие волокно с волокном, накидывала двойные и тройные петли, создавая сложный, пришедший из незапамятных времен узор.  — Сольсуранская царевна умеет плести травяные рубахи? — в голосе Матери Ураганов звучала радость. — Мой сын говорил, что в надзвездном краю, где вы оба выросли, нет такой травы. Птица смутилась. Не зная почему, она робела перед этой женщиной. Вероятно, сейчас робость проистекала из-за важности дела, которое она выполняла. Птица знала, что сольсуранская травяная рубаха — это не просто доспехи, а своего рода магический оберег, ибо узор, изображенный на ней, предназначен не только для людей, а в первую очередь, для духов-прародителей, бессмертных первенцев Земли и Неба. — Травяную рубаху должны плести руки любящей женщины! — сказала Мать Ураганов. — Только тогда она защитит воина в бою. Птица это отлично знала. По сольсуранским обычаям сплести воину рубаху могла только его мать, сестра или жена. Прежнюю рубаху Ветерку в знак признания своего материнства сплела Мать Ураганов. Рубаха честно хранила своего владельца в течение трех лет до самой битвы в Пустыне Гнева. Птица глянула на изувеченную правую руку Ветерка, на залатанные на живую нитку раны:  — Если бы увечья в бою получали только те, кого не любят, — с горечью проговорила она, — тогда войны потеряли бы смысл! Мать Ураганов рассмеялась: — Как ты похожа на моего приемного сына! Странные вопросы, неожиданные ответы! Не омрачай свое чело горькими думами! Все в руках Небесного Кузнеца. Мой сын скоро излечится, а тебе следует больше думать о ребенке, которого вы оба ожидаете! Она положила на плечо царевны свою грубую, жилистую ладонь и прямо посмотрела ей в глаза:  — Я знаю, что тебе, а затем твоему первенцу на роду написано унаследовать венец сольсуранских царей. Но поскольку в жилах твоего ребенка течет кровь Ураганов, то, как бы ни распорядилась судьба, знай, Гнездо Ветров теперь и ваш дом! Когда Мать Ураганов величественно удалилась, Птица какое-то время сидела, глядя то на пестрые травяные волокна, то на усталое лицо Ветерка. Ох, если бы она могла спокойно жить, радуясь предстоящему материнству, если бы Мать Ураганов знала истинную причину ее тревоги! Неужели действительно нельзя ничего сделать? Неужели единственный возможный способ это тот, о котором говорил Синеглаз! Она вернулась к работе, за мерным, привычным движением рук, воскрешая в памяти события последних дней. Уже на следующее утро после испытания, когда Ураганы смогли отправиться в Гнездо Ветров, Птица обратила внимание, что с ее возлюбленным что-то происходит. Он был по-прежнему нежен с ней и смотрел с обожанием, много и с охотой говорил с братьями о предстоящей войне, обсуждал с Синдбадом и Камнем планы проникновения в царский дворец, однако где-то в глубине его зеленых глаз маленькой смертоносной змейкой свернулась черная, безысходная тоска. Словно он, не ведавший страха, боялся чего-то не успеть: завершить все намеченные дела, реализовать давние планы, сделать то, что кроме него никому не под силу. Сначала она подумала, что виновата боль от ран и тревога за близких, со дня на день ожидавших вторжения врагов. Затем поняла, что раны, причем не менее тяжкие ему случалось получать и прежде, а борьба с варрарами, или любыми другими противниками стала такой привычной частью его жизни, что давно перестала вызывать какой-либо дискомфорт. Может это как-то связано с его недолгим путешествием в иной мир? Что если цена за возвращение — это радость жизни, ее красочность и полнота, а может быть, даже любовь? Стремясь поскорее достигнуть Гнезда Ветров, Ураганы двигались самым коротким путем, проходившим вдали от селений и постоялых дворов. Ночь застигла их в предгорьях на границе родной земли. Хотя ночевать «под пологом звездного неба» для Птицы было не внове, тревожные мысли не давали ей заснуть. Тем не менее, она лежала тихо, стараясь не потревожить ненадолго забывшегося Ветерка. Ближе к рассвету один из стражей, раньше Птицы заметивший, что приемный сын вождя проснулся, приблизился к нему и негромко сообщил, что княжич Синеглаз желает с ним о чем-то переговорить. Ветерок покосился на Птицу — она так старательно притворялась, что он счел ее спящий — и велел привести княжича. Надо сказать, что благородные воины Урагана даже со своим злейшим врагом обходились по-человечески. Раны, нанесенные сыну князя Ниака диким котом, были осмотрены и перевязаны, никто не морил его голодом или жаждой, и только крепкие ремни зенебочьей кожи на запястьях напоминали о его нынешнем положении. — Мы должны поговорить, — начал княжич, едва воин, охранявший его, деликатно отошел на некоторое расстояние, — у меня мало времени. — У меня его тоже немного, — жестко отозвался Ветерок. — Гораздо меньше, чем ты думаешь! Мне дали срок, только чтобы окончить известное тебе дело. Свернувшаяся под меховым одеялом, Птица вцепилась зубами в руку, чтобы не закричать. Самые страшные опасения подтверждались. Вспомнилось оброненное как бы вскользь замечание Словорека. Что-то вроде выбора Ахилла: покинуть ахейцев под стенами Трои и прожить долгую жизнь в безвестности, наслаждаясь тихим семейным счастьем, или остаться, обрести бессмертную славу и умереть. Зная Олега, она точно могла сказать, что предпочел он. Синеглаз насмешливо сощурился. Сейчас он как никогда напоминал надменного и грозного горного кота.  — Тогда ты будешь очень большим простофилей, если отдашь им амриту! Ветерок презрительно хмыкнул:  — Мне вечная жизнь ни к чему. Зачем? Жить среди смертных, наблюдать, как один за другим уходят те, кого ты любил. Мне бы хватило простого человеческого века, но я не имею права не довести начатое до конца. Хотя бы ради Птицы, ради нашего еще не родившегося ребенка.  — Тебе виднее! — без тени улыбки отозвался Синеглаз, покосившись на царевну. — Тихо состариться рядом с любимой женщиной — тоже неплохой выбор. Но я сейчас о другом. Я знаю, вы собираетесь во дворец, и примерно представляю, что вас там ждет. Поскольку здесь, как ни странно, наши интересы совпадают, я хочу дать тебе совет: не доверяй тому, кто придет к тебе другом. Внешность может обманывать. Тебе ли этого не знать. Ветерок с интересом подался вперед:  — Как вы это делаете?  — Ты так все равно не сумеешь! — с видом превосходства усмехнулся Синеглаз. — А пока советую запомнить мои слова. Мне скоро вновь придется замолчать, и я боюсь, как бы в этот раз не навсегда!

***

Хотя в следующие дни в жизни Птицы более чем хватало и забот, и событий, мучимая желанием узнать, что же известно княжичу о судьбе ее возлюбленного, она нашла время и предлог спуститься в подземелье. Преодолев ведущую вниз винтовую лестницу, она оказалась в скупо освещенном факелами, хорошо проветриваемом, прохладном и сухом помещении, простиравшемся на несколько этажей вниз. Здесь Ураганы хранили родовые сокровища и запасы зерна на случай длительной осады, несколькими этажами ниже находилась тюрьма. Завидев царевну, Синеглаз, отдыхавший на застланном меховым плащом ложе из сухих стеблей травы, поднялся и приветствовал ее насмешливой улыбкой:  — А-а-а! Милая сестрица! Как же это ты посмела покинуть своего Урагана? Стало быть, таков твой выбор! Ну что ж, прими мои поздравленья! Впрочем, лучше не обольщайся! Ты нарушила волю отца! Потому вряд ли ваш брак будет счастливым и уж тем более долгим! Птица до боли в суставах вцепилась в прутья решетки, словно пытаясь их преодолеть.  — Что тебе известно? О каком сроке вы с ним говорили? Синеглаз лениво зевнул, изящно прикрыв ладонью рот.  — Так и думал, что ты станешь подслушивать. Поистине, женское любопытство не ведает никаких границ! Если тебе нужно знать, сколько времени ему отвели, — продолжал он, — то об этом я понятия не имею, если о самом договоре, то изволь! — он шагнул к решетке и положил ладони на запястья Птицы. — Воскрешать из мертвых, это, как ты знаешь, суверенное право высших сил, которые распоряжаются судьбами смертных. Тех, кто на это право посягает, они сурово карают. Вспомни, к примеру, судьбу Асклепия, да и у Орфея тоже мало, что вышло. Однако, существуют ситуации, когда можно, к примеру, уговорив стража иного мира, одолжить некоторый срок, как бы взаймы, на определенных условиях.  — Что это за условия?  — Попробуй узнать у Словорека, — посоветовал Синеглаз, снова отступая в глубину своего узилища. — Хотя вряд ли он захочет сказать. Я сейчас о другом. Понимаешь ли, — он вновь подался вперед, — существует один чудесный дар, который позволяет решить все проблемы.  — Амрита? — в голосе Птицы прозвучало недоверие, ибо она, как и большинство ученых, полагала, что источник вечной жизни — не более чем миф. Однако Синеглаз убежденно кивнул: — Она же золотая ветвь Прозерпины, она же амброзия, она же живая вода.  — Это то, что хочет заполучить Альянс? — догадалась Птица — Это то, что хотят вернуть асуры! — уточнил княжич. Он приблизил лицо к решетке настолько, что Птица смогла различить едва заметный рисунок у него на правом виске, которого раньше не видела: равнобедренный треугольник, в который были вписаны сфинкс и две свернувшихся змеи. — Сама посуди, асуры доверчиво и бескорыстно помогали богам добывать амриту. И что же они получили взамен?  — А как же молнии?  — Да кому они, по сути, нужны? За прошедшие столетия смертные так преуспели в уничтожении себе подобных, что даже превзошли богов. А вот что касается вечной жизни… — Но при чем тут Олег?  — Как при чем? — глаза Синеглаза сверкнули. — Амрита спрятана на территории Сольсурана и только он имеет право ее добыть!  — Я тебя не понимаю! — Придет время, поймешь! Мне больше нечего тебе сказать. Разве что повторить то, от чего я предостерег твоего избранника. Убеди его, что будет разумно все-таки мне поверить. Я тоже заинтересован в том, чтобы он жил и здравствовал как можно дольше! Конечно, если ты желаешь счастья твоей сестре!  — О счастье моей сестры никто не ведает лучше нее самой, — уклончиво отозвалась Птица. — Мне пора! — продолжала она, решительно направляясь к выходу. — Да будет Великий Се милостив к тебе! Она уже поднималась по лестнице, когда услышала голос Синеглаза:  — А план у них — ерундовый! Когда мой отец перестраивал подземелье, он обнаружил потайной ход, которым воспользовался твой усатый нянь Камень и заложил его! Вот только не знаю, как ты сумеешь об этом рассказать своим друзьям!

***

Ветерок неудобно повернулся во сне и открыл глаза. — От Тигра нет вестей? — спросил он хриплым со сна голосом. Птица покачала головой. Ей было грустно от того, какой он сейчас измученный, усталый, оттого, что каждое неловкое движение причиняет ему боль.  — А от Вадика?  — Здесь только что была Мать Ураганов. Если бы имелись какие-то новости, она бы ими поделилась. Птица выскользнула из клети и вернулась вновь с глиняным кувшином, закутанным в шерстяное полотно. Она нацедила в плошку отвар, пахнущий ягодами и медом. Ветерок с величайшей осторожностью сел, опершись спиной на тюк зенебочьей шерсти, и принял плошку левой рукой. Случайно проникший в клеть луч солнца изучал развешенное на стенах оружие, высвечивал каждую ворсинку пестрого меха горного кота, вплетал золотые нити в волосы, находил усладу, отражаясь в каменьях заветного ожерелья.  — Ты пришлась по душе Матери, — улыбнулся Ветерок. — Она просто уважает царский род, — уклончиво ответила Птица.  — Неужели? Он отставил в сторону чашку и накрыл ладонью ее руку. Оба замолчали. Со двора доносились воодушевленные возгласы упражняющихся воинов, топот множества ног, ритмичные удары молота о наковальню: на другом конце двора кузнецы остервенело проковывали каленое железо, создавая мечи, топоры, отливая наконечники для копий и стрел. Разведчики каждый день доносили о приближении тридцатитысячной орды. Прибывшие этим утром гонцы сообщили о том, что воины народов Зенебока, Козерга и Косуляки, полторы тысячи общим числом находятся всего на расстоянии одного дневного перехода от Гнезда Ветров. Большая часть воинов Урагана под предводительством великого вождя Бурана и его первенца Суховея выдвигались в поддержку воинам народа Земли и братьям, оставшимся в заслоне. Птица увидела, как в глазах Ветерка мелькнула тоска: он всей душой был там, во дворе, с братьями и другими воинами. — Отсутствие вестей от Тигра сковывает нас по рукам и ногам! — проговорил он нетерпеливо. — Если он не вернется сегодня-завтра, придется идти в крепость без него. — О чем ты говоришь?! — воскликнула девушка. — Ты только на себя посмотри! Ты же на ногах еще не держишься! Послушай, Лика, спасибо твоему передатчику, в курсе, что произошло. Она сообщила на базу, они приняли меры и… — Корабль будет здесь не раньше, чем через месяц! — жестко оборвал ее Ветерок. — За это время варрары вдоль и поперек перепашут весь Сольсуран! А князь Ниак и его палачи превратят наших ребят в фарш!  — Дождись хотя бы Лики! Корабль оснащен.  — Чем? Метеоритными пушками? Ну уж нет. Пока есть такая возможность, я постараюсь держаться в рамках ваших дурацких соглашений. Да и Лике подольше бы оставаться за пределами планеты. — Ты думаешь, Лика?… — Птица гневно изогнула красиво очерченную бровь.  — Она отвечала за биометрию, — напомнил девушке Ветерок, — и к Синеглазу, если верить слухам, испытывала непонятную симпатию. Он поудобнее устроился на постели и, не обращая внимание на протестующие жесты Птицы, продолжал:  — По логике Глеба она имела и возможность, и мотив… Он сделал выразительную паузу, глядя Птице в глаза: — Только я не Глеб! — Теоретически, она могла это сделать, — продолжал Ветерок, получив причитавшуюся ему долю благодарности и разжав объятья. Птица чувствовала, что в такие моменты разбитое тело досаждает ему особенно. — Так же, как и любой из вас, включая Вадика и Обглодыша, хотя кто из них хуже разбирается в технике — это большой вопрос. Синеглаз каким-то образом преодолел защитное поле, это остается фактом. И помогал ли ему кто-нибудь изнутри — это еще неизвестно.  — Ты хочешь сказать… — Птица подалась вперед, видимо, вспомнив разговор Ветерка с княжичем.  — Что Синеглаз или тот воин тьмы, который учил его сражаться, не только умеют принимать чужое обличье, но и, возможно, изменяют данные биометрии. Впрочем, это только гипотеза. Важно другое, — он упрямо сдвинул брови на переносице и пристально глянул царевне в глаза. — Возможно, один из этих невидимок или оборотней, называй их как хочешь, бродит сейчас где-то неподалеку и строит планы о том, как ему заполучить сольсуранскую царевну и скрижаль! А тут еще эти варрары на нашу голову так некстати. — Я думаю, нашествие варраров — это его рук дело, — предположила Птица. — То есть я хочу сказать, что в этом наверняка замешан Альянс.  — Утешила! — невесело усмехнулся, тряхнув волосами Ветерок. — И что ты прикажешь делать? Я имею в виду тебя, да и скрижаль. Хоть с собой бери или здесь оставайся! — Последний вариант представляется мне разумнее всего! — чмокнув его в колючую щеку, улыбнулась Птица. — Хоть раз в жизни не лезть на рожон! Впрочем, — она безнадежно вздохнула, вспомнив разговор о выборе, — я знаю, для тебя это неприемлемо. Тут уж ничего не поделаешь. Поступай, как считаешь нужным, а за меня не беспокойся. Гнездо Ветров — надежная твердыня. Ну, а уж если все пойдет не так… — она с безмятежной улыбкой заглянула ему в глаза. — Если все пойдет не так, живую они меня не получат. Ты ведь знаешь, Олег, я умею останавливать сердце не хуже вас, разведчиков. Ветерок обрушил сжатый кулак на ни в чем не повинную глиняную плошку, все еще стоявшую возле его постели:  — Не смей так говорить! — процедил он сквозь зубы. — Слышишь? Никогда! Помни, ты теперь несешь ответственность за двоих! Птица кинулась собирать осколки, но он порывисто заключил ее в объятья, целуя разбитыми, обожженными губами ее волосы, шею, губы… «Еще раз пройти через все пытки! На тысячи лет быть заключенным в кишащий змеями и крысами вонючий каменный мешок без надежды и света! — Птица почти физически осязала заключенную в этом порыве отчаянную и страстную мольбу. — Только бы эти тонкие, слабые руки излучали исцеляющее тепло, только бы эти губы оставались мягкими и упругими, только бы на виске упрямо пульсировала голубая жилка, а в этом лоне росла и крепла маленькая жизнь!» Провалиться бы в черную дыру этому Великому Се вместе со всеми его молниями! За порогом послышались шаги и громкие возбужденные голоса. Птица едва успела высвободиться и поправить растрепавшиеся волосы, как в клеть ввалились сыновья и племянники Бурана, а вместе с ними Синдбад, Камень и Тигр — Иитиро Минамото или, как его называли в Сольсуране, Дикий кот из Имарна.  — Вот видишь, дружище, Дикий кот, — указал на Ветерка младший из Ураганов, Смерч, — совсем наш братишка ослабел! Не сумел одолеть каких-то там три дюжины паршивых наемников! Птица еще раньше приметила, что молодые Ураганы стараются говорить со своим раненым братом все больше шутками да прибаутками, причем с самого начала, как бы тот ни был плох и слаб. Темные духи, подстерегающие больного, страсть как не любят радости и смеха и бегут прочь из дома, где торжествует жизнь.  — Их было не три, а четыре — поправил брата Ветерок. — И вовсе я не ослабел. Просто о вас подумал. Не забирать же всю славу себе! Смерч рассмеялся и с укором покачал головой: — Много ты о нас думал, когда мы на варраров в прошлый раз ходили! Пока мы мечи из ножен доставали, ты уже их всех в бегство обратил! Ураганы расхохотались. С приходом этих дюжих, плечистых молодцев, которые друг от друга отличались лишь количеством колец на шейном обруче да длиной светлых, почти белых, как Владыка Дневного света в полуденный час, волос, в тесной клети совсем не стало места. Они напугали робкий любопытный лучик, и он сбежал куда-то на улицу: то ли считать песчинки на дворе, то ли пускать солнечных зайчиков на реке. Впрочем, в клети и без него хватало тепла и света. Тигр тоже решил последовать традиции и поддержать шутливую беседу, тем более, что между разведчиками такой обычай тоже водился:  — Я вижу, мой друг Ветерок не так уж болен, как вы мне рассказываете! Он только стал слегка пятнистым и полосатым, как мой мохнатый предок! Это замечание встретил новый взрыв хохота. Задиристый Смерч поднял повыше свой и без того вздернутый нос и весело сверкнул насмешливыми серыми глазами:  — Выздоравливает наш Ветерок быстро, прямо на глазах, это точно! Я бы тоже торопился излечиться, — он заговорщицки указал на Птицу, — кабы меня пользовал такой лекарь! — Царскому роду исцеляющая сила дана! — напомнил братьям Дикий Кот.  — А я бы наоборот не стал торопиться покидать постель! — пробасил кто-то другой из братьев. Птица еще толком не различала их, тем более, что все они носили имена разных ветров: чем страшнее было имя, тем более могущественного покровителя получал носящий его. Птица почувствовала себя лишней в этой компании мужей и попыталась, собрав осколки плошки в подол, незаметно выскользнуть из клети. Но Тигр удержал ее. Он уселся на травяной настил, и лицо его сделалось серьезным. Ураганы тотчас замолчали, последовав его примеру. Пришло время новостей.  — Я был в крепости и видел их, — произнес Тигр, глядя в глаза Ветерку. Тот сидел на постели, устроив больную руку на согнутых коленях. Ураганы расположились вокруг. — Все трое живы и выглядят куда лучше тебя. Их крепко стерегут, но никаких вопросов никто не задавал. — Мы надеемся, князь Ниак согласится обменять их на сына, — сказал Суховей.  — Я бы не стал обольщаться по этому поводу, — надменно усмехнулся Тигр. — Князь Ниак никогда не делает ничего просто так, и то, что его сын сейчас находится в Гнезде Ветров — скорее не ваш козырь, а ваша проблема. Как бы его пребывание здесь не обернулось для всех сольсуранских народов большой бедой.  — Наши братья не спускают с него глаз! — надменностью на надменность отозвался Смерч. — Из Гнезда Ветров пока не сбегал ни один пленник.  — Из любого правила бывают исключения. — Да-а хватит уже о нэм! — возмутился Синдбад. — Ка-а-ак будто других ра-азга-а-воров нэт! — В самом деле, — поддержал товарища Ветерок. — Если затея с обменом потерпит неудачу, мы в любом случае проникнем в крепость и освободим пленных.   — Проникнем в крепость! — покачал головой Тигр. — Это легче сказать, чем выполнить!  — Но ты же был там! — подозрительно глянул на кузнеца Смерч. — Или может быть ты это так, понаслышке, с чужих слов рассказываешь? Улыбка Тигра вобрала в себя всю надменность его самурайских предков:  — Способ, которым я туда проникал, дарован мне школой воинов ночи и подойдет не каждому! — Насколько я помню, одной из основных областей специализации синоби являлся захват пленных и освобождение заложников, — напомнил товарищу Ветерок. — Все присутствующие здесь мужчины — опытные воины и скалолазы, да и пленники, если, как ты говоришь, с ними обращаются сносно, не составят обузы. — Палий проходил школу разведки, у Эжена разряд по альпинизму.  — Мы не сможем их вывести, — покачал головой Тигр. — Их темница — это не что иное, как легендарная сокровищница царя Арса. Дверь, ведущая туда, открывается с помощью комбинации из двенадцати храмовых знаков. Пароль меняют два раза в день. Жрец-хранитель находится постоянно в смежной с узилищем камерой. А ее открывает только личная печать князя Ниака.  — Дубликат печати хранится у княжича, — вспомнила Птица. — Синеглаз сам ее показывал. Хвастался, что наряду с отцом имеет доступ к государственным тайнам. Да и код, в крайнем случае, можно взломать…  — Даже не думай! — гневно прошептал ей в ухо, стискивая железным захватом ее ладонь Ветерок. — Княжич наш пленник, — продолжал он уже другим тоном. — Забрать эту печать — дело техники. Меня беспокоит другое: варрары подошли совсем близко. На все про все у нас не более трех-четырех дней. Даже если все время пересаживаться на свежих зенебоков, мы можем не успеть! — У Вадика есть верта-а-лет, — напомнил Синдбад.  — Но где Вадик? — повернулся к нему Ветерок. В этот момент, словно в ответ на изначально риторический вопрос, в коридоре послышались шаги, и в клеть вместе с вернувшимся лучом солнца ворвались сначала рыжая растрепанная копна и сияющая улыбка, а затем и небольшое худощавое тело Вадика.  — Лариса! Ты представляешь! — прямо с порога начал он. — Я их видел! Сделал все необходимые замеры. Они абсолютно идентичны! Это является несомненным доказательством, что обе фигуры, а вернее все три, являются творением разума, а стало быть, указателем, или ключом… Он с некоторым опозданием огляделся, увидел Ураганов, явно обескураженных таким странным приветствием, затем заметил простертого на своем ложе Ветерка, и сияние его улыбки сменилось растерянностью:  — Олежка! — протянул он участливо. — Кто это тебя так? Громовой хохот Ураганов распугал стайку летающих ящеров, отдыхавших на карнизе. Из глаз Ветерка градом брызнули слезы, — смех также относился к числу простых человеческих радостей, которые он себе пока не мог позволить. Пока Вадика вводили в курс дела, Тигр успел смотаться во двор.  — Машина в порядке! — доложил он, вернувшись. До утра он полностью зарядится и можно хоть завтра выступать. Вадик недоуменно захлопал глазами, до этого пункта повествования он еще не дошел. Ему вкратце все рассказали, а затем потребовали объяснить, где он все это время пропадал. Уговаривать Вадика особо не пришлось — он был переполнен энтузиазмом и желал осчастливить своими открытиями каждого и всех сразу. Он уже устроился поудобнее на травяном настиле между пришедшим вместе с ним Глебом и Синдбадом, напротив Птицы и Ветерка и начал подробный отчет о своих изысканиях, когда в и без того переполненную клеть с усилием протолкался один из воинов Урагана, отвечавший за охрану пленного княжича. Лицо его было перекошено, ели не сказать перевернуто, рот свела судорога: — Там… Там… — выпучив безумные глаза прохрипел он, указывая рукой куда-то вниз. Когда братья Ураганы и вестники спустились в подземелье, их ждала впечатляющая картина. Синеглаз исчез. Вместо него на подстилке, с удовольствием уминая меховой плащ, возился Роу-су. Возле решетки лежал сверток с одеждой княжича. Глеб ошеломленно заломил в невероятном изгибе и без того изогнутые брови: — Что здесь происходит? — воскликнул он. Синдбад лишь снисходительно похлопал его по плечу:  — «На свете много, друг Горацио такого, что и не снилось нашим мудрецам»! — отозвался он. Увидев царевну с Ветерком, горный кот оставил свое занятие и, выразительно глянув на них, издал протяжный рык, словно пытаясь указать на кого-то из присутствующих. Но кого он имел в виду, Птица так и не поняла. Ветерок церемонно поклонился мудрому зверю и поднял одежду с пола. В середине свертка на самом видном месте оказалась печать:  — Ну что ж! С планом «А» ничего не вышло, зато у нас теперь есть план «С».