Obsession.

Прошло три недели с того вечера, как Курето впервые использовал Шинью. И все это время он находил повод вызывать приемного Хиираги в свой кабинет, используя так, как только может позволить. А Шинья терпел. Отсасывал у Курето, сидя под столом, пока тот слушал доклады Аой, и глотал сперму вперемешку со своими слезами. Ходил по штабу с вибропулей, которая то ускорялась, то замедлялась. Или же приходил к генерал-лейтенанту ночью, и тот пробовал на нем шибари, различные плети и хлысты, различной длины и толщины фаллоиметаторы и другие не самые приятные вещи. Курето был настолько одержим им, что запрещал, прикрываясь своим статусом, участвовать в различных вылазках, ревнуя к Ичиносе. И если Шинья смел ослушаться старшего брат — его жестоко наказывали, отчего светловолосому хотелось умереть. И в один день он это сделал. — Раздевайся. — Приказ Курето, который уже ждал свою «игрушку». — Нет. — Что? — Нет. Я больше не принадлежу тебе. Если это та жизнь, которую мне обещали с трех лет, то я… — его голос дрогнул, но тут же вернулся в прежнюю тональность, — то я просто не хочу жить. Хиираги не успел ничего предпринять, как Шинья вытащил спрятанный в рукаве нож, вогнав тот в шею. Кровь хлынула из раны, попав на ковер. Курето в несколько шагов оказался рядом с Шиньей, подхватывая того, осторожно опускаясь на пол. — Шинья… Черт, ты… — дрожащим голосом говорил брюнет, закрывая своей рукой рану, пачкаясь в крови, искренно веря, что это спасет его любимого. Увы. Голубые глаза, которые некогда светились жизнелюбием и самой, что ни на есть искренней радостью за всех, погасли навсегда. Лицо Шиньи побелело за несколько минут, замерев с грустной улыбкой, словно жалея своего брата. В тот день стены кабинета Курето стали свидетелями слез последнего. Он плакал искренно, горько, сильно, до боли в груди и горле, разбив руки в кровь о стены, проклиная себя.

***

Тяжелее всех эту потерю пережил Гурен, который не контактировал ни с кем после похорон лучшего друга. Он перестал посещать собрания, а на каждой вылазке добровольно сдавался вампирам, моля тех о смерти. И вскоре получил то, чего так желал. Еще одну смерть приняли менее болезненно, скорее, из-за того, что никто еще не оправился после первого самоубийства. Курето медленно сходил с ума. Каждую ночь он смотрел на своего демона, не сдерживая слез и криков. - Брат... - голос демона был тихим, но до боли фальшивым. - Заткнись... если бы не ты... - повторял Хиираги, стоя спиной к демону, видя лишь свое отражение в белом огромном пятне, в котором жил каждую ночь. - Не я? Виноватых ищешь? А не ты ли довел его своими извращенными пытками? - пытался глумиться демон, каждый раз протягивая руки к душе (шее) Хиираги. И каждый раз проигрывал. Но каждый раз устраивал личный Ад Хиираги. - Курето, - начинал фантом, снова принимая вид Шиньи, тепло улыбаясь и обнимая "брата". - Шинья, - вторил ему брюнет, наслаждаясь улыбкой еще живого любимчика. Солнечный день, цветущая сакура, и эти двое под этим деревом, наслаждаясь приятным ароматом цветов. Но в один момент счастливое лицо Шиньи сменялось на то, с грустной улыбкой, бледное, мертвое. Руки, цветы, одежда - снова все приобретало грязно-кровавый цвет, который осточертел Курето настолько, что он предпочел бы лично сдаться вампирам без боя, лишь бы не видеть этот оттенок снова. Дни превратились в один сплошной страшный сон, где, как по заезженному сюжету, движутся персонажи, отыгрывая свои роли. Данс-макабр для одного человека, который был одержим. Одержим не жаждой власти над миром, а жаждой власти над одним-единственным человеком, который выбрал смерть вместо него. - Это моя вина. И мне с этим жить. Так давай, Демон, заключим сделку, - уверенно говорит в одну из встреч Хиираги, протягивая бледную руку демону. - Я согласен,- с коварной ухмылкой кивает фантом, игнорируя руку и сжимая свои черные руки на шее у Курето.