Инквизиция

      Стук топора замолкал только на время обеда. Плотники торопились, желая поскорее порадовать город таким невиданным праздником.       В новой камере Марку было даже слишком светло. Зарешеченная дырка в стене, которую принято именовать окном, выходила как раз на городскую площадь. По несколько часов юноша стоял возле него и разглядывал людей, пытался понять, чем они занимаются, куда спешат. Его смешили проказы уличных мальчишек, пытавшихся забросить камни и всякий мусор в его камеру. Их почтенные «мамаши» только поощряли это, приговаривая: «Вот видишь, что бывает, если не ходить по воскресеньям на службу? Тебя тоже так посадят в подвал, а потом сожгут». Марк усмехнулся — его мать говорила то же самое.       Кто-то робко открыл дверь. Юноша обернулся и смущенно опустил взгляд. В обычной одежде, но с крестом на четках из слоновой кости, с заплетенными рыжими волосами, но закрытыми платком, перед ним стояла Магдалина. На щеке еще оставалось немного синевы, но в остальном девушка выглядела вполне здоровой. Теперь, при дневном освещении, она не казалась Марку ангелом, скорее свечой, светом в конце тоннеля. С другой стороны, не это ли роль ангела?       — Я пришла поблагодарить вас и извиниться, — девушка говорила еще тише прежнего. Ее взгляд был устремлен за спину Марка.       — Вам не за что извиняться. Вы поступили хоть и немного безрассудно, но храбро, — юноша хотел подойти к Магдалине, но та отпрянула от него.       — Моей целью было уберечь вас от публичного суда и казни. Позволить вам жить.       — Не будьте сентиментальной, — Марк испугался собственного повеселевшего голоса. — Магдалина, вы носите замечательное имя. Она была выставлена католической церковью блудницей нарочно. Цель – дискриминация той, кто на самом деле была самой любимой и лучшей из учеников Христа и положила начало церкви.       — Это все еретические заблуждения, я не должна их слушать, — девушка схватилась за крест, будто ища в нем поддержки. Марк улыбнулся и отошел к зарешеченному окну. Затылком он чувствовал горячий, изучающий взгляд девушки, прощупывающий каждый изгиб его тела. Тихие шаги раздавались все ближе и ближе, пока, наконец, не остановились. Теперь юноша чувствовал немного неровное дыхание Магдалины. Ему хватило доли секунды, чтобы развернуться и подтянуть девушку к себе. Их взгляды встретились, как тогда в темном подвале в свете затухающей свечи.       Сердце бешено забилось у обоих, но никто не решался сказать или сделать нечто важное, нечто нужное именно в этот момент.       — Вы правильно поступили, признав вину, — разрушилось повисшее в воздухе молчание. Ее голос стал сильнее и увереннее, будто дремавшая в ней сила проснулась и пыталась защитить свою носительницу. Девушка ладонью коснулась груди Марка, быстро двигающейся от учащенного дыхания, и улыбнулась.       — Главное, что с вами все в порядке, — юноша взял ладонь девушки и подтянул к своим губам. Горячее дыхание обжигало, и по коже пробежала дрожь. — Жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах. Я бы…. Нет, я бы точно познакомил вас с Жаном Батистом. Да, имя нетипичное для этих мест. Но ум! Это блестящий ум. Он, как и я, сбежал из одного монастыря и примкнул к катарам. Вы просто не представляете, что он, помимо этого, еще и ведет проповеди в храме на Юго-востоке Тосканы. Отсюда, кажется, за сутки или меньше можно доехать.       — Он так умен? Что смог бы, так же как и вы, размышлять о церкви?       — Да, и не только он. Например, Антонио Диего де Росса. У того вообще около пяти убийств «церковных псов».       — И со всеми ими вы были знакомы?       — Ну почему же был? И сейчас знаком. Единственное, что мне никогда не нравилось – это перебежчики. У меня был учитель в общине. Его звали Райнерий Саккони, — девушка сощурила глаза. — Он и наставил меня и обратил в веру катар. А сейчас я даже не помню, где он. Все перемешалось семь лет назад, когда на нас напали, и в страшных мучениях умерла Патриция. Тогда я его и видел последний раз, — голос юноши задрожал, и он отвел голову в сторону. Магдалине показалось, что он плачет.       — Вы помните того, кто сделал это?       — Я не могу быть точно уверен, меня тогда сильно избили. Но голос, голос моего учителя я слышал, — Магдалина обвила руками шею юноши и привстала на носки.       — Патриция была вам….       — Любовницей, не больше, но тогда мне было все равно, — юноша снова встретился с девушкой взглядами. Магдалина чувствовала, что дыхание юноши вновь участилось, и он слегка подался вперед. В голове будто что-то сломалось, и мысли девушки разлетелись по голове, подобно растревоженным на лугу бабочкам. Она попыталась отстраниться, но тут юноша наклонился к ее губам. Девушка хотела ударить Марка, но поцелуй затянул ее в омут новых чувств и ощущений. Сердце было готово выпрыгнуть из груди, но это прошло быстро и не заметно.       — Я никогда не стремился считать себя Христом, но если бы оно так и было, вы были бы лучшей и любимой из моих учеников, — прошептал Марк девушке на ухо.       — Лучшим и любимым учеником был Иуда, — холодно, горящими от уверенности глазами, произнесла Магдалина. Дверь в камеру отворилась, и стража, звеня цепями для пленника, замерла у стен. Марк тут же убрал руки от монахини, испуганно озираясь по сторонам.       — Ты большая умница, Магдалина, — отец Патрик ласково погладил девушку по голове. Стража закрепила на ногах юноши цепи и толкнула в спину.       — Пошевеливайся! — растерянный взгляд остановился на Магдалине. Девушка, сжав крест ладонью, смотрела в пол и шептала молитву. «Это мой долг» — мелькнуло в голове. «Я не виню тебя» — ответная мысль проскочила во взгляде Марка.       Патрик довел Магдалину до выхода из дворца Правосудия, мысленно надеясь, что она не решит вернуться. Девушка чувствовала себя виноватой, хотя она выполняла свою работу, только и всего. Сердце предательски ныло, вспоминая о губах пленника и его горячее дыхание. Но уже завтра все это закончится. Уже завтра она снова будет скромной монахиней ордена святого Доминика Магдалиной.       «Она не сделала ничего плохого» — мысли Марка смешались. Выстроенный идеальный мир оказался карточным домиком, который так легко был разрушен. Теперь чувства к Магдалине начали поедать его душу и лишали сил к борьбе. Он потерял цель, и сейчас, стоя в зале публичного суда, совершенно ничего не понимал.       — Тишина в зале! — голос одного из судей был достаточно громким, чтобы окна ратуши зазвенели, а толпа разношерстного народа замолчала. — Вы Марк Анхель Вальдес, сын Антонио Мануэля Вальдеса и его супруги Терезы Анны Вальдес? — стражник толкнул юношу в спину, чтобы тот встал. Толпа зашипела на него, а мальчишки-школяры посыпали его отборной бранью. Юноша обвел взглядом судей и немного усмехнулся.       — Да, это я.       — Вы обвиняетесь в ереси, богохульстве, а также в растлении прихожан церкви.       — За ересь согласен, за остальное – нет.       — Не смейте оспаривать решение суда! — вдруг встрял в разговор пресвитер Саккони. Знакомый властный голос долетел до ушей Марка. Юноша растянулся в улыбке, и картина, наконец, получила недостающий кусочек.       — Учитель Райнерий, давно не виделись, — Марк присел в реверансе. Толпа громко захохотала, а судьи пытались сохранить серьезность процесса. — Теперь вы в этом ордене. Неплохо, неплохо. А что стало с теми, кого вы взяли с собой? Например, с Орландо? С чего вы начинали? Орден Франциска, а потом катары. Росли до «Совершенного» и были моим наставником.       — Лжешь, щенок, — прошипел Саккони.       — Не вы ли говорили мне, что церковь заблуждается? Не вы ли говорили о двух началах? Подло предали наш орден. Призываю вас, мирные прихожане, в свидетели. Этот судья, что пытается приписать мне растление, задушил вместе с епископом Орландо, его наглую рожу я тоже вижу среди судей, задушили девушку Патрицию Филомену Бьянку ди Риччи во время надругательства над несчастной, — в зале кто-то вскочил и со всей силы бросил камень в сторону Марка, тот увернулся. Бросившего усмирила сидящая вокруг толпа, презрительно шипя и одергивая его за полы сюртука. — Да, люди, вы всегда хотели лишь хлеба и зрелищ. Я – еретик, которого в лоно церкви уже не вернуть. Я отрицаю вашего Бога. Я плюю на вашу церковь. Убейте меня прямо сейчас, и камень, брошенный в мою сторону, будет страшнейшим моим наказанием. Вы не видите, что судьи, что церковь лжет вам. Так же она лгала и мне. С самого моего рождения! — стражник ударил Марка по затылку, чтобы тот, наконец, замолчал. Судьи шептались и передавали друг другу записки. Свидетельских показаний не требовалось – вся информация была уже известна. Марк не особо слышал их слова – орущая толпа и крики школяров мешали сосредоточиться. Марк обернулся назад и всмотрелся в толпу. Десятки разных лиц, но глаза…. Пустые и блуждающие взгляды никому не могут нравиться, только нагоняют ужаса и страха. Но Марк уже привык к такому равнодушию и совсем не удивлялся. Он стоял над ними, весь в синяках, с едва затянувшимися шрамами и чувствовал себя свободным. Пленник понимал – его вина лишь в его свободе и бесстрашии перед законом, пропитанным насквозь ложью.       Судьи закончили совещание. Слово передали Райнерию, который не скрывал своей радости объявить приговор. Смысл читаемого можно было понять лишь по лицу читавшего – заключение было на латыни. Марк знал этот язык. Горькая усмешка отразилась на его лице.       — Да хоть прямо сейчас! Через сожжение! Предатель и еретик тут ты Саккони, а не я! Избавляешься от свидетелей своих грехов, — кричал Марк, когда стража, грубо схватив его под руки, уводила из зала сквозь шипящую толпу.       Женский взгляд, немного взволнованный, уперся в спину юноши. Время остановилось, толпа, как будто бы исчезла. Они стояли друг напротив друга – разделенные непроницаемой стеной, способные лишь смотреть друг на друга.       — «Я все время была здесь» — девушка робко подняла взгляд на Марка.       — «Приятно удивлен, но ждал» — улыбнулся юноша.       — «У меня не было выбора» — Магдалина снова потупила взгляд.       — «В этом нет твоей вины» — юноша немного качнул головой.       — «Простишь?» — мольба промелькнула во взгляде монахини.       — «Люблю» — прошептали губы еретика почти беззвучно. И снова толпа, и снова время. Как будто и не было маленького мгновения, где они были свободны.       Марка перевели в камеру с открытой решеткой. Как ни странно, он был единственным узником в этом крыле. Юноше даже показалось, что все это для того, чтобы он не увел честных нарушителей с пути церкви и веры.       В камере было светло, сыро, но просторно. В углу была накидана солома, прикрытая гнилым тряпьем. Под весом Марка она захрустела. Юноша закинул руки за голову и уставил взгляд в потолок. Мыслей не было. Эмоций тоже. Сознание опустело, словно винная бочка после праздников.       Его ждала казнь, но он встречал ее с легким сердцем. Исповедь, как думал Марк, приняла самый прекрасный ангел с греховным именем, и других священников и исповедников он и близко видеть не хотел. Пленник с трудом сдерживал себя, чтобы не побить монаха, который читал над ним молитву о спасении.       — Вам просили передать, — Марк удивленно посмотрел на монаха. Промелькнула мысль, что зря он не слушал священника.       — Что? От кого?       — От невесты Христовой Магдалины. Сестра будет молиться за вашу душу, — монах повесил на шею Марка деревянный крест на четках из слоновой кости. Это был ее крест, который она сжимала в страхе, ища защиты. Ценнее подарка для приговоренного к смерти и представить нельзя.       — Ave Magdalina, Gaude, Benedicere, Praedicare.              

Эпилог

      

      Торговке рыбой Марте было куда спешить. Но подруги зазывали заглянуть на площадь, где всего за неделю возвели костер.       — Ну, Марта! Не часто в нашем городе аутодафе увидишь. Да и ребяткам твоим урок будет, — говорили женщине. Марте пришлось согласиться с воспитательной целью посещения площади.       Маленький мальчик с широко распахнутыми глазами шел под руку с очень грустной девочкой, державшейся за юбку матери. На площади было не протолкнуться. Женщина взяла мальчика на руки и поторопила девочку.       В центре площади ужасающе смотрелся огромный костер, созданный со знанием дела и с некоторой каплей любви. Стража оцепила его по кругу, не давая толпе подойти поближе. Подъехала повозка с пленником, сопровождаемая по дороге свистом и обидными криками. На шее у узника сиял металлическими вставками крест.       Резко вытолкнув приговоренного из повозки, стража гневно приказала толпе расступиться. Марта невольно залюбовалась этим юношей — будучи одетым в робы и закованный в цепи, он не потерял достоинства и изящества аристократа.       Никто не успел даже вскрикнуть – лошадь взбесилась и вскинула копыта в сторону торговки рыбой с детьми. Видимо, это было вызвано огромной и шумящей толпой народа, испугавшей бедное животное. Юноша бросился и встал перед ними, пытаясь остановить взбесившуюся. Девочка сильнее прижалась к матери, а мальчик заплакал от страха. Копыта лошади ударили юношу по груди. Тот упал, и четки, переливаясь на солнце, сорвались с шеи.       «Вроде я это уже видела», — подумала Марта, укачивая маленького сына. Стража привязала бездыханное тело пленника к столбу, положив крест у его ног.       Пламя охватило сухое дерево. Черный дым скрыл от толпы тело. В глазах каждого плясали отблески костра, словно гипнотизируя: «Не идите против церкви! Закончите так же!». Ближе всех к костру стояла монахиня с непокрытой головой. Ее рыжие волосы были точным повторением пламени. Она сложила руки для молитвы и склонила голову, провожая душу пленника на небеса.       Костер горел до самого утра, и отличить обуглившиеся кости от углей не представлялось уже возможным, да и необходимости не было. Большая часть толпы разошлась еще в полночь, но девушка продолжала стоять на коленях у костра, пока, наконец, мужчина с собранными в хвост волосами не подхватил ее на руки и не унес.       — Простите, падре, я поступила слишком безрассудно.       — Что ты, дитя. Ты сделала все правильно. Перед тобой и небом он чист. Ты спасла его от мук душевных, и душе его теперь место в раю, а тело…. Что тело? Оно лишь преграда для духа, заключенного в нас. Спи дитя, и да хранят тебя ангелы небесные.