Инквизиция

      Из подземелья девушка возвращалась практически на ощупь. Одно спасало — привычка. В коридорах монастыря было так же темно, хотя не так страшно. Охраны не было, что монахиню очень удивило в начале, но епископ объяснил, что в эту темницу пленников привозят, когда они без сознания.       —Да и к тому же, куда они побегут-то в цепях? — съязвил тогда Саккони. Брюнет жутко раздражал ее своим вздорным характером и полным отсутствием каких-либо нравственных рамок. А вот остальные монахини находили его довольно милым и привлекательным. И вот сейчас, когда девушка выходила из подвала, он подкараулил ее и притянул к себе. Подбородок уперся в плечо, а горячее дыхание обдало шею девушки. Руки Саккони были не лишены грубой силы, которую часто применяют не там, где надо. Он больно сдавил ребра в ответ на попытки вырваться. Девушка пронзительно закричала и наступила со всей силы ему на ногу. Райнерий ослабил хватку, и она отбежала подальше. Под руку попалась кочерга, которую девушка выставила перед собой, готовясь в случае чего ударить.       — Право, это бесполезно, можете убрать, — улыбнулся Райнерий. — Но меня поражает ваша стойкость. Я привык получать то, чего хочу. И ты тоже станешь моей.       — Вы не посмеете, я под защитой кардинала, — девушка сильнее сжала руками кочергу. Инквизитор громко засмеялся и игриво подмигнул.       — Как видишь, его здесь нет. Но ты мне уже надоела, — мужчина почесал нос и, пройдя вперед, застыл у двери. — Идешь? Остальные судьи ждут от тебя информации, — девушка не выпускала железное оружие из рук все время, пока они шли по длинному коридору. Он заканчивался дубовой дверью с железной ручкой в форме кольца. Райнерий потянул ее на себя и пропустил монахиню вперед. Девушка вопросительно посмотрела на него. — Не задерживайся, — он подтолкнул ее в спину.       За дверью открывался холл с множеством дверей. Первые две вели во внутренний двор, а оставшиеся четыре – к другим коридорам. Здесь было светло, однако именно это и придавало внутреннему интерьеру ратуши мрачности. Монахиня поправила платок и складки платья и поспешила вслед за Райнерием, скрывшимся за левой дверью. Гул голосов отражался от холодных каменных стен и становился еще громче. Жестом инквизитор сказал девушке ждать и зашел в кабинет. Скрип двери и гул прекратился. Монахиня не смогла расслышать слов Райнерия сквозь толстую дубовую дверь, поэтому ждала, когда она снова откроется и ее пригласят внутрь.       — Они ждут тебя, — успел шепнуть инквизитор.       — Говори, Магдалина, — кивком головы человек в темно-коричневой сутане сказала девушке не кланяться. Голос его был твердым, а вот руки немного дрожали. Он встал из кресла и решил пройтись по комнате.       — Благодарю вас, ваше преосвящество, — девушка выпрямилась. — Марк Анхель Вальдес с вашего разрешения был сегодня освобожден от цепей и накормлен. В самом начале был напуган и не осознавал, что происходит. Еда придала ему сил и он снова начал свою борьбу, но прежней агрессии, которая так пугала раньше, не проявлял, — его святейшество епископ Патрик остановил свою прогулку по кабинету. Человек в одежде купца, ранее что-то писавший остановился, оглядел валяющиеся на столе бумаги и протянул ему одну из них.       — Вы говорили ему что-нибудь? — спросил сидевший спиной к вошедшим мужчина, которого Магдалина знала как епископа Орландо. Тот что-то внимательно изучал в своих руках.       — Да, святой отец, я призывала его отречься от ереси.       — Вы можете подтвердить это, Райнерий? — епископ повернулся к мужчине, отложив бумаги. Магдалина в недоумении нахмурила брови и посмотрела на епископа Патрика. Тот лишь дернул плечами: «В этом нет ничего странного. Нормальный вопрос».       — Да, — четко произнес пресвитер. — Но это не все. Еретик вспоминал некую Патрицию, называя ее своим ангелом, — Патрик снова вернулся в свое кресло, задумчиво поглаживая подбородок.       — Он называл фамилию?       — Нет, падре, — поклонился Райнерий.       — Вам есть, что добавить, Магдалина? — девушка отрицательно покачала головой. — Тогда можете идти, — она поклонилась и поспешила уйти, замерев лишь у дверей. Девушка посмотрела на пресвитера Саккони, но потом встряхнула головой и вышла из комнаты.       Большинство мужчин от чего-то спокойно выдохнули, а вот епископ остался по-прежнему без эмоций. Его огорчила такая реакция на уход Магдалины. Не сказать, что он ожидал другого, но надежда была.       — Все еще удивляюсь, почему кардинал согласился, — откинулся на спинку стула епископ Орландо.       — Не вижу в этом ничего удивительного, он молод и она его просто привлекла своей фигурой.       — Райнерий! — крикнул епископ Патрик. — Держите себя в руках, — мужчина лишь усмехнулся и смерил епископа насмешливым взглядом.       — Вот, нашел! В одном из доносов есть имя некого сеньора Бьянки. Он пишет, вернее с его слов записали, обвинение в растлении юной девы Патриции Филомены Бьянки, — секретарь в одежде купца, известный также как Людвиг Ботильи, был доволен собой.       — Хм, — епископ Орландо придирчиво осмотрел протянутые ему документы. — А этот еретик не так прост. Патрик, обрати внимание на положение в обществе этой семьи. А ведь тут приписка, что она последовала за ним, да еще и пару подруг прихватила.       — Женщин можно понять. Они были молоды, и им хотелось чего-то нового.       — Но ведь это противоречит святому писанию, — возмутился епископ Орландо, но Райнерий продолжил говорить.       — Уж поверьте мне, для них оно – пустой звук. Если они вбили что-то в свои головы, то их бесполезно останавливать словами. И вообще, как мне кажется, с ними не надо разговаривать. Их надо…— епископ Патрик грозно прошипел в сторону болтливого пресвитера.       — Понял. Что будем делать с Вальдесом? — Райнерий почесал свой нос и, сощурив один глаз, посмотрел на епископов.       — К допросу он еще не готов. Еретический дух еще не так размяк как нам нужно. Да и Магдалина может еще много узнать и без допроса, — со словами Патрика согласились и решили разойтись до завтра. Людвиг остался, чтобы разложить бумаги по местам.       Магдалина сидела на ступеньках дома правосудия. Ее руки перебирали четки из слоновой кости. Епископ подарил их, когда она стала помощницей аббатисы. Это были очень дорогие четки, и девушка в начале решила, что епископ проверяет ее веру. Хотя в ней сомневаться не приходилось никогда: с детства она воспитывалась в стенах монастыря святого Иннокентия. Всей своей душой она была предана вере, храму и его святейшеству епископу Патрику. Стук каблуков заставил девушку вздрогнуть и обернуться. Мужчина ободряюще улыбнулся и сел рядом с монахиней.       — Чем опечалена, дочь моя? — серо-карие глаза взглянули на него, но выразили отрицание. — Не стоит сидеть на холодных ступенях. Пойдем, — он помог девушке встать и отряхнуть платье.       Огонь, пламя, заставляющие душу трепетать в немом восторге. Огонь подчиняет, заставляет любоваться собой, но протяни руки – обожжешься. Языки пламени, аккуратно облизывавшие поленья, поднимались все выше и выше, пока не охватили фигуру девушки. Та уже задохнулась от дыма и повисла на веревках подобно марионетке, брошенной уехавшими артистами. Ее кожа, прежде белая, была вся украшена шрамами от иголок, клещей и других раскаленных орудий в умелых руках церковного палача. Огонь уже добрался до растрепанных волос, не потерявших своей пышности и блеска даже в момент смерти. Маленькая девочка в платье, перешитом из монашеской рясы, не могла отвести глаз от этого зрелища. Она не слышала криков девушки, когда ту только вели на костер, ведь монахини закрыли ей уши руками.       Обычное явление: хочешь, чтобы тебя боялись — покажи силу. Костер – вот показатель безграничной силы святой церкви и он же символ ее бесконечной слабости. От отчаяния она отправляла по большому счету невинных людей в огонь, внушая свое величие и могущество остальным. А кому какое дело до могущества, если оно получено кровавыми жертвами?       Марк боялся огня. В детстве, когда он учился в монастыре, за непослушание ему прикладывали раскаленные угли к пяткам. Тогда его словам никто из родителей не верил. А ведь они могли помочь ему, но их настолько запугали, так сильно внушили мысль о том, что без таких мер душа мальчика никогда не попадет на небеса. И уже тогда Марк понял, что никогда не будет принадлежать церкви, что никогда не простит Терезу Анну Вальдес и Антонио Мануэля Вальдеса — своих родителей.       И снова ему приснились угли, и снова он чувствовал боль, страх и ужас. Проснулся он в холодном поту. Теперь от костра его ничего не могло спасти. Хотелось лишь напоследок пожить полной жизнью, ведь Марк не был одним из тех людей, что готовы уйти от своего страха и отказаться от идей. В подвале было светло. Непривычно. Юноша снова сжался в комок.       — Здравствуйте, Марк, — снова женский голос, который он уже где-то слышал.       — Откуда вы знаете мое имя?       — Слышала, как к вам обращался тюремщик. Я принесла еще хлеба. Держите, — девушка протянула раскрытую ладонь с ломтем. — Не бойтесь, у меня есть еще, — в этот раз юноша не бросился на него как зверь. Он осторожно открыл глаза, медленно привыкавшими к свету. Силуэт девушки постепенно приобретал ровные и прямые формы. Протянутая рука уже начала дрожать от усталости, и Марк взял ее. Девушка испуганно отдернула руку, оставив в ладонях пленника ломоть хлеба. Света было больше чем в первый раз, и юноше, наконец, удалось рассмотреть пришедшую к нему.       — Это вы были здесь в прошлый раз? — голос не до конца подчинился Марку и дрожал, спотыкаясь на согласных. — Вы Магдалина? — девушка кивнула. Пленник начал неторопливо жевать хлеб. В этот раз он решил распробовать его вкус. — Что же привело столь прекрасное создание в это царство мрака? — пшеница была хорошая. Умелые руки мельника превратили ее в муку, из которой могло получиться только самое вкусное изделие.       — Я пришла, чтобы помочь вам.       — Помочь? Мне? Да вы боитесь меня! — Марк чувствовал свое превосходство, ведь девушка смутилась и немного отстранилась от него. «А может, напоследок разгуляюсь», — подумал юноша и улыбнулся сам себе.       — Я вас совсем не боюсь, — девушка вскинула голову и гордо взглянула ему в глаза. Марк оглядел ее и улыбнулся: «Хорошая фигурка». — Вы должны меня выслушать, — юноша кивнул, но лишь так, чтобы девушка перестала говорить. Словно охотник он медленно двинулся на нее. Он старался не отрывать от нее взгляда, зная, что все девушки подчиняются, если прямо на них смотреть. Это смущает их, они закрывают и глаза, а дальше дело за «правильным прыжком». Большинство девушек напоминали Марку кроликов, которых он мучил от скуки. Он был уже рядом с монахиней и положил руку ей на колено.       В голове сильно звенело, а Магдалина стояла и смотрела свысока на скорчившегося от боли пленника. В ее руках чернела кочерга. «Съязвить, не съязвить?» — думала девушка, замедляя возбужденное страхом дыхание.       — Покайтесь в грехах своих и отрекитесь от ереси вашей, — четко проговаривая каждое слово, сказала девушка. Глаза, насколько можно было различить в темноте, горели гневом. Марк потрогал голову – на пальцах была кровь.       — Еще чего! От таких грехов грех отречься, — юноша еще раз потрогал голову и выпрямился. — Значит тебя послали не для того, чтобы меня порадовать. И для чего, спрашивается, человеку нужны друзья, если не могут покорную прислать, — девушка удивленно взглянула на него, не выпуская кочерги из рук. Марк видел, что она немного напугана, и крест, лежавший на груди, скользил вверх-вниз, в такт ее учащенному дыханию.       — Ваши друзья? — наконец сказала девушка. Марк лишь усмехнулся в сторону.       — Вы слишком любопытны, зачем вы здесь? Не трону. Я все с первого раза понимаю, — добавил он, и девушка опасливо села напротив него. Она кусала свои губы, будто собираясь что-то сказать, но сдерживаясь. — Не будете отвечать?       — Вы не в том положении, чтобы командовать, Марк, — так необычно было слышать свое имя уже во второй раз. Да и редко кто называл его по первому имени. Даже родные звали Анхелем, а ловившая его стража — сеньором Вальдесом. Или так: «Не позорьте честное имя вашего отца, маркиз Вальдес!».       — А вы не того пола.       — При чем тут это? — девушка потянулась за кочергой, удивленно посматривая на пленника.       — Продолжим диалог, — закатил глаза юноша. — Кто вас послал?       — Господь, царящий на небесах, — теперь, когда сознание постепенно возвращалось к Марку, голос девушки показался ему очень приятным и мелодичным.       — Судя по боли, которую я чувствую, я жив. И никакой царь мне ее избежать не помог. Не говорите, что я богохульствую. Это просто реальный взгляд на вещи, как вас…ах, да Магдалина. Не он, а унавоживание земли дает урожай, так и не ему меня спасать. Нет его! — девушка перекрестилась. Епископ предупреждал ее о многих словах, которые мог сказать еретик, но она все равно испугалась. — Забудьте свои молитвы, здесь они вам ни к чему.       — Отрекитесь от ереси вашей, покайтесь в грехах своих перед Господом нашим, — шептала девушка. Руки она сложила лодочкой и кочергу убрала назад. Марк не выносил молитв, не мог терпеть слепой веры. Он не выдержал и снова кинулся на девушку. Юноша, насколько хватило ему остатков сил, сжал ее в своих объятьях. Девушка пыталась вырваться.       — Если он есть, то должен покарать меня. Если нет, то ты знаешь, что я могу сделать. Но не ты, ни я этого не хотим, верно? — прошептал он девушке. Ее кожа пахла розовым маслом и была нежной и бархатистой. Монахиня еще пыталась дергаться, но уже неохотно. Она шмыгнула носом, и Марк отпустил ее. — Теперь поговорим нормально, хорошо? Мое имя ты знаешь, я твое тоже. Осталось выяснить, что я и ты здесь делаем, — света становилось с каждым мгновением все меньше и меньше. Но это придавало обстановке некоторой романтичности и очарования.       — Вы еретик, и должны…       — Плевать, что я там должен! Зачем они тебя прислали? Не смотри так, я знаю, что это судьи, чтоб им всем в аду гореть! Ты думала, я не догадаюсь, что ты от них? Правильно, и не догадался бы, если бы не одежда и запах чистоты. Монахиня? — девушка кивнула. — Так вот и передай им, что я ничего не скажу и своих не сдам, — он встал и чуть было не упал. Магдалина вскочила на ноги и подхватила его за плечи. — Уже и забыл, как это, стоять на своих ногах, — юноша улыбнулся. — А долг в тебе сильней предубежденья.       — Вам позволили есть, сняли цепи. Вам есть за что быть благодарным, — Марк вопросительно взглянул на нее. — Каждый день я благодарю небеса за то, что еще жива. И не одно существо не должно просто так лишаться ее, а вы… ты подумай. Покаяние дарует свободу. Свобода дарует жизнь. Я приду позднее, — она помогла ему сесть. Свет полностью исчез. В темноте Марк расслышал легкие женские шаги и скрип решетки.       Магдалина вышла из подвала и не встретила на своем пути не души. Мысленно поблагодарила епископа Патрика, ведь только он смог поставить на место пресвитера Саккони с его замашками. Она примерно представляла где он сейчас и чем занимается, и снова была рада тому, что это происходит не с ней.       Яркое солнце и духота, царящие на улице, показались необычными после сырого и темного подвала, с бегающими толстыми жирными крысами. Редко Магдалине удавалось остаться одной и еще реже пройтись по городу. Сколько она себя помнила рядом с ней была или Анна, или аббатиса, иногда Патрик, бывали и другие, но девушка не особо их помнила. Но, даже не смотря на занятость, своей главной целью она избрала посещение городской площади. Ее всегда манило туда: при любой погоде или настроении, власти там было весело и хорошо.       Крест, висящий на шее, плавно покачивался в такт шагам девушки. Брусчатка звенела от ее туфель, а вот ноги гудели от боли. Сегодня на площади народу было мало. Пара достопочтенных сеньоров перекрестилась, и кивнули головой в знак почтения монахине. Сеньориты сделали тоже самое, добавив еще пожертвования храму. Магдалина благословила их и направилась дальше. Она замерла около приезжей цыганской труппы, развернувших представление прямо у «позорного столба». Музыка этого народа сильно отличалась от привычной церковной, но тем и была прекрасна. Цыганка с бронзовым цветом кожи танцевала, хлопая маленькими ладошками в такт. Монахиня невольно залюбовалась ее свободными движениями и почти детской простотой. Церковь запрещала жертвовать цыганам, но девушка впервые решила ослушаться. Она кинула два золотых, в надежде, что ее никто не заметит. Цыганка, Магдалина прочитала по губам, сказала «спасибо».       — Бедняжке не повезло родиться в другой семье, — рядом с монахиней стояла женщина, которую все в городке знали как торговку рыбой Марту. — Мне их всегда жалко – цыганят. И вроде грех подать им, но и они ведь работают, стараются. Религия, да, другая, но в этом ли смысл?       — Вы не верите в Христа? — почему-то смущаясь, спросила Магдалина.       — Что ты доченька, что ты, конечно верю. А также я верю в то, что все мы – дети царя небесного. И считаю греховным обижать их. Ты правильно поступила, — уходя, добавила женщина. Магдалина задумалась над словами торговки и в размышлениях незаметно дошла до монастыря.       Анна оставила ей хлеб и воду, и в какой-то момент девушка поняла, что чем-то с Марком они очень похожи. Деньги она отнесла в чашу для пожертвований, стоявшую рядом со статуей святой Марии. «И почему меня не назвали именно так?» — девушка перекрестилась. Тишина храма успокоила ее душу, но тело тоже требовало покоя.       Девушка закрыла за собой дверь в келье. Она развязала платок и сняла повязку с волос. Рыжие кудри упали на плечи. Затем она сняла пелерину белого цвета и аккуратно сложила ее в сундук. Тунику было снять сложнее и девушка пыхтела от недовольства, пока наконец не осталась стоять в одной сорочке. Расположившая спереди шнуровка развязалась от попыток снять верхнее платье, и грудь непроизвольно оголилась. Сложив платье, монахиня легла на кровать, и тело отозвалось приятной болью. Магдалина наполовину укрыла себя одеялом и тут же уснула.       Впервые, находясь в заточении, Марк почувствовал себя одиноким. Давно забытые мысли и воспоминания тревожили душу и не давали уснуть. Он догадывался о том, что его ждет. Не первый раз он оказывался в такой ситуации, но ему всегда удавалось выйти сухим из воды. Юноша никогда не отличался состраданием. И даже примкнув к катарам, людям странным, но добрым, характеру своему остался верен. Марк уверенно добивался всего, чего хотел.       — Каяться? Отрекаться? От чего? Не я заковал себя в цепи, я не просил портить мое тело в детстве. Я не просил унижений и скитаний. Мне не надо было этой жизни «дворянского сынка-изгоя». Изгоя! Я презираю церковь, ибо она лгала мне. Мне лгали все! — кричал он, мечась по камере. Ему мерещились голоса, смех и фигура девушки в тонкой ночной сорочке. Безумный смех сотряс подвал так, что стражник в начале коридора проснулся. Эта фигура навязчиво следовала за ним по пятам. Ее руки указывали на посиневшую шею. Марк закрыл лицо руками и уткнулся в угол камеры. Могильный холод, как ему казалось, окутал его. Меньше всего он хотел видеть Патрицию такой, но юноша даже улыбнулся про себя, он все равно помнил ее. Несмотря на то, что Марку было плевать на нее, он помнил.       Когда он проснулся, снова было светло. Постепенно привыкнув к нему, Марк теперь мог различать цвета в царящем полумраке. Кожа девушки показалась ему слишком бледной для итальянской девушки.       — Вы редко выходите на улицу? — непонимающий взгляд монахини был необычным. Она странно прищурила глаза и прикусывала губы, будто заранее готовясь извиняться за оплошность. — Ваша кожа не такая бронзовая, как у рожденных во Флоренции.       — Я не уверена в том, что родилась во Флоренции. А где родились вы?       — В Риме, в окружении любящей семьи, — презрительно сказал юноша. — И любить их совершенно не за что. Позволили священнику смеяться надо мной. Это ладно, можно было забыть, но истязания! Мало того, у него были и другие потребности, с трудом убежал. Да, вы верно представили, если представили. У него были противные потные руки и он еще причмокивал. Фу! — лицо юноши сжалось, будто от пропавшего мяса. — Однако благоверные католики родные верили его словам, что я лгу и все это выдумал. Непроизвольно меня научили этому. Так вот, я стал убегать из монастыря, уходить с занятий, бегать по крышам, воровать и издеваться над животными. Знаете, зачем? — улыбка юноши была похожа на оскал зверя, когда он загнал свою добычу в угол и уже готов загрызть ее. Магдалина пыталась сохранять спокойствие, но выражение ужаса норовило показаться на ее лице все сильнее и сильнее. — Это мой самый любимый момент. Я пригласил его к нам в дом на ужин, но никого в тот день не было. Налил ему вина, а потом еще, пока эта свинья, наконец, не свалилась под стол. Я взял со стола нож и начал резать его плоть, кусок за куском. Священник, мне даже стыдно его так называть, визжал. Мне было все равно. Давно уже было наплевать. Он начал отползать к камину, но был уже так слаб, что я просто пнул его ногой и он ударился об раскаленную каминную решетку. А потом я отрезал те органы, которые причинили мне столько боли, наслаждаясь запахом его горящей плоти.       — Вы зверь! Чудовище! — Магдалина в ужасе вскочила на ноги, но юноша и не собирался реагировать на нее. Он громко хохотал чему-то, творящемуся в его голове.       — Вы хотите узнать, что было дальше? — девушка закрыла руками уши. — Хотите? А дальше меня просто оправдали. Сказали, что священник все это сделал сам. И тогда я понял, что никакая Библия или Евангелие мне не закон, если у меня есть деньги и знакомые в кругах высшего суда. И я бежал. Просто так. К катарам, невинным «овечкам», которых боится Ватикан. Он всего боится, любого сопротивления, любой борьбы.       — Замолчите! Покайтесь! Отрекитесь! — девушка со всей силы ударила пленника по голове. Юноша поймал ее руку.       — А я что, по вашему, делаю? — он вскочил на ноги и набросился на Магдалину. Та, споткнувшись о собственное платье, начала падать назад, и две фигуры упали на засыпанный соломой пол. Голова девушки сильно зазвенела от этого падения. Но вместо привычных молитв, ей хотелось выругаться подобно Райнерию. Руки юноши были под ее спиной, будто поддерживая ее. Серо-карие глаза были полны растерянности и некоторого удивления. «Что происходит? Почему мне не хочется вставать?» — мысленно спросила себя девушка, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце.       — Отпустите меня, — спокойным голосом сказала она. Марка немного удивило ее спокойствие. Из-под ее платка выбилась рыжая прядь волос, и юноша вытащил руку, чтобы поправить его, но девушка тут же отсела назад. — Вам повезло, и этим вы обязаны церкви и …Хорошо, только ей. Вам неприятно упоминание Всевышнего. Но это все вполне естественно – око за око. Ваша ересь в другом – вы принуждали людей идти за вами и совершать то, что выгодно вам. Вот в чем ваш грех, вот в чем вы должны каяться, — девушка встала. — Мне пора идти. Подумайте о моих словах.       Епископ перебирал бумаги по делу Марка Анхеля Вальдеса. Его не волновали совершенные им убийства, тем более, что совершенны они были в юном возрасте, и церковь оправдала их. Куда интереснее было рассматривать его проповедническую деятельность.       — Марк, носящий имя «Проповедник». Предан учению катаров. Распространял еретическое толкование Евангелия и Библии. Обвинение было выдвинуто герцогом М., епископом Ломбарджио и подкреплено допросами и свидетельскими показаниями от проживающих в пределах герцогства М. и прихожан церкви, которым «Проповедник» рассказывал свое учение, — прочитал ему вслух секретарь Людвиг Ботильи. Юноша был сыном купца, но в силу того, что был четвертым сыном, был отдан на обучение в мужской монастырь, принадлежавший францисканскому ордену. К суду его пригласил епископ Орландо. Того рекомендовал, а вернее, настойчиво приказывал выслушивать по делу сам кардинал Пьетро Риарио. Епископ Патрик с этим спорить не стал: со стороны другого ордена тоже должны быть представители, пусть и такие ищейки кардинала.       — Есть новости от Магдалины? — раздался стук в дверь, женский голос попросил разрешения войти. — Людвиг, оставь нас. Магдалина, рад видеть тебя.       — И я вас, падре, — секретарь вышел, и мужчина предложил монахине сесть. — Мне не очень хочется огорчать вас, но я не в силах больше этого терпеть. Этот пленник странный человек. Он зверски расправился со своим врагом. Я не могу находиться рядом с ним. Пусть за него возьмется Саккони, — девушка почти рыдала. Епископ обнял ее и поцеловал в высокий лоб.       — Та информация, что сообщается тобой, сильно помогает нам, — епископ помолчал немного и добавил: — Небесный царь терпел и умер за свою веру и религию. Так бери с него пример. Ты должна, обязана сделать так, чтобы он признал свои злодеяния, чтобы он подтвердил, что ересью увел других людей. Принуди его выдать своих товарищей. Ты можешь, дочь моя, я верю в тебя, — на прощание он перекрестил Магдалину.       Изрядно поседевшие волосы епископа были завязаны для удобства в хвост. Когда-то они были темно-каштановыми и густыми. Такими, к которые хотелось прикасаться каждой женщине. Епископ не особо был греховен на этот счет. Он ценил женское внимание, ценил их красоту. И он никогда не стремился завоевать их. Хотя однажды ему пришлось оступиться. Он навсегда запомнил эти чудесные серо-карие глаза. Патрик встретил ту девушку в храме и был очарован ею, больше чем просто женщиной. В тот момент молодая итальянская кровь забурлила в нем, призывая к решительным действиям. Девушка, как это всегда бывает, его очень хорошо поняла. Ее волосы часто мерещились ему после во снах, как впрочем и нежное и запретное тепло. Тогда он был молод, а повзрослеть ему пришлось в тот миг, когда на пороге дома он обнаружил кричащий сверток. Увидев его, сверток успокоился, что Патрика тогда обрадовало. Он решил, что лучшим решением будет отдать ребенка аббатисе монастыря святого Иннокентия Марии. Та вопросов задавать не стала. Разве что только один.       — Девочка. Как назовете?       — Магдалина. Пусть это будет ее именем, — он никогда не говорил рыжеволосой девчушке, что является ее отцом. Но старался, чтобы она ни в чем не нуждалась. Он любил девочку и только так мог удержать ее у себя на виду. Возможно больше всего на свете епископ хотел бы поселиться с ней в Риме, а потом удачно выдать ее замуж. Но, наблюдая за дворянином Вальдесом, он понял, что это было бы ошибкой. Магдалина нравилась всем, но не более как обладательница хорошей фигуры и смазливого личика. И это всегда наводило грусть на Патрика, ведь он знал насколько девушка умна и образована. Стойкости ее духа он сам, чего греха таить, завидовал.       — Ваше преосвященство, — из раздумий его вернул в реальность пресвитер Саккони. Этому типу епископ доверял меньше всего, ибо знал, за что тот был несколько раз приговорен к епитимье через бичевание, а потом его даже пытались казнить. Лишь заступничество магистра Мансуэтти пресвитера тогда и спасло. Хотя в частной беседе магистр сообщил, что иногда жалеет о своем поступке, ведь некоторых людей перевоспитать просто невозможно.       — Чего тебе, Саккони?       — Я случайно подслушал ваш разговор, — дальше были извинения, которые епископ предпочел бы пропустить мимо своих ушей. Это не было случайностью — Райнерий намеренно следил за каждым шагом девушки, и даже не сильно из-за недоверия, сколько из-за того, что она в первую очередь девушка. — Может ему, то есть Марку Вальдесу, устроить допрос в лучших традициях гостеприимства нашего палача? — тут Патрик улыбнулся. Хоть он и не был сторонником таких радикальных мер, идея эта всегда ему нравилась.       — Кардинал не запрещал, а сообщников узнать надо. Вы правы, Райенрий, пора.       — А Магдалина?       — Девушку я извещу сам, если согласиться будет присутствовать.       — А не испугается? — Саккони облизнул губы. — Может, я сам сообщу ей?       — Нет, на этом разговор окончен, — епископ снова остался наедине с собой.       Райнерий Саккони был рад такому исходу событий. Он шел по коридору, насвистывая себе под нос что-то их репертуара уличных музыкантов. Девушка, протирающая витражи главного входа, испуганно поклонилась. Мужчина усмехнулся — его часто сравнивали с дьяволом, настолько он был обворожителен и коварен. Но не сегодня. Его мысли были заняты уверенной в себе Магдалиной, давшей отпор его намекам. Нет, Райнерий не утверждал, что ему вообще никогда не отказывали. Нет! Просто ему хотелось поиграть именно с этой девушкой намного больше, чем с другими. Возможно, это из-за скрытой ненависти к оберегающему ее епископу. А может, от их первого знакомства, когда она вошла в комнату с распущенными огненно-рыжими волосами, которые довольно странно, нелепо, но так привлекательно смотрелись с ее монашеской рясой. Возможно, Райнерию было просто скучно. Он поманил служанку к себе и, приложив палец к ее губам, увел в темный угол, которых во дворце правосудия хватало.       Магдалина была сильно, но приятно удивлена, когда увидела Марка на коленях. Он шепотом зачитывал молитву, иногда сбиваясь и начиная читать ее снова. Девушка не хотела ему мешать.       — Вы проходите, — заговорил он. — Трудно не заметить, что стало светло. В прошлый раз вы заговорили о моих грехах. И смею вас заверить — это не ересь. Это гордыня. И я не способен из-за нее признать свои ошибки, ведь считаю себя выше этого.       — Покаяние – верный путь к искуплению, — Магдалина села рядом с Марком. Его фигура по прежнему пугала ее, но в то же время сильно манила. Что-то внутри нее, такое незнакомое чувство, кричало и требовало прикоснуться к его небритой щеке, крепко обнять.       — Кажется, я понял, чего от меня хотят судьи, поверьте, Магдалина, — он замолчал и взглянул на девушку, улыбнувшись уголком рта. — Многие считают это имя греховным, а тут его носит монахиня. Вы покраснели сейчас не от свечи. Не стыдитесь имени, оно прекрасно. Ма-гда-ли-на, — он снова замолчал, словно пробуя это имя на вкус. — Ошибочно считать, что она была блудницей. В ранних текстах она один из апостолов Христа. И он уважал и ценил ее не меньше остальных.       — Вы ошибаетесь, — грустным голосом сказала девушка.       — Тогда зачем вам дали это имя? Давший его явно знал, что значит оно нечто другое. Вы думаете, это тоже часть ереси? А впрочем, не важно. Вы наверное уже давно считаете меня безумцем? А? — легкая улыбка проскользнула на лице и тут же исчезла. Они сидели напротив друг друга и внезапно поняли, что не могут продолжить разговор.       Пламя подобно мотыльку колебалось и прыгало своим светом по стенам. Времени на общение у них было мало — всего одна свеча. Этот маленький луч света на миг объединял их души, совершенно не увлеченных друг другом. Но чем больше тускнеет свет, тем сильнее было желание прижаться к телам друг друга, чтобы отогнать мысли о темноте, мраке, таинственной тишине.       — Я хотел бы извиниться. В первую нашу встречу я мог обидеть вас.       — Ничего. Я принимаю ваши извинения, — девушка не решалась посмотреть в глаза Марку. Робко и нежно он протянул свою худую руку, покрытую бронзовым загаром. Своеобразная насмешка: темнице не изменить своевольного, солнце справедливости в нем неистребимо. В этот раз Магдалина руки не убрала. Губы юноши прикоснулись к ее холодной ладони, обжигая ее горячим поцелуем. И снова: погасла свеча. И снова: легкий женский шаг. Марк провел рукой по своим волосам, приводя их в порядок. Он больше не чувствовал себя одиноким.       Если бы Людвига Ботильи спросили: «Устраивает тебя такая жизнь?». Он однозначно бы ответил: «Нет». Однако он солгал. На самом деле работа секретаря суда хоть и не была лишена опасности, оплачивалась и давала большие возможности. Людвиг узнал много чего нового от судей, а также из книг, которые подвергались цензуре в его присутствии. Большинство было еретического толка, но попадались и достойные всеобщего чтения труды. Но сейчас ему эта работа не нравилась, по большей части из-за присутствия совершенно нового человека – Райнерия Саккони. Тот вечно к чему-то придирался и любил острить по поводу монахинь и служанок. Речи пресвитера вгоняли сына купца Ботильи в краску. Отвлечь Саккони мог только епископ Орландо.       Людвигу было всего двадцать лет от роду и ему еще никогда не приходилось видеть процесс дознания. Суровый епископ не сказал ни слова, пока они шли в камеру. Массивную дубовую дверь им открыл палач, лицо которого было покрыто струпьями. Людвиг нервно сглотнул, увидев разложенные щипцы, плетки, палки с шипами. Расположение камеры дознания в небольшом подвале дворца правосудия нисколько не помешало поместить сюда дыбу и чан с водой. Людвиг даже обрадовался, что он здесь только как секретарь, хотя ему уже показалось, что палач подмигнул и кивнул в сторону помещенной в огонь кочерги.       Епископ Орландо взял в руки щипцы. Он сурово посмотрел на них, попробовал сжать.       — Не слишком ли они слабые?       — Что вы, в самый раз, — у палача был очень хриплый голос, от которого секретарю стало еще страшнее. — Когда приведут пленника? У меня для него замечательная развлекательная программа. Могу даже продемонстрировать.       — Нет необходимости, — прервал его Орландо. Он положил щипцы обратно на стол. — Людвиг, твоя задача здесь – записать каждое слово и передать эти записи лично в руки епископа Патрика, — юноша кивнул и отошел в сторону двери. Возле выхода он чувствовал себя в безопасности.       Марка довольно грубо дернули за руки. На голову ему нацепили мешок, скрывающий окружающую действительность. Руки отвели назад и крепко связали веревкой. Марк стиснул зубы до звона в ушах. Видимо стражнику не понравилось, что юноша не издал ни звука и толкнул его в спину, выводя из камеры. Марк слышал тяжелые шаги стражи, свою шаркающую походку. Всю дорогу его подгоняли ударами по спине тяжелой палкой. Он споткнулся и упал на лестнице, но его резко подтянули наверх за плечи и заставили идти дальше. «Вот, что значит уверовать. Это когда ты настолько устал и просишь избавить тебя от страданий» — думал юноша, чтобы хоть как-то отвлечься от боли, пронзающей его тело.       Марк почувствовал презрительный взгляд епископа. Ему сняли мешок с головы, но юноша не спешил открывать глаза. Он вслушивался в треск знакомого, но такого далекого, огня, в плеск воды в чане. Стражник снова ударил его по спине.       Людвиг встретился взглядом с узником. По документам, как было известно секретарю, Марку Анхелю Вальдесу было около двадцати пяти лет. Он происходил из довольно знатного рода, но, как и любой богатый ребенок, совершил много ошибок. «Судьба изрядно потрепала этого человека» — подумал Людвиг, записывая на бумаге происходящее. Некогда, как ему показалось, Марк был красив: черные кудрявые волосы до плеч, статная фигура. Но сейчас: черные локоны повисли, как сосульки, слепленные грязью и потом. Узник исхудал и при всем сохранившимся загаре был бледен, а некогда молодое лицо заросло, и было покрыто шрамами от укусов. Людвиг был уверен, что это именно крысы. Однако благородство, походка и аристократическая стать пережили невзгоды и лишения. Марк в своей разорванной робе смотрелся изящно, и если бы сейчас пришли устраивать бал, то его бы поставили в первую пару, не обращая внимание на отсутствие шпаги и шляпы.       Странное животное чувство страха охватило юношу. С двух сторон его держали два крепких стражника, с которыми в иной ситуации он прекрасно бы справился. Но он был без сил. Спина орала от палки, рассекшей плоть. Марк так ослаб, что не был уверен – осталось ли мясо на ней. Ему развязали руки, мышцы, крича от боли, вернулись в свое нормальное положение. Все тело Марка вопило, но разум пресекал любые попытки заявить об этом.       — Ну, щенок! Искупаешься, а? — Марк молчал, старался молчать. Наслаждаясь применением грубой силы к слабому, палач окунул его голову в чан с холодной водой и резко вытянул назад. Потом снова и снова, пока у юноши наконец не закружилась голова и он не начал терять сознание. Небрежным жестом епископ остановил разогревающую экзекуцию.       — Вы уж простите, что так грубо и даже не представились. У нас мало времени. Кто велел вам распространять еретическое учение?       — Никто, — откашливаясь от воды, сказал юноша. Епископ взмахнул рукой и голова Марка снова ушла под воду.       — Подумайте хорошенько. Кто ваши сообщники, имена?       — У меня их нет, — палач дернул его голову вниз. Вода бурлила от попыток пленника дышать под водой.       — Кто повернул вас к еретическому учению?       — Библия, чтоб вас, — палач уже было думал снова окунуть юношу, но епископ остановил его.       — Кто дал вам эту Библию? — лицо епископа совершенно не выражало никаких эмоций. Секретарь Людвиг даже немного завидовал его стойкости наравне с пленником.       — Никто, — епископ поднял руку. — Нет-нет. Церковь, мне дали ее в церкви. Да и как я должен был все это запомнить, если вы…— последние слова снова поглотила колодезная вода. — Да не знаю, — пузыри воздуха прошлись по водной глади. Каждое слово Людвиг заносил в протокол. А вот события ему сказали не записывать. Так что на бумаге все выглядело как разговор двух приятелей в таверне за кружкой холодного пива. Людвиг не знал, как скоро этот разговор закончиться, но ему уже давно было неприятно наблюдать за действиями палача.       Марка увели так же оперативно, как и привели. Людвиг всегда считал себя бесстрашным человеком. Он мог без опаски достать раскаленные угли из печи. Он спокойно реагировал на холодные обливания по утрам. Да, его соседи по келье отличались оригинальными способами пробуждения. Но, увидев, какие пытки еще предстоят Марку, он не на шутку перепугался. Бедного юношу со склоченными волосами, в которых на второй день пыток начала проявляться седина, кожаными ремнями прижали к вертикально стоящей доске. Марк и не сопротивлялся, он знал, что это было бесполезно.       «Ни звука он не издал, ни слова. Он молчал» — думал Людвиг про себя. Епископ Орландо смотрел на сеньора Вальдеса свысока, немного посмеиваясь.       — Ну что, назовешь имена своих сообщников? — посиневшие от недосыпа веки (стражники, дежурившие всю ночь возле Марка, ударяли его палкой, когда он начинал засыпать) юноши неохотно поднялись. Серо-карие глаза строго, с некоторым укором взглянули на епископа, и юноша снова сказал: «Нет».       Палач вытащил из камина раскаленную добела кочергу.       — Нет! — женский пронзительный крик разрушил напряженную атмосферу. Руки ее сжимали крест, а губы ее повторяли: «Нет, нет, нет!». Палач удивленно взглянул на епископа, а потом, словно мысленно от него отмахнувшись, не дожидаясь ответа, приложил кочергу к животу Марка. Роба начала дымиться. Юноша стиснул зубы, но долго терпеть не мог. Громкий вопль больно ударил по ушам присутствующих. Девушка бросилась к пленнику, но Людвиг, откинув письменные принадлежности, остановил ее. Пытаясь вырваться, она укусила плечо секретаря, но тот лишь сжал ей до боли ребра в ответ. Слезы брызнули из глаз девушки, а палач продолжал свою пытку, совершенно не обращая ни на кого внимания.       — Отпустите его! Умоляю, прекратите! Епископ! — рыдала взахлеб девушка. Руками она схватилась за голову, пытаясь сдержать свою истерику. Монашеский платок слетел с головы, и рыжая копна волос рассыпалась по плечам. Взгляд, полный отчаяния и просьбы, устремился на юношу, пробудив в нем давно забытые воспоминания. Он уже видел чужие страдания ради попытки хоть как-то спасти его никчемную жизнь.       Жизнь до первых гонений он помнил плохо, вернее, старался забыть каждую секунду своего существования. Требовательный отец, богобоязненная мать и он – Марк, грешник, которых еще надо поискать. Его внимания пыталась добиться девушка с вьющимися белыми волосами из рода Бьянки ди Риччи. Ее звали Патриция Филомена, но все использовали лишь первое имя. Этот маленький ангелочек следовал за Марком буквально повсюду, и ему, наконец, пришлось с этим смириться. Когда Марк решил примкнуть к катарам, он тут же был «заклеймен» своей семьей. Он сбежал, а Патриция последовала за ним, также отрекшись от дома, семьи, богатства и положения в обществе.       — Спрячь мечту в холодный лед, без оглядки на луну, но все меняй в тот миг, когда рушиться мир, как в первый раз, — звучал ее прекрасный голос в каждой дороге. Она дарила Марку страстные ночи любви, но, о чем теперь юноша жалел, днем он не обращал на нее никакого внимания. Патриция лечила его, ухаживала за ним, любила всей душой и сердцем, и поэтому осталась в день первого налета на общину. Дав возможность уйти остальным, они приняли разгневанных церковников на себя. Назвать этих зверей служителями церкви и оплотами веры просто не поворачивался язык. Хищно они взглянули на дрожащую от страха девушку и избили до полусмерти Марка. Они насиловали ее у него на глазах, думая, что он попробует прервать их. Марк молчал и не двигался. Ему было все равно. Патриция кричала, захлебываясь в своем крике. Чтобы хоть как-то заставить ее молчать, церковник сжал руками ее шею.       Так и не узнав ничего, церковники еще раз избили Марка и ушли. Голова кружилась, но походку одного из тех людей он запомнил слишком хорошо, ведь это был его учитель. Предавший всю общину, переметнувшийся к церкви, бывший «Просвещенный» — Райнерий Саккони.       Остекленевшие глаза Патриции были широко распахнуты и продолжали удивленно смотреть на мир. И тогда Марк понял, какую глупость он совершил. Голыми руками он вырыл маленькому ангелу могилу и прочитал молитву, которую никогда не любил. Он вообще не верил в Небеса, но сейчас, стоя над могилой единственного любившего его существа, он понимал, что туда не попадет.       — Епископ, прекратите, — голос девушки вернул его в реальность. Палач по-прежнему прикладывал к его телу кочергу. Епископ Орландо, будто догадавшись о чем-то, подошел к девушке и со всей силы ударил ее по лицу.       — Заткнись, блудница, — девушка упала на пол, прижимая ладонь к разбитой щеке, стараясь сдержать боль и слезы. Епископ, грозно сверкнув глазами, пнул девушку в живот.       Марк пришел в себя, когда уже сидел на спине епископа Орландо, наслаждаясь его пронзительными всхлипами. Палач уронил кочергу и пробормотал , что-то вроде: «Не, я так больше не играю». Откуда в Марке нашлась такая неистовая сила, юноша и сам не знал. На руках висели разорванные кожаные ремни, и пара струек крови стекала на пол.       — Вы слушаете меня, епископ? Вам придется меня выслушать. Вы любите обижать тех, кто слабее вас. Вы же были одним из тех налетчиков? Помните девушку, что вы задушили? Помните? Так вот знайте – вы трус и это вы католическая путана наравне с Саккони, а не эта храбрая девушка. Запишите в протокол, — обратился Марк к секретарю, стоявшему с открытым ртом, — что я свою вину признал, отрекаться от веры не собираюсь. По решению монахини Магдалины, епископа и палача, должен быть передан публичному суду и отлучен от церкви.       — Мудрое решение, — ровный голос коснулся стен подвала. Мужчина средних лет стоял возле двери, скрестив на груди руки. Марк почуял, что этот человек здесь самый главный и со спины епископа Орландо слез. Последний, тихо ругаясь, оправил сутану и поклонился вошедшему. Епископ Патрик, а это был он, презрительно посмотрел на монаха и подошел к девушке. Словно пушинку, он подхватил Магдалину на руки, тихо прошептав ей: «Обхвати руками мою шею». Руки девушки слабо поднялись, но тут же упали.       — Не считаю вас виновным в чем-либо, кроме ереси, но думаю, эта ересь нам всем была бы полезна.       Магдалина была по-отечески положена на свою кровать в келье. Епископ нес ее на руках от подвала до кареты и от ворот монастыря.       Аббатиса Изабелла принесла воды, тряпок и лечебных настоек, а соседка Магдалины помогла ее переодеть. Патрик сожалел о своем решении, но еще больше ему хотелось узнать, кто пустил ее в подвал. Все подозрения падали именно на Райнерия Саккони. Но это уже завтра, а сейчас он надеялся, что его дочь придет в себя.       К полуночи у девушки поднялась температура, и она начала бредить. Патрик поймал ее руку и прижал к своим губам, взывая к Матери.       — Марк, Патриция. Это все Орландо, Райнерий…Облава... Смерть…Огонь, Да…Огонь! Много, много… Больше, — девушка билась в судорогах, и Анна принесла еще холодной воды. — Верните Марка. Верните, он не виновен. Агнец Божий. Священная Матерь Божия, молись о нас, грешных, — к утру девушка спокойно заснула. Оставив дочь под присмотром Анны, епископ покинул келью и направился в город.       Пресвитера Саккони он нашел в зале суда. Тот сидел и перебирал бумаги по делу Марка. Его взгляд внимательно изучал ровные буквы вчерашнего протокола допроса.       — Вы ведь знакомы с Марком Вальдесом, не правда ли, Райнерий? — голос епископа был суровым, как зимы в горах. Пресвитер удивленно приподнял брови. — Не отрицайте. Вы были в этом городе раньше, но в составе ордена францисканцев, затем примкнули к катарам, а теперь вот протеже магистра, — сухие факты ввели в некоторое замешательство пресвитера. Патрик медленным чеканным шагом подошел к столу и обеими руками уперся об него. Он смотрел на Саккони свысока, немного с издевкой.       — И к чему это? — дрожь в голосе трудно было сдержать.       — За вами тянется вереница из женских трупов. В том числе – Патриции Филомены Бьянки ди Риччи.       — Я впервые слышу это имя.       — Да, ведь когда вы издевались над ней, вам было некогда спросить. Знаете, сколько отдадут ее родители за вашу смерть? Хватит на храм. Родители не отрекаются от своих детей, даже если они совершают ошибки. Они мстят за их погубленные жизни, — Райнерий знал этот дом. Они не раз оказывали поддержку публичному суду, в том числе и этому.       — Ваша правда. Однако, меня простили, и во-вторых, это не помешает приговорить Марка Анхеля Вальдеса к смерти через сожжение. Он еретик, а женщина пошла за ним, и это не моя вина.       — Ваша вина в другом, вы чуть не убили Магдалину, разрешив ей присутствовать на допросе.       — Так все же пробралась, чертовка. Но ведь это вы…       — Я согласия не давал! Как только все это закончится, я напишу об этом в докладе магистру и кардиналу.       Райнерий проводил взглядом епископа и обхватил руками голову. Ошибки прошлого всплывали наружу в самый неподходящий момент. И вечно он оказывался не в том месте не в то время. Смерть цыганки была банальной случайностью, Патриция погибла не от его руки, он подошел позднее, когда бедное дитя уже не дышало. Райнерий перекрестился, чтобы Магдалина выжила, и ему не пришлось отвечать и за это.       Пресвитер снова бросил взгляд на документы, но собраться с мыслями так и не смог. Он вызвал секретаря, который собрал их все и унес. До начала публичного суда было ровно столько, сколько понадобиться для строительства кострища. «Примерно неделя», — подумал пресвитер и покинул зал суда, погрузившегося в темноту на долгое время.