Ничто не истинно, всё дозволено.

      Костяшки на правой ладони саднило от ударов. Рёбра, несколько минут назад встретившиеся с чужим ботинком, ныли так, что, казалось, было несколько сломанных, – хотя Джейкоб, вливая в себя третью пинту пива, понимал, что это не так. Безликая и ведомая стадной страстью к развлечениям толпа освистывала очередного беднягу, которого колотили здоровяки на ринге. Глядя на пьяниц, поставивших последние фунты на бойцов, и дам, чьи манеры давно утратили изысканность и утонченность, Фрай перевёл взгляд на Роберта Топпинга и изобразил подобие улыбки, стоило тому поднять большие пальцы в знак одобрения.       Счастливая звезда организатора кулачных боев зажглась три дня назад, когда обычно глумливый и саркастичный Джейкоб без единого слова ступил на ринг и задал дюжине отпетых бугаев такую взбучку, что впору было вызывать врачей из лечебницы Ламбета. После чего, забрав заслуженную награду, ассасин осушил пинту и так же молча покинул заведение.       Солнце едва достигло зенита, когда нога Фрая вновь ступила на ринг, и Топпинг не успевал считать прибыль, что сыпалась в его карманы, выбиваемая искусными кулаками ассасина.       В то утро Лондон облетела новость о чудовищном пожаре в театре «Альгамбра», но Роберту, конечно же, даже в голову не пришло связать это событие с появлением Джейкоба в клубе. Фрай быстро стал любимцем толпы, жадной до несокрушимых бойцов, и никому не было дела до того, что взгляд обычно насмешливых глаз ассасина сейчас был пуст и холоден.       Стягивая запястья плотной тканью, чтобы защитить от вывиха, Джейкоб смотрел на своих противников по ту сторону барьера, а перед мысленным взором стояла иная картина.       Прохладное Лондонское утро и оранжево-красный рассвет, что обступал объятую пламенем «Альгамбру». Сквер перед зданием театра был заполнен перепуганными посетителями, – теми, кому удалось выжить, – по улицам Стрэнда мчались, обрывая колокола, пожарные омнибусы.       Это было всего час назад, но ассасин знал: «Альгамбра» обречена. Там, под пеплом обуглившихся декораций навеки остались похоронены его нелепые надежды и человек, всколыхнувший в душе Джейкоба не только чувства, ранее неизвестные, но и сомнения, настойчивый голос которых теперь так трудно было заглушить…       – Совсем скоро, мой дорогой Джейкоб, – шептал Рот из воспоминаний о той ночи в поезде, шептал так тихо, что Фраю приходилось прислушиваться, – ты поймешь, что вырос в ложных идеалах. Совсем скоро твоё кредо пошатнется, и всё, во что ты верил, рухнет.       Он не помнил, как оказался в поезде. Как зверь, лишившийся свободы и надежды вновь её обрести, Джейкоб медленно ходил по своему вагону, пока слова сестры не выдернули его из липкого состояния отрешенности:       – Поздно, – в её голосе ассасин услышал отголоски того же отчаянья от горького проигрыша, что заполняло его душу. – Старрик уже действует. Частица Эдема спрятана в Букингемском дворце.       Фрай остановился. Вагон мягко раскачивался на рельсах, колеса стучали размеренно и убаюкивающе.       Старрик. Частица Эдема. Тамплиеры и бессмысленная борьба с ними. Ненужная борьба. Уже ненужная. Проиграют они или одержат победу – что с того?       Джейкоб услышал свой голос будто со стороны, пугающе глухой и незнакомый, когда повернулся к сестре и покачал головой:       – Да пусть берет.       Он хотел пройти в соседний вагон, чтобы выпить вина или чего-нибудь покрепче, но не успел и шагу ступить, как вслед полетели стрелы едких упрёков:       – Ты уже наследил по всему городу, так что лучше доверься мне.       Деревянный пол скрипнул под подошвой сапог, когда Джейкоб остановился и попытался взять себя в руки: меньше всего сейчас хотелось ругаться. Однако едва он поднял взгляд, как в поле зрения оказалась доска убийств. Криво ухмыляясь, бывший король преступного мира Лондона смотрел на своего убийцу с фотографии, и даже свежий росчерк красного карандаша, что раз за разом перечеркивал лица уже мертвых тамплиеров, не умалял злорадного взгляда Максвелла. Он не был тамплиером, он даже не был заодно со Старриком, но это не уберегло их от падения.       Рот решил за них двоих.       Мысль эта терпким ядом оседала на внутренней стороне черепной коробки, порождая в мечущейся душе Фрая ненависть доселе незнакомую и пугающую – он зажмурился, сдерживаясь, но горечь утраты оказалась сильнее слабых доводов опьянённого чувством вины разума.       – Я убивал псов Старрика, а ты что делала? – Теперь Джейкоб смотрел прямо на сестру. – Может, спросим у Генри?       – Исправляла твои ошибки, – казалось, он задел Иви за живое, раз та угрожающе понизила голос и холодно взирала на брата, чеканя каждое слово. – «Спешка – залог страданий».       Очередная цитата опалила создание Джейкоба болезненным огнём, вынудив прошипеть сквозь зубы:       – Хватит цитировать отца!       – Это Платон! – Иви сорвалась на крик, не заметив, как рефлекторно сделала шаг вперёд и выставила руку с наручем, стоило брату двинуться на неё. – И да, про разрушения у него нет ни слова. Отец был прав, когда осуждал твои методы…       В тот миг, когда они сошлись у доски убийств, косвенное упоминание сгоревшей «Альгамбры» стало последней каплей, и что-то в душе Джейкоба со звоном туго натянутой струны лопнуло – и этим чувством, пугающим своей силой, был пронизан его ответный возглас:       – Он мертв!       Кажется, в их спор вмешался Генри: он говорил что-то о вести от шпионов, о том, что во дворце сегодня состоится бал, во время которого Старрик хотел выкрасть частицу Эдема, – Генри пытался их утихомирить, давая понять, что ещё не всё потеряно, но близнецы, казалось, его не слушали. Разом растеряв весь пыл, Иви смотрела на то, как угасал гнев Джейкоба, как он, вдруг осознав двусмысленность собственных слов, закрывался от неё, прячась за нарочитой расслабленностью и легкомысленностью.       – Ну что, тряхнём стариной? – Интонация брата могла провести любого, но не Иви, однако она понимала, что момент упущен, и Джейкоб, утопив свою боль в море обманчивого сарказма, коим сочился голос, нескоро захочет обсуждать подобные темы. Если вообще захочет.       – И покончим с этим, – ей ничего не оставалось, кроме как согласиться, пока брат, натягивая на лицо одну из своих нахальных улыбок, интересовался, каков их план.       План был непрост и требовал участия самого премьер-министра, но Джейкобу не составило труда угнать нужную карету и раздобыть приглашение на бал. Когда он возвращался из Веллингтонских казарм с костюмом гвардейца для Абберлайна, что-то заставило его потянуть поводья в противоположную маршруту сторону и пустить экипаж к вокзалу Виктория.       Медленно, будто разом лишившись сил, он спустился с козел и вышел к перрону, а перед мысленным взором проплывали кроваво-красные стены «Альгамбры».       Джейкоб настороженно шагал по багровому ковру партера, прячась от взоров Висельников за спинами заинтригованных представлением зрителей. Дамы всякий раз вздрагивали, когда лезвие очередного ножа вонзалось в доску над головой бедолаги, который стоял на сцене и едва ли осознавал всю серьёзность происходящего. В миг, когда оружие, наконец, настигло свою жертву, а сцену объял искусственный дым, ассасин увидел его.       Максвелл стоял всего в нескольких шагах от Джейкоба, спиной к нему, и, казалось, ощущал себя в полной безопасности. Лицо скрыто золотой маской, вокруг шеи знакомый алый шарф.       Не задумываясь, ассасин шагнул к нему. Одно движение, скрытый клинок мягко вошёл в горло. Ничто даже не дрогнуло в душе Фрая, – и в этот миг стало ясно, что он ошибся.       Это не Максвелл. Ему не нужно было заглядывать под маску на лице обмякшего тела, чтобы убедиться в этом. Джейкоб вдруг понял, что узнал бы его даже среди сотни темноволосых мужчин похожего телосложения и в таком же клетчатом пиджаке.       Впрочем, несколькими бандитами в Лондоне станет меньше.       Ассасин успел скрыться в толпе раньше, чем раздались первые испуганные возгласы. Все подставные Роты были мертвы. Он приближался к сцене, чувствуя, что настоящий Максвелл там, за кулисами, и то, как тяжело и тревожно билось сердце…       Оказавшись на перроне, Джейкоб оглянулся по сторонам: леди и уважаемые джентльмены, возничие и ребятня, торгующая свежей прессой, дворники и попрошайки, прячущиеся от бобби, – жизнь шла своим чередом, и каждый знал своё место в этом мире. Шестеренки проворно крутились, и лишь Фрай ощущал себя винтиком со сломанной резьбой, тоскующим по умелой руке мастера.       К вокзалу, окутанный клубами дыма, приближался поезд. Людей на платформе стало больше, и между ними, стараясь не задеть тележки с багажом, шёл дежурный станции. Звеня в колокольчик, он громко объявлял:       – Поезд до Саутгэмптона, стоянка двадцать минут! Поезд до Саутгэмптона, стоянка двадцать минут!..       Джейкоб собрался уже уходить, не понимая, что он здесь делал, как вдруг взгляд наткнулся на Льюиса: тот стоял неподвижно посреди толпы и выглядел так, словно ждал, когда ассасин заметит его. Неуверенный, стоило ли подходить, Фрай всё же приблизился к камердинеру, сжимая трость в отчего-то дрожащей руке.       – Для вас письмо. От мистера Рота. – Миллс протянул ассасину конверт, что прятал до этого в кармане пальто, после взял небольшой чемодан и с выражением спокойной отрешенности на лице шагнул в вагон первого класса, более не удостоив Джейкоба вниманием.       Издав протяжный гудок, поезд покидал вокзал, а Фрай стоял на перроне, держа в ладони конверт, на котором острым почерком было выведено его имя.       «Джейкоб»       «Мой дорогой Джейкоб…» - мягким бархатом звучал сладкий шёпот в ушах ассасина, когда он полчаса спустя выходил на ринг, вновь ощущая внутри себя клокочущую ненависть: ту самую, что без остатка заполнила его ещё в поезде и вновь накатывала бушующими волнами, придавая ударам сокрушительности и оттачивая и без того мастерские движения.       

«Мой дорогой Джейкоб, помните, я говорил вам, что ваши ложные идеалы совсем скоро падут, обнажив мир во всей его отвратительной простоте и, вместе с тем, в бесценной красоте, которую дано постичь не каждому. Впрочем, чего греха таить, я не удержался и позволил себе подтолкнуть мир самую малость, чтобы приблизить вас к значимому открытию. Это послание вы получите, когда всё будет свершено, и потому я с удовлетворением и гордостью могу объявить: представление пройдёт идеально, и вы, мой драгоценный друг, сыграете в нем самую главную роль. Надеюсь, вы оценили мою идею с двойниками? С львиной долей самолюбования признаюсь, что счёл идею гениальной. Пока вы, дорогой Джейкоб, будете убивать моих двойников одного за другим, мы с вами сольёмся в ошеломляющем танце жизни, – том самом танце, милый Джейкоб, который я жаждал исполнить с вами. Судьба преподнесла большой подарок, познакомив нас, и мы, пускай, недолго, но шли одним путём. Путём свободы от мнения и желаний таких мерзавцев, как Старрик и ему подобные. Вы подарили мне минуты радости, за которые я вам очень благодарен. Что же, не буду более испытывать ваше любопытство и скажу прямо: те несчастные, что исполнят роль моих двойников, – не простые Висельники, коих вы убили в немалом количестве. Театральная труппа «Альгамбры» кормит рыб на дне Темзы. Почти вся труппа. Лучшим актёрам из их числа выпал счастливый случай сыграть самую яркую (и заключительную) роль в их жизни. Конечно, я не предупредил их, что работа будет связана с риском, – впрочем, зная меня, и учитывая обстоятельства увольнения остальных актёров, они согласились бы на что угодно. Ваше кредо треснуло, мой драгоценный Джейкоб, как переспелый фрукт, и, я уверен, яд осознания сейчас просочился в ваши вены. Эмоции затмили ваш разум, и вы убили четырех невинных человек. Ни одна война не обходится без жертв, я уже говорил это вам. Ну что, Джейкоб, сможете жить дальше с этой правдой, или ваше кредо не позволит вам обрести свободу даже сейчас?.. Впрочем, я не хочу уходить из вашей жизни, оставив после себя лишь плохие воспоминания. Всё, чего я хотел для нас, дорогой Джейкоб, это свободы. Чтобы вы поняли: мир не измеряется лишь узкими и однобокими понятиями, мир – он более многогранен, чем вы себе представляете. Увы, мне это не удалось. В конце концов, как писал Шекспир: «Надежда на наслаждение почти так же приятна, как и само наслаждение». На этом я с вами прощаюсь. Навеки ваш, Максвелл Рот».

             Стоило ли говорить, что Джейкоб положил всех противников на ринге, практически не прилагая усилий.       Забрав заслуженную награду, он надел неизменный кожаный плащ и покинул заведение, а впечатленные зрители спешили расступиться перед непобедимым бойцом. Когда подготовка к вечернему балу во дворце была завершена, Джейкобу оставалось лишь проверить оружейный арсенал перед тем, как отдать его Абберлайну.       Он сосредоточенно чистил револьвер и даже не повернулся, когда Иви села рядом. Краем глаза ассасин увидел свёрток в руках сестры, но не придал ему значения.       – Он мёртв, Иви, – озвучил он очевидный факт, не отрываясь от своего занятия, и, как ни странно, сестра не спешила шутить по этому поводу. – Ты была права, сестрёнка, мне не стоило встречаться с ним.       Смахнув с дула несуществующую пыль, Фрай отправил револьвер в сумку, а когда повернулся обратно, лицезрел невероятную картину: в свёртке оказалось чучело небольшой птицы. Не веря глазам и пытаясь справиться с непонятно откуда взявшейся сухостью в горле, Джейкоб узнал в чучеле птенца Рота. Того самого грачонка.       – Возможно, мне не стоило лезть не в своё дело, – Иви робко смотрела на брата из-под ресниц, впервые в жизни извиняясь за то, в чём обычно никогда не оправдывалась, – но я решила сохранить его. На память.       – На память, – эхом откликнулся Джейкоб, костяшкой указательного пальца погладив гладкие перья на крыле грачонка. – Такое не забывается.       Более ничего не сказав, Иви оставила брата.       Осторожно, стараясь не повредить, Фрай поставил чучело на полку. Против воли взгляд устремился на доску убийств. В душе что-то перевернулось, и Джейкоб едва успел остановить руку с выставленным скрытым клинком в дюйме от фотографии с ухмыляющимся Максвеллом. Сердце забилось быстрее, и в памяти багряно-алым вспыхнула картина из воспоминания.       От жара стремительно распространявшегося пожара дрожал воздух, дышать становилось труднее, пока Джейкоб, перепрыгивая с одного высокого деревянного экрана, что служил декорацией, на другой, пытался добраться до колосников. Там, внизу, на сцене, охваченной огнём, стоял Максвелл в окружении нескольких Висельников, и ждал ассасина. С обеих сторон, взмывая к высокому потолку, подобно ярким знамёнам, дрожали и умирали в огне кроваво-красные шторы. Ещё немного – и потолок начнёт рушиться.       Наконец, Джейкоб заметил свой шанс. Он не хотел свидетелей: раз представление было задумано для него одного, значит, он выразит свою благодарность лично создателю.       Одним резким и точным ударом обрезав нужный канат, ассасин с нарастающим сожалением смотрел на то, как верёвка, затянувшись вокруг ноги Рота, с силой дёрнула его вверх, вознося к колосникам, а после, встряхнув подобно тряпичной кукле, оставила висеть вниз головой.       Мгновение. Их взгляды встретились. По спине Джейкоба разлилась ледяная волна озноба, хотя с каждой секундой становилось всё жарче.       Стиснув зубы, он потянул Максвелла на себя и, не позволив тому ничего предпринять, повалил его на дощатый пол колосников. Опережая мысли и противоречивые чувства, рука в наруче поднялась для смертельного удара. Тихо щёлкнул механизм скрытого клинка.       И вдруг всё потонуло в густом мареве пожара, когда кожу на губах обжег поцелуй Максвелла, полный тёмной страсти и отчаянья, словно он знал, не мог не понимать, чем сейчас всё закончится. Джейкоб чувствовал прикосновение его рук в перчатках к своему лицу, вторил движениям желанных губ и не замечал, как пальцами безоружной руки цеплялся за волосы Рота, сильнее запрокидывая его голову, встречаясь языками, а чувствами возвращаясь в минувшую ночь в поезде, когда они без остатка принадлежали друг другу. Тогда, нависая над Максвеллом, Фрай терзался мыслью, не покончить ли со всем этим прямо сейчас, вонзить клинок в глотку. Одно короткое движение – и всему конец. Сейчас, отрываясь от вожделенных губ главаря Висельников, Джейкоб не мог открыть глаза, приподняться и сделать то, что должно.       Когда руки Рота исчезли с лица, Фрай распрямился и поднял веки.       Он не знал, как выглядела любовь, но то, что он видел во встречном взгляде Максвелла и что так ласкало его сжавшуюся душу, не могло быть ничем иным.       Впервые в жизни рука ассасина дрогнула. Клинок вошёл в мягкое горло, хрипы Рота потонули в оглушительном треске огня, что объял сцену и декорации, – Джейкоб не знал, попал ли он в артерию.       Впервые в жизни он не смог заглянуть в глаза смерти.       Обугленное дерево крошилось под ногами, вишневый лак вспучивался на балконных ограждениях, они трещали и ломались под руками ассасина, пока тот пытался выбраться из полыхающего театра. Чудом ему удалось покинуть «Альгамбру» через парадный вход.       Глубоко и медленно вдохнув, Джейкоб убрал скрытый клинок и осторожно, словно фотография могла раствориться в воздухе, коснулся изображения Максвелла. Потом, вдруг осознав собственные действия, отдёрнул руку. Сердце забилось в горле. Рассредоточенный взгляд заметался между сейфом и книжными стеллажами, пока не попал в ловушку прямоугольного выреза окна: поезд ехал по Саутуарку.       Схватив трость, Джейкоб опрометью бросился из поезда, а пятнадцать минут спустя, сплёвывая кровь, колотил двух громил на ринге. Бушевавшая в крови ненависть придавала сил и срывала все барьеры, пока вдруг за спинами орущих зрителей он не заметил до боли знакомый абрис.       Заминка длилась не более секунды, но этого оказалось достаточно, чтобы противник повалил ассасина с ног. Дезориентированный Джейкоб не успел увернуться от смачного удара сапогом по рёбрам, от которого перехватило дыхание и потемнело в глазах. Превозмогая боль, он наугад выставил блок, чем сдержал новый удар и выиграл время для того, чтобы подняться. Пройдя под замахнувшейся рукой громилы, он толкнул его в спину, и противник, не ожидав такого поворота, сбил напарника. Оба повалились на землю, подняв облако сухой глины, и Фрай, переводя дух, вновь посмотрел туда, где увидел Максвелла.       Кроме разочарования в том тёмном углу более ничего не было. Видимо, сбывалось пророчество Рота, произнесённое им в стенах театра: о том, что рано или поздно их будут преследовать призраки чужих прерванных жизней.       Несмотря на нелепую ошибку, Джейкоб смог продержаться ещё несколько раундов. Приятная прохлада тёмного эля охладила пыл, и ассасин, глядя на то, как Роберт Топпинг едва ли не подпрыгивал от радости прибыльного дня, вдруг осознал со всей ясностью природу своей ненависти.       Не Максвелла он ненавидел.       Он ненавидел себя. За то, что, скованный кредо и предрассудками, поступил против веления собственного сердца.       Вот о какой свободе говорил Рот. Не о свободе сеять вокруг себя хаос и разрушения, но о свободе быть верным себе, идти собственным, не навязанным никем путем. Слишком разнились их представления о свободе, однако именно своими безумными, но пронзительно искренними речами Максвелл и заворожил Джейкоба. Да, король преступного мира Лондона был полон гротеска, ведь, выражаясь словами его любимого Шекспира, «весь мир театр, и мы в нём актеры».       Вся его жизнь была спектаклем, достигнувшим апогея перед занавесом. Финальный акт не нуждался в рукоплесканиях толпы, на которую Роту было плевать, но он с маниакальным трепетом ждал реакции того единственного человека, для которого пьеса и была поставлена.       Джейкоб сыграл свою роль безукоризненно. Теперь корона властителя преступного мира Лондона была в его руках. Он не знал, для чего она ему теперь.       

***

      Лондон принадлежал ассасинам. Плащаница в безопасности, а разобраться с разрозненными группами Висельников отныне было лишь вопросом времени. Впрочем, на этом привычные заботы заканчивались, и Джейкоб понимал: ещё несколько дней, и отвлекаться от навязчивых мыслей и чувств будет всё труднее.       Иви предлагала присоединиться к ним с Генри и отправиться в Индию, тем более на Грачей можно было положиться – они не дадут столицу в обиду.       Фрай вяло раздумывал над словами сестры, потягивая вино из изящного бокала, потому не сразу услышал вопрос Элизабет. Осознав, что её не замечали, владелица борделя покинула кресло и, деловито пройдя по кабинету, остановилась за спиной ассасина.       – Джейкоб, милый, – бархатистый тембр её голоса, наконец, коснулся слуха Фрая, в то время как ловкие ладони проникли под ворот рубашки. – Мои девочки уже больше недели не видели Джека. Хоть ты и оставил его нам на попечение, пока был занят разборками со Старриком, девочки не могут постоянно следить за мальчишкой, им нужно работать.       Краски окружавшей ассасина комнаты как будто стали ярче.       Джек. Чёрт возьми, он совершенно забыл о мальчишке. Почти детская радость от того, что ему было о ком заботиться, сменилась нарастающей тревогой.       – Нужно его найти, – не допив вино, Джейкоб выскочил из окна и, спустившись по фасаду, побежал по улицам Уайтчепела в сторону Темзы, чутьём ассасина ощущая, что нужно начинать поиски у реки. Туда устремлялись все беспризорные дети в поисках наживы.       Джек нашёлся, когда на Лондон опустился синий бархат ночи.       Стоя на одном из заброшенных причалов Сити, Джейкоб пребывал в том редком состоянии, когда не знал, как выразить своё отношение к произошедшему.       Каменистому берегу Темзы не впервой было становиться последним приютом для утопленников и жертв бандитов и воров. По числу найденных трупов со скупыми на хорошее освещение причалами могли потягаться лишь тёмные подворотни Уайтчепела.       Фрай смотрел на пятна крови, что блестящими чёрными кляксами застыли на покрытых мхом камнях. Он всматривался в них, словно в неверном свете масляных фонарей пытался разглядеть нечто такое, что он, возможно, упустил. И дело было вовсе не в уликах.       – Ладно, парни, заканчивайте, – инспектор Абберлайн махнул троим констеблям, склонившимся над трупом, и развернулся, чтобы уйти от реки, но ассасин придержал его за локоть.       – Фредди, послушай… – начал Джейкоб, но инспектор не дал ему договорить.       – Он убил взрослого мужчину, Джейкоб. – Абберлайн говорил тихо, словно его могли услышать, хотя место преступления было оцеплено. – Не просто убил, а изуродовал уже мёртвое тело.       Когда Фредди замолчал, потирая усы, ассасин понял: то, что он сейчас услышит, вряд ли ему понравится.       – Скажу тебе не как человек, который много лет прослужил в полиции и видел поистине страшные вещи, но как твой друг. – Инспектор проводил взглядом накрытый тканью труп, когда мимо них прошли констебли с носилками. – Этот парень добром не кончит. Мой тебе совет: верни его туда, откуда вытащил. Верни его в лечебницу.       Они взглянули друг на друга. Фрай не знал, что такого Фредди увидел в его лице, раз перед тем, как уйти, он сочувственно потрепал ассасина по плечу.       Первые рассветные лучи робко касались огромных стёкол крыши над вокзалом Виктория. Дежурный зевал, в перерыве между поездами прислонившись плечом к доске с расписанием, мальчишка-торговец газетами сидел на скамейке и укладывал свежую прессу в ровную стопку, готовясь к новому дню, и лишь Джейкоб не знал, что делать дальше.       В том, что совершил Джек, он чувствовал свою вину.       Пока Фрай пытался разобраться в том, что происходило между ним и Максвеллом, мальчишка нуждался в своём наставнике, но Джейкоб отвернулся от него. Последствия не заставили себя ждать.       Утренний туман стелился по перронам, окутывая фонари, акварелью раскрашивая силуэты немногочисленных пассажиров, что ждали поезд в Вестминстер. Мимо скамейки, на которой сидел ассасин, прошла девушка с корзиной свежесрезанных цветов, обоняния коснулся мимолётный аромат роз, что заставило Джейкоба невольно повернуть голову, вдыхая немного глубже. Именно тогда перед Фраем вновь предстал образ Рота, размытый белесым туманом. Он стоял на соседнем перроне возле будки дежурного, недвижимый, и смотрел на ассасина, улыбаясь своей кривоватой улыбкой. Его поза и то, как небрежно он прислонился спиной к стенке будки, как скрестил руки на груди, – всё было пронизано спокойствием и безмятежностью, коих в Максвелле было так мало.       Джейкоб взирал на изумительно живого призрака, смиренно приняв то, что он, очевидно, будет преследовать его до конца дней. Воображение издевалось над ассасином, демонстрируя на Роте новый бардовый платок, что плотно обтягивал шею там, где должна быть смертельная рана.       Прибывший поезд отгородил их друг от друга, и Фрай покинул вокзал.       Джейкоб не знал, что спустя миг после того, как он отвернулся, призрак пошевелился и растворился в густом лондонском тумане.       Больших трудов стоило уговорить Абберлайна не придавать огласке дело Джека. Фрай поклялся ему и себе, что позаботится о мальчишке, чего бы ему это не стоило.       Тогда Джейкоб не догадывался, что цена окажется слишком велика: годы, потраченные на обучение мальчишки и других ребят, спустя двадцать лет обернутся сыростью тюремной камеры под лечебницей в Ламбете, где Джек запрет его без надежды на спасение.       Он вырастил монстра.       Монстра, что превзошел своего учителя. Джейкоб снабдил его превосходным оружием, передав свои знания и умения, и потерял всё: Грачей, которые перешли на сторону Джека, разделив его радикальные взгляды, Лондон, своих лучших учениц, мир и покой.       Цена оказалась непомерной.       Тогда, много лет назад отбывая в Индию вместе с юным Джеком и другими учениками, Джейкоб не мог знать, что спустя несколько недель Агнес с удивлением и толикой любопытства будет рассматривать открытку с видом Нью-Йорка, американским штемпелем и словами, оставленными лихим острым почерком на оборотной стороне:

«Как тот актер, который, оробев, Теряет нить давно знакомой роли, Как тот безумец, что, впадая в гнев, В избытке сил теряет силу воли, – Так я молчу, не зная, что сказать, Не оттого, что сердце охладело, Нет, на мои уста кладет печать Моя любовь, которой нет предела…» *

      Ни подписи, ни обратного адреса. Заинтригованная Агнес положила открытку к другим письмам, что собирала для Джейкоба, пока тот был в Индии.       Случай всё решил. Огонь вновь разделил их.       Пожар в поезде из-за неосторожности Грачей уничтожил большую часть мебели и документов. Кое-что удалось спасти, ходовая часть поезда не пострадала, но папка с письмами и открыткой погибла в огне.       Джейкоб вернулся в Лондон много лет спустя, и о том пожаре, как и о сгоревших вещах, уже мало кто помнил.       Сидя на сыром полу холодной камеры, балансируя на грани реальности и вязкого забытья, ассасин вспоминал о том, как просил Абберлайна никому не говорить, что именно Джек совершил все эти страшные убийства. Просил сейчас и тогда, двадцать лет назад, когда Джейкоб был слишком молод и наивен в своих попытках исправить человеческую сущность.       Фредди предупреждал его. Рот предупреждал его.       Максвелл… С трудом подняв голову, Фрай одним глазом – второй заплыл от нечеловеческих ударов кастетом – смотрел на пляшущие огни факелов за решетчатым окном в двери его камеры, и измученное болью сознание рисовало образ предводителя Висельников, объятый языками пламени. Образ, не выцветший в воспоминаниях ассасина даже спустя столько лет.       Злость и обида давно ушли вместе с былой вспыльчивостью и нетерпимостью, оставив место для чувств, что связывали их, пускай, непродолжительное время, но чья глубина росла с годами пропорционально сожалению об упущенном шансе.       В какой-то миг тьма забытья поглотила Джейкоба. Он не знал, сколько прошло времени, когда чьи-то руки в перчатках заботливо коснулись его лица, а знакомый голос позвал по имени. С трудом приоткрыв глаз, он вглядывался в сокрытое тенью лицо и видел неровную борозду шрама, пока наваждение не развеялось.       Сестрёнка пришла за ним. Всё было кончено.       

***

      С креста, венчавшего шпиль высокой часовни, Джейкобу открывался чудесный вид на «Альгамбру». Небо заволокло серыми тучами, начался несильный дождь. Он окутал величественное здание театра мутной дымкой, но это не мешало ассасину разглядывать высокие башни, походившие на минареты, что возвышались над крышей с внушительным куполом. Окутанная строительными лесами, «Альгамбра» в который раз переживала реставрацию и очередное громкое открытие.       Точно так же, двадцать лет назад, он в предвкушении смотрел на театр, не зная, какие сюрпризы и испытания готовила ему судьба.       Тогда здесь всё началось.       Здесь же он должен всё закончить. Джек мёртв, Лондон спасен от чудовища, и новость об этом облетела весь мир.       Призраки прошлого должны оставаться в прошлом.       – Пути назад нет, – сказал он самому себе, как и двадцать лет назад, и ловко спустился с часовни.       Как только подошва сапог коснулась мокрой брусчатки, Джейкоб устремил взгляд на противоположную сторону улицы, и сердце пропустило удар.       Там, у кованой арки на входе в сквер, прячась от дождя под куполом зонта и кривя губы в знакомой ухмылке, ассасина ждал Призрак.       Примечание:       *цитата из сонета Шекспира.