Город несбывшихся надежд

Когда ночь блестящим крылом накрыла город, он снова стал искать уединенное место. Пара бутылок крепкой рисовой водки гремели под темно-синим плащом мечника, пробирающегося на задний двор таверны, в которой остановилась троица экзорцистов. Причина, по которой мечник искал уединения, определенно лежала на поверхности… Собственно его, Канду, давно перестало устраивать такое положение дел. Каждый раз видеть одно и то же надоедливое смазливое лицо: и днем (за завтраком, обедом и ужином), и на задании, и при переходе из одного города в другой, и в штабе экзорцистов, и даже… когда он закрывал глаза, чтобы избавиться от назойливого наваждения. Уолкер не только «преследовал» его всюду физически, но даже мысленно не давал мечнику покоя. Перед сном Канда молился Богу о том, чтобы закрыть глаза и тотчас провалиться в глубокий сон, который не сулил никаких сновидений. Но как только Канда закрывал глаза, в его памяти начинали вспыхивать один за другим моменты из прошлого… То Аллен кладет руку на плечо Канде после удачно завершенной миссии и с довольным лицом начинает расхваливать себя («Какой я молодец, столько акум одним ударом»… и все в этом духе). То он улыбается ему во все зубы своей детской чистой улыбкой, и сердце мечника начинает трепыхаться как насмерть перепуганная птичка. То Аллен в таверне с подносом направляется к столику, за которым по разные стороны сидят Канда и Лави, и мечник, затаив дыхание, ждет, к кому же подсядет Уолкер. Если же Аллен садился рядом с Кандой, то тот тут же находил этому тысячу оправданий: так удобнее говорить с Лави, где ближе – там и сел… Все, что угодно, лишь бы не давать себе повод для мыслей хоть о едином проблеске надежды на взаимность. А если же Аллен садился с Лави, то единственным удовольствием Канды становилось испепеление рыжего болтуна убийственным взглядом. Несколько раз Канда ловил себя на мысли о том, что неплохо было бы, встав из-за стола, заорать «Муген включись!!!» и разнести по бревнышку таверну и всех в ней присутствующих. Кстати говоря, благодаря тому, что регулярные молитвы Канды ни разу не были услышаны неким высшим существом, обитающим на небесах, мечник не испытывал особой ненависти к Лави. В его компании Канде было гораздо легче, как будто кислорода больше становилось, или как будто Лави случайно имел с собой парочку-тройку завалявшихся баллонов с кислородом. Так, совершенно случайно, на случай если Канда опять решит убежать и раствориться в его бессмысленной болтовне. А ведь именно эта бессмысленная болтовня и стала в последнее время спасением для Канды. В отличие от него, Лави не грезил Алленом Уолкером, и поэтому в его разговоре имя Мелкого могло мелькнуть с вероятностью двух процентов из тысячи. Канда прижался спиной к стене таверны и беспомощно сполз вниз, словно он уже был невероятно пьян. Мечник достал бутылку рисовой из-под плаща и, запрокинув голову, одним махом выпил половину содержимого, поднял глаза и помутневшим взором уставился на небо. Круглый диск луны освещал задний двор ночлежки, который вот уже второй раз становится собутыльником экстрезвенника Канды Юу. Звезды, красивой россыпью искрившиеся в вышине, напоминали ему никого иного, как Уолкера. Они были такими же яркими и запоминающимися, как его улыбка, такими же таинственными и непонятными, как его мысли, такими же манящими и притягательными, как его маленькие ладони и хрупкие плечи, такими же далекими и недосягаемыми, как весь Аллен Уолкер целиком и во плоти. С недавних пор такие пьянки стали у мечника в порядке вещей. Когда алкоголь ударяет в голову, мысли перестают быть такими терзающими, а после мозг мгновенно отключается, даже не удостоверившись, добрался ли его обладатель до кровати или же уснул по дороге к ней. И вот уже второй раз Канда старался заглушить свое горе на этом месте. Впрочем, прошлый раз был куда примечательнее этого и всех предыдущих пьянок вместе взятых. Вчера Канда с таким же размахом, с каким его необъятная мятежная душа мечтала о Уолкере, решил отдохнуть от мыслей о безнадежности. То есть купил шесть бутылок водки и немного закуски, и отправился на это самое место убиваться своим отчаянием и безответностью любви, вспыхнувшей в нем как пожар в Содоме и Гоморре.