Битые стекла

Персиваль не может до конца понять, как так произошло, что Грин-де-Вальд похитил его. Он просто столкнулся у дома с соседкой не-магом, которая искала своего пропавшего кота, и тут же, стоило ему отвлечься на секунду, получил от нее сильное оглушающее заклинание. Это до ужасного нелепо и глупо — попасться вот так, и Грейвс прекрасно это осознает сейчас и проклинает себя за глупость. Тогда же он очнулся в насквозь пропахшем плесенью и сыростью подвале, не в силах пошевелиться и даже открыть рот. Мысли путались, не давая сконцентрироваться и вспомнить хотя бы одно жалкое заклинание, а перед глазами все плыло. Персиваль не осознавал до конца происходящее вокруг, чувствуя лишь противный запах и сырость, слабость и голод, видя лишь темноту вокруг себя. Время от времени перед ним возникало до боли знакомое его же лицо, искривленное усмешкой, он что-то говорил сам себе (или он же говорил это Персивалю), но слова никак не хотели приобретать смысл и хоть как-то вязаться в предложения. Ему казалось, что он сошел с ума, попал в Ад или куда гораздо хуже. У Грейвса не было других вариантов, да он и не пытался искать их, полностью заключенный в этот парализующий сознание и тело кокон. Слабые отголоски разумных мыслей, собственное лицо, что-то еще незримое и безумное, потерянный счет времени и действительности… Замкнутый круг, который разорвался лишь с внезапной вспышкой света где-то в стороне и возникшими из ниоткуда силуэтами. Пришел в себя Персиваль уже в больнице, окруженный докторами и несколькими значимыми в конгрессе людьми. Серафина Пиквери появилась практически сразу, такая сдержанная и рассудительная, ввела его в курс всех дел, и Грейвс искренне сожалел, что из-за его неосмотрительности под удар попал весь магический мир, а он ничем не мог помочь МАКУСА. Но его восстановили в должности, хоть Пиквери и пыталась навязать ему отпуск, чтобы Грейвс «мог отдохнуть и набраться сил, все обдумать и взвесить». Однако тот был непреклонен, желая разобраться в произошедшем. Так что, пробыв пару дней на больничной койке, более-менее придя в себя, Персиваль сразу же вышел на работу. Пиквери еще некоторое время продолжала советовать отпуск, а Грейвс все продолжал упорно отказываться от него, так что президент Магического Конгресса просто смирилась с этим. Тем более что дел у них сейчас было огромное множество. И в самом центре стояла фигура Геллерта Грин-де-Вальда. Персиваль был на каждом из допросов пойманного волшебника, но тот лишь ухмылялся, глядя прямо в глаза, и благодарил за помощь. Шутил, кривлялся, не обращая никакого внимания на угрозы и на пытки. И все, кажется, было бессмысленно, потому что пробраться в его мысли и воспоминания было на данный момент невозможно — ментальная защита работала превосходно, а зелье правды не давало должного результата: если применить сильное заклятье или зелье, то это могло попросту убить Геллерта. А это значило, что вся важная информация, которую он скрывал, умрет вместе с ним. Чтобы разобраться с этой сильнейшей защитой, требовалось время, но его для Грейвса сейчас категорически не хватало. Хотелось разобраться со всем, как можно быстрее заполнить эти черные зияющие дыры в памяти. Ровно, как и увидеть, как Грин-де-Вальда казнят. И он не мог сказать, чего ему хотелось больше. Сейчас связующим звеном всего для Грейвса был тот мальчишка-обскури, Криденс Бэрбоун. И, судя по тому, что он смог пережить прочих обскуров, сумел выжить после того, как мракоборцы пытались убить его, у парня действительно был огромный потенциал. Персиваль не встречался с Криденсом лично, он видел его лишь в смазанных воспоминаниях других магов, в представленных отчетах и рассказах сестер Голдштейн. Его предупреждали, что Бэрбоун не самый обычный ребенок, даже если не брать в расчет тщательно скрытую в нем магию, — с проблемами и искалеченным детством. И не было ничего удивительного в том, что Грин-де-Вальд с такой легкостью манипулировал им. Грейвса больше волнует сейчас то, как Криденс отреагирует на него. Конечно, люди из МАКУСА работали с Бэрбоуном, объясняя ему то, что Геллерт воспользовался образом Персиваля в своих грязных целях, но мужчина понимает, что все может пройти не так уж и гладко. До Магической улицы Грейвс добирается за считанные секунды, появляясь посреди тротуара в паре метрах от нужного дома. Здесь не стоит опасаться, что не-маги заметят тебя — благодаря нескольким сильным заклинаниям, про существование этой улицы на окраине Нью-Йорка знают только волшебники. Криденса на время поселили у некогда работавшей в МАКУСА Сьюзан Томпсон, чтобы та выхаживала парня на время расследования, помогая ему заодно и осваиваться в магическом мире. Персиваль направляется к дому, оглядываясь по сторонам: вокруг все спокойно и практически никого нет, лишь через пару домов играют дети. Небольшая калитка, обвитая декоративным плющом, цветущим практически круглый год, пропускает его на вымощенную дорожку, ведущую к аккуратному, будто бы пряничному, домику, с резным крыльцом-верандой. Грейвс поднимается на крыльцо и только подносит руку для того, чтобы постучать, как дверь перед ним сама открывается, являя спешащую в прихожую хозяйку дома.  — Ох, мистер Грейвс, проходите! Мы все так рады, что вы вернулись! Это была просто ужасная история, — Сьюзи Томпсон прижимает руки к груди и радушно улыбается, глядя на вошедшего мужчину.  — Доброго утра, Сьюзан, рад вас снова видеть, — Персиваль коротко улыбается ей в ответ, немного кланяясь, так что она тут же смущенно хихикает.  — Вот честное слово, мистер Грейвс, если бы я не была замужем, то расцеловала бы вас, так и знайте! — заявляет она, деланно кокетливо отводя глаза. — Вешайте ваше пальто на крючок и добро пожаловать в мое маленькое гнездышко. Джек сейчас опять торчит в лавке у приятеля, так что я тут за главную сегодня.  — Как мальчик? — интересуется Персиваль, направляя разговор к главной теме, потому что Сьюзан — еще та болтушка, которую так просто не заставить замолчать. Он снимает пальто, ставшее ему великоватым после нескольких месяцев плена у Грин-де-Вальда, и вешает его на вешалку.  — Ох, он уже лучше, в отличии от его недавнего состояния. Он был настолько истощен и ослаблен, когда его поселили ко мне. И, дело, пожалуй, не только в Обскуре, а еще и в том, как он… жил до этого, если позволите. На его теле столько шрамов, мистер Грейвс, это просто ужасно. Он боится громких и внезапных звуков, резких движений. В первые дни он отказывался от еды и ни с кем не разговаривал. Мы поим его настойками и снадобьями, которые передал нам мистер Саламандер и одна хорошая зельеварщица, так что он понемногу приходит в себя. Для мальчика это огромное потрясение, мистер Грейвс. Поэтому… мы не сообщили, что это именно вы хотите поговорить с ним, а сказали, что придет человек из Магического Конгресса. Иначе он бы попросту закрылся еще больше в себе, — быстро произнесла хозяйка дома, тут же торопливо добавляя: — Надеюсь, вы не…  — Ничего страшного, Сьюзан, — Персиваль вновь прервал ее. — Где он?  — Мы ждали вас в гостиной, но, едва я пошла открывать дверь, как он сбежал в свою комнату. Идемте, я провожу вас. Грейвс согласно кивает, так что Томпсон тут же направляется вглубь дома. Она останавливается у нужной двери и, оглядываясь на мужчину, который следовал за ней, первой заглядывает в комнату. Грейвс останавливается позади нее, оставаясь в тени коридора, скрытый дверью и тучной фигурой хозяйки дома. Персиваль не сомневается в правильности своего появления здесь. Ему хочется добраться до правды, узнать ее из уст самого Бэрбоуна. И, если Криденс позволит, то и заглянуть в его воспоминания, выуживая из памяти события тех дней, потому что мужчине категорически мало того материала, что ему предоставили. И пусть самого Криденса уже допрашивали, Грейвсу кажется, что, заглядывая в саму его память, они могут достичь гораздо больших результатов. Ему необходимо разобраться. А для этого нужно хотя бы просто пообщаться с Бэрбоуном, наладить хоть какой-то контакт.  — Криденс, солнышко, мы же договорились встретить гостя в гостиной, чего же ты убежал? — голос миссис Томпсон так и сочится лаской и заботой, и Персиваль прекрасно слышит, что она улыбается — наверняка также добро и тепло.  — Простите, миссис Томпсон… — голос Бэрбоуна тихий и напряженный, дрожащий, как бывает у провинившихся маленьких детей, которые вот-вот получат свое наказание и прекрасно осознают это. Грейвс даже задумывается на секунду о том, какого это — прожить столько лет в ежедневном страхе, под моральным и физическим гнетом неродной тебе женщины. Он помнит рапорт и объяснительные Порпентины Голдштейн практически годичной давности, касающиеся семьи Бэрбоун. Как она не смогла просто остаться в стороне и применила магию при не-магах, защищая Криденса от побоев матери. Возможно, стоило бы повнимательней присмотреться к этому делу еще тогда, и тем самым избежать всех этих последствий и проблем. Но вряд ли «Закон Раппапорт» позволил бы сделать тогда что-либо иначе.  — Ну-ну, милый, ничего страшного, — тут же заверяет его миссис Томпсон, одаривая очередной порцией улыбок. — И я же просила называть меня тетушкой Сьюзи. Но ничего, давай поговорим у тебя в комнате, ты не против? — видимо, парень кивает, потому что женщина тут же вновь удовлетворенно улыбается. — Ну, вот и славно, вот и отлично. Томпсон поворачивается к Грейвсу и произносит «проходите», прежде чем выскользнуть в коридор, быстро скрываясь в недрах дома: все же, это дела МАКУСА, тем более, касающиеся высших его работников, а ей не хотелось вмешиваться в это. И мужчина следит за ее передвижениями, прежде чем все же сделать шаг к двери. Костяшки пальцев соприкасаются с деревянной поверхностью, покрытой причудливыми узорами, и Персиваль легонько стучит для приличия, прежде чем войти в хорошо освещенную уютную комнату. Криденс покорно стоит возле кровати, смотря куда-то себе под ноги, словно игнорируя присутствие в спальне еще одного человека, и крепко сжимает подрагивающими руками подолы своей белой фланелевой рубашки. Выглядит он не самым лучшим образом, а вся его поза и вправду напоминает очень виноватого в чем-то ребенка, ждущего расправы над собой. Грейвс на секунду чуть хмурится от сравнения и собирается что-то сказать, но Бэрбоун, видимо, все-таки пересиливает себя, решаясь взглянуть на вошедшего хотя бы исподлобья. Он поднимает взгляд и тут же замирает, с неподдельным ужасом смотря на Грейвса, а потом резко отшатывается, словно от чего-то крайне мерзкого и жуткого, способного если не убить, то здорово покалечить. В комнате воцаряется оглушающее молчание, которое, впрочем, разрушается практически сразу.  — Я… в-верил вам, м-мистер Грейвс, — заикаясь, выдавливает из себя Бэрбоун, и только один Бог знает, сколько усилий ему стоит сказать это. — А вы… в-вы предали меня… Лицо Криденса искривляют подступившие к горлу душащие рыдания, так что не продохнуть даже. И все, что он может, это лишь хватать воздух ртом, словно выкинутая на самый берег жалкая мелкая рыбешка, которую вот-вот раздавят, наступив со всей силы ногой в дорогом, начищенном до блеска ботинке. Паника сковывает тело и подкашивает ноги, и он стоит, дрожа, как чертов лист на северном ветру, и даже не сопротивляется этому, потому что, ну, он никогда этого не умел делать — матушка Мэри Лу с каждым ударом, с каждой бьющей наотмашь фразой, вдалбливала ему абсолютно другое. И сейчас, наверное, это повторится вновь — всегда повторялось. Но Грейвс же… Слова парня жгутся, будто раскаленным металлом проходясь по ребрам где-то в районе сердца, и Грейвсу на секунду кажется, что он весь горит. И это выбивает из привычной колеи собранности еще больше, хотя эти ощущения наверняка фантомные: такое бывало пару раз за последнее время — возможно, просто побочные от отваров, которыми его пичкали врачи. Но вот то, что под его выглаженным пиджаком, под жилеткой и рубашкой, прямо на коже — это более, чем реальное. Как и слова, произнесенные Криденсом. Излишне аккуратным почерком, словно под копирку каждая буква, было вырисовано то, что Персиваль отчего-то так боялся услышать. Тем более, он не ожидал услышать это вот так. Тем более, от Бэрбоуна, которого видит в первый раз, хотя Криденс так хорошо знаком с его обличием, и это наверняка также жутко. «Я верил вам, мистер Грейвс» — это слишком личное, слишком потаенное, слишком нужное и слишком ужасное… Слишком. И Персиваль стоит, словно идиот, у дверей, такой растерянный, пойманный второй раз врасплох так глупо, так непростительно и опрометчиво.  — Я — это не он, Криденс, — слова сами срываются с его губ, и он внимательно смотрит на Бэрбоуна, ожидая, что тот почувствует что-то схожее. Что-то, что заставит парня осознать всю горечь происходящего. Но Криденс не реагирует на его слова так, как должен был бы, ведь родственные души, связь, надпись-метка на теле с первой фразой, сказанной твоей истинной парой, — это не шутки. Грейвс не помнит ни одного случая в истории, когда это не срабатывало, или срабатывало бы только с одной стороны. Нельзя же быть родственной душой для человека в одностороннем порядке. Это… невозможно и противоречит всему. Грейвс хмурится. Возможно, это связано с обскуром. Со всей той магией, что так старательно подавлялась в Криденсе все эти годы, и это кажется вполне логичным объяснением, на первый взгляд. Но… все это абсолютно не к месту, и Грейвс все еще помнит, для чего он здесь, хоть то, что произошло сейчас, и здорово сбивает. Но он берет себя в руки: у него еще будет время, чтобы разобраться с этим. Сейчас на первом месте немного другое. Это оцепенение длится меньше минуты, но Персивалю кажется, что прошло непростительно много времени. Хотя Бэрбоун наверняка не замечает и этого, а лишь стоит, давясь собственными рыданиями, и не нужно залезать ему в голову, чтобы понять, что он напуган далеко не тем, что напротив находится предназначенный ему человек. Кажется, он вообще об этом не догадывается.  — В МАКУСА тебе говорили, что это был Грин-де-Вальд, использовавший оборотное зелье? — Персиваль ограждается от остального, лишнего на данный момент, и внимательно смотрит на парня. Криденс еще больше сутулится, словно пытаясь и желая попросту исчезнуть, раствориться или провалиться под пол. Без разницы как, лишь бы не быть сейчас здесь. Хоп — и нет его, Криденса Бэрбоуна, и никогда и не было.  — Криденс, — мягко произносит Грейвс и делает осторожный шаг в его сторону, сокращая расстояние между ними до трех шагов. — Посмотри на меня. Я — настоящий Персиваль Грейвс, и я не причиню тебе вреда. Темный маг Геллерт Грин-де-Вальд похитил меня несколько месяцев назад и использовал мою личность для того, чтобы проникнуть в Магический конгресс и добыть необходимую ему информацию. Он хотел завладеть обскуром, которым и был ты, чтобы захватить и подчинить себе весь мир. Бэрбоун всхлипывает и дрожит, сжимая руки в кулаки так, что костяшки пальцев белеют. Персиваль говорит убедительно и спокойно, так, чтобы не верить было бы невозможно. Потому что это и есть самая настоящая правда, которую он должен понять.  — Я не обижу тебя — даю слово. Знаю, тебе пришлось очень тяжело. Мэри Лу, которая издевалась над тобой, использовавший тебя в своих темных целях Грин-де-Вальд, все, что ты пережил, какую боль перенес… Но теперь все позади. Тебя никто не даст в обиду — я клянусь тебе. Он делает еще два шага вперед, к замершему Криденсу, но тот резко отступает назад, упираясь в кровать, и, потеряв равновесие, усаживается на нее. Персиваль быстро преодолевает расстояние между ними и опускается на корточки прямо перед парнем.  — Я просто хочу помочь тебе. Действительно помочь. Не как он. Просто позволь мне сделать это. Я обещаю, даю тебе слово, что сделаю все, что будет в моих силах. А еще я хочу, чтобы Грин-де-Вальд получил свое заслуженное наказание. Ты не представляешь, во скольких преступлениях он виновен, — Персиваль протягивает руку к ссутуленному дрожащему плечу Бэрбоуна, осторожно касаясь его. Криденс вздрагивает, слабо дергается в сторону, но не пытается вырваться. — Посмотри на меня, Криденс. Пожалуйста. Мужчина переносит ладонь и ласково оглаживает влажную и горячую от слез щеку. И понимает, что не должен бы этого делать. Он вообще не собирался, чтобы это подобие одобряющего жеста, эта попытка тактильно привлечь внимание Бэрбоуна, переросла в нечто, что напрочь вышибает весь здравый смысл из него. И, да, это больше смахивает на какое-то наваждение, иллюзию, словно кто-то просто решил подшутить над ним. На пару секунд Грейвсу кажется, что Криденс сам прижимается к его ладони, но тот тут же втягивает голову в плечи. Так что мужчине приходится приподнять его лицо за подбородок. Криденс упрямо косится в сторону, избегая зрительного контакта с Персивалем. Его еще немного потряхивает, но, по крайней мере, рыдания стихли.  — Знаю, это трудно — доверять после всего, что ты пережил, но я прошу тебя. Доверься мне. Криденс, — Персиваль продолжает говорить спокойно, впрочем, имя парня он произносит более твердо. И, о чудо, это работает: Бэрбоун поджимает дрожащие искусанные губы и все-таки смотрит прямо ему в глаза, тут же замирая, будто зачарованный. — Ты согласен? Криденс нерешительно приоткрывает рот, словно решая, что ему сказать, словно подбирая слова, что упрямо разбегаются от него, и все не может отвести взгляд от такого знакомого и одновременно чужого лица. Грейвс видит, что Бэрбоун отчаянно борется сам с собой и практически сдается, проигрывает, потому что даже спустя все эти предательства, спустя всю ту боль, что он пережил, глубоко внутри, под толщей сомнений и страхов, ему все еще хочется кому-то довериться.  — Давай сделаем так, — Персиваль чуть улыбается, убирая руку от лица парня, но не разрывает с ним зрительный контакт, — ты подумаешь над этим, а завтра скажешь мне ответ. Идет? — а потом поднимается, ловко оправляя свой пиджак, не дожидается ответа. — До встречи, Криденс. И направляется к двери, оставляя Криденса — кажется, действительно своего Криденса, — сидящим на краю кровати. Сгорбленного, нахохлившегося и косящегося ему вслед.