Я садовником родился

Вот теперь он ощущал тело во всех подробностях, кажется, до последней клеточки. Весь он был одно лишь тело, весь мир был одно его тело – и это тело нещадно болело. Через некоторое время – равное вечности, не иначе, – всеохватная и всепроникающая боль ушла, потом его перестало ломать и скручивать, только горло будто собаки рвали. А следом он пожалел об этой скромной боли. Теперь он превратился в одну лишь голову – болящую, конечно же. Если раньше его тело занимало весь мир, то сейчас весь мир пытался уместиться в его голове. Наверное, так чувствует себя компьютер, в который заливают новую систему, а потом до кучи еще терабайт инфы при оперативке не больше восьми гигов. В Игоря заливали память некоего Северуса Снейпа. Утрамбовывали куцые детские воспоминания, в которых вспышкой сияла встреча с ярко-рыжей девочкой. Обрывочные и мрачные подростковые воспоминания нанизывались на яркую золотую нить («Лили, Лили!»), которая все истончалась, потом вовсе оборвалась и дальше шла лишь пунктиром узелков – то ли воспоминаний, то ли мечтаний. Странный мир, странные люди, странные отношения. И весь этот мрак разбавлялся и освещался Знанием. Северус Снейп тщательно, словно крупинки золота, выискивал везде крупицы знаний. С совсем детских лет, когда он рылся в маминых – волшебных! – книгах, мало что понимая в прочитанном, через все школьные годы, когда каждую свободную минуту он пропадал в библиотеке, стараясь найти то, о чем умалчивали учебники – почему так, а не иначе? На любых условиях он старался попасть в старые фамильные библиотеки, чтобы узнать и понять, можно ли иначе – лучше, легче, изящнее, удобнее, быстрее, сильнее, сложнее… Игорь старался сконцентрироваться на поисках и находках ребенка, подростка, юноши – это было намного интереснее скудных и не слишком приятных событий, наивных и глупых слов и поступков, которые так много значили для Снейпа и так мало для него самого. Любое знание для него имело ценность, а уж знания о новом мире были намного полезнее эмоций уже ушедшего за грань человека. Да, этот мир был странным, но в то же время чем-то смутно знакомым. Казалось, еще немного, и он поймет – почему. А пока он старался выхватывать из потока главное для него – объективные данные, чтобы уложить их в удобном для него порядке: здесь знания о мире, здесь о людях, вот это о магии, тут все о зельях, сюда о чарах – каждый раздел на своей полке. Нет, библиотека у него явно не получалась, слишком велик был объем получаемой памяти, слишком широк поток информации, но хотя бы «расставить коробки», а уж потом легче будет искать в них нужное. Процесс усвоения новых знаний был долгим и болезненным: их было много, самых разных, связанных и не связанных, какие-то использовались постоянно и были четкими, что-то было прочитано и полузабыто предшественником, упрятано в дальний угол и припорошено пылью. А еще мешали эмоции – сильные, порой остро болезненные. Как же не любил себя этот умный и сильный человек, насколько мало считал себя достойным любви и как он сам умел любить и отдавать всего себя. На какой-то миг Игоря и самого охватили эмоции – нет, не Северуса, свои собственные: неужели он умеет любить так же – так же сильно и так же жертвенно? Неужели Магия ждала от него именно такой любви, любви-жертвы? Конечно, ее слова обещали другое, но… но все же… Тут он впервые услышал чьи-то смутные, отдаленные голоса – будто кто-то тревожился, беспокоился о нем. Усилием воли он усмирил эмоции. Будь что будет, договор заключен, и он сделает, что сможет, на что способен. Голоса погасли, остался только мир, заключенный в изливающейся на него чужой памяти. Погоня за знанием, которая привела Северуса к Темному Лорду, отказавшемуся от своего имени и от своей сущности – и тоже во имя знаний. Вот замкнулся круг – оборвалась золотисто-рыжая нить, снова появился замок, полный тайн и отвратительных студентов, не желающих ничего знать и учить. Кака-ая знакомая картина. На сотню баранов пяток человек, которым интересно, и еще пяток тех, кто считает необходимым просто следовать правилам, и потому тоже годных к общению. И на все про все один-два человека, действительно понимающих то, чему он пытается их научить, и стремящихся к большему, за пределы весьма ограниченной учебной программы. Впрочем, в школе дела обстоят еще хуже. «Сочувствую, коллега». А зелья – это, как понял Игорь, весьма близко к химии. «Вдвойне сочувствую». На последние семь лет жизни подробностей пришлось едва ли не больше, чем на все предшествующие годы, так что Игорь полностью мог погрузиться в атмосферу тупости и разгильдяйства, как учеников, так и руководства. И запоминал, запоминал: лица, имена, успехи и неудачи учеников, важные эпизоды, выбор пути – слизеринцы, гриффиндорцы; безнадежные, перспективные; в целители, в авроры, в чиновники, свое дело, замуж сразу после школы. Укладывал по порядку, рисовал мысленные стрелки и указатели. Удивляться происходящему сил уже не оставалось, хотя события и имена казались все более знакомыми, однако Игорь списывал это на уже усвоенный большой объем сведений. Конечно, знакомо: с этим Северус учился, с этим приключался, с этими даже и сдружился, насколько это возможно для столь замкнутого человека. События объяснять было труднее, но это он отложил до лучших времен. И так было, о чем подумать. * Наконец Игорь перестал бороться с потоком, поступающий объем уже не давил своей мощью, позволяя подольше заглядывать в «коробочки», обдумывать увиденное, связывать одно с другим. В конце концов он понял, куда попал. Был у него как-то тяжелый грипп, когда пришлось всерьез поболеть, лежа в постели, а не мотаться на лекции, наглотавшись сильных лекарств. Кто же тогда притащил ему пачку дисков? Нет, вроде не Кирюха. Он тогда смотрел видик сквозь дрему и головную боль, потому что сил читать не было, а спать сутками уже не мог. Лица размывались, имена пролетали мимо памяти, но в целом какой-то сюжет уловился, так что он гордо мог говорить, что да, смотрел он этого «Гарри Поттера» – яркий фильмец, но сюжет мутный. К счастью, желающих обсудить подробности в его жизни не попалось. В памяти Снейпа лица были более четкими, имена аккуратно расставлены под каждым фейсом, зато сюжет был довольно драным. И только подтверждал мутность произошедшего. Впрочем, что ему, Игорю, до того, что было и прошло. Он особо и не беспокоился. В Азкабан его не засунут, иначе Магия Принцев не затеяла бы все это. Специальности у них близкие, особенно если учесть его юношеские увлечения, – хотя это, конечно, смешно. Зельеваренье – это даже не алхимия, так, экзотическая кулинария, судя по сведениям из памяти Снейпа. Но не зря же Магия про мандрагоры упомянула, было такое, было: водился за ним грешок молодости – пара докладов и популярных статей о мифических корешках и реальном растении. А память Снейпа – это вообще бесценный клад (спасибо Магии за это!). Немного сумбурно, но сколько там знаний! Не всегда систематических, иногда не осознанных, частенько без практической проверки, но в целом… это класс. И главное, в его ситуации, даже не научные знания, а житейские: социальные, бытовые, имена и лица людей – очень уж Игоря порой раздражали люди, которые вечно забывали, кого как зовут, где встречались, как человек выглядит. Может, он такой от природы, может, память на студентах натренирована, но вот для него помнить людей – нормально. Снейп тоже людей помнил, хотя студентов, похоже, и не любил особо, и уважал мало кого, но помнил множество мелочей о них. И как-то мало он внутри себя был похож на того, что Игорь видел в фильме. Вроде он там злобный придирчивый тип, которого никто не любит. Ну да что взять с тупых студентов, у которых в отсутствии знаний и прилежания всегда виноват препод, сосед, погода – кто угодно, только не они сами. А Игорь уже знает, что были у Снейпа и друзья, и принципы, и требования обоснованы, и похвалы – заслуженной – он не жалел, просто хамов и лоботрясов не любил – а кто их любит? Нормальный чел, если бы не эмоции через край. В целом – вполне заслуживает уважения. А еще был ему близок Северус одной жизненной подробностью – любовью к Лили. Лили – Лиля. Было у них обоих в жизни яркое событие, связанное с одноименными женщинами. Правда, в случае Сева это была все же девчонка, оттого и не могла она оценить своего друга. Был он для нее слишком взрослым, слишком реалистичным. Нет, если бы захотела, он придумал бы, как Луну с неба для нее достать, и Луну бы придумал, и целую Вселенную. Но ей хотелось самой обычной, книжной сказки каждую минуту и себя в главной роли, с принцем под боком. Вот только на принца ее приятель детства никак не тянул и вел себя не так, как ей грезилось. Хотя, вот ирония судьбы, именно Принцем по крови он и уродился. Да и по духу, как ни странно, рыцарь был. О родне воспоминаний было мало. Да, свозила его мать к своим родственникам, когда он получил письмо из Хогвартса. Вроде как документальное подтверждение, что он настоящий волшебник и достоин их Рода. Посмотрели брезгливо. Гордо рассказали, что у их сына (брата матери, получается) уже двое сыновей, копии отца, которые вырастут достойными их предков. И мать их – чистокровная волшебница, само совершенство, а не магла какая-нибудь. Уже провожая их, бабушка прошипела – иначе не скажешь, – что она опозорила их род: добро бы, хоть маглорожденного волшебника выбрала или, на худой конец, богатым маглом соблазнилась, но нищий, без капли магии, кто в принципе не способен ее оценить, понять и поддержать?.. В общем, логика ясна. Брак по расчету, в конце концов, действительно порой бывает счастливее брака по любви. Потом, правда, Северус узнал, что дед приходил к матери, когда оказалось, что старший внук и наследник не получил заветного письма, а бабушку хватил удар. Только перед смертью мать призналась, что это ее родители оплачивали его учебу в Хогвартсе – в счет ее приданого – и если бы не разочаровались во внуках, его образование закончилось бы после пятого курса. И еще помнились вкуснющие пирожные. Да если б это было простое печенье, он счел бы его невероятным лакомством, потому что даже печенья в их доме не водилось, и никогда прежде не ел он пирожных, да и видел только раз в витрине на центральной улице их городишки. Малюсенькая деталь, но запомнилась. И именно ее вспомнил эмоциональный Северус, когда Магия пыталась его спасти. По всем параметрам – выжить мужик не должен был, но, видимо, Магия подлатала тело. Зато душа его оказалась упрямой: страданий длить не желал, в светлое будущее не верил, о роде предков – «предателей» – даже думал так нецензурно, как только умел. Не простил. Даже не за себя, за мать было обидно. Он-то ничего не знал о другой жизни и сожалеть ему было не о чем, а матери пришлось отвыкать от того, что было таким обычным для ее прежней жизни. Он ведь не только вкус пирожных тех помнил, но и то, как смотрела на них мать, и то, что не съела она ни крошки в доме родителей. Жалел только, что был маленьким и многого не понимал и не знал, и вообще узнал слишком поздно. А когда-то он гордился, что хоть частью принадлежит к древнему роду, звал себя Принцем-полукровкой – только унижался. С чего бы ему теперь, когда он освободился от всех долгов, вешать на себя еще один – долг перед родом, который их с матерью отверг? Достаточно в его жизни было милостыни. Неудачник? Ну так ему не место на этой земле. Гордец и упрямец просто не хотел жить, и даже Магия не могла его заставить. Что ж, не повезло роду с последними представителями, сами загнали себя чистокровные в полное небытие. Чуть больше интереса к полукровке – и удалось бы, пожалуй, удержать его, но воля человеческая бывает и сильнее Магии. В ее власти осталось только тело – носитель крови и магии. И уж совсем нетрудно оказалось выдернуть в это тело душу магла. Он-то от жизни ни за что не откажется, даже если снова преподавать придется. Кхе. Ладно, будем честны, особенно если преподавать придется. Все же это его: новые лица, общение, сложные цели, новые знания и возможность ими делиться. С его выбором Магия попала в десятку.