вытащи из омута

      Вчерашний вечер ты не помнишь от слова «совсем», от него остаётся только разруха и ноющая боль в затылке. Осколки повсюду: в ванной, в гостиной, в спальне, на кухне, в коридоре и прихожей, некоторые из них безбожно потеряны и забиты под мебель, другие же сверкают в блеклых лучах утреннего солнца, переливаются, блестят. Их, кажется, тысячи, миллионы, куда не ступишь — везде они, ты боишься порезаться, надеваешь тапки и идешь к дивану походкой канатоходца, слегка расставив руки в стороны для равновесия и аккуратно переставляя ноги. У тебя сбиты в кровь костяшки, и вчера ты даже не удосужился их обработать или протереть, поэтому теперь при малейшем движением пальцами у тебя ломит всю кисть — кисть, которой вчера касались чужие пальцы, почти невесомо, и оттого тебе кажется это фантомным. Ты все еще зол после вашей встречи, ты все находишь в состоянии близком к шоковому, и ты не знаешь, как вообще на такое реагировать, но вчера тебя такое не трогало — ты просто снова крушил все и напился. И за это тебе сейчас стыдно так, что ты ни ногой за порог, что ты хватаешься за голову и безвольно хрипишь, чувствуя, как дрожь комом подступает к горлу. Ты устал, слишком много срывов за последнюю неделю, слишком, такого не было с далекого начала двенадцатого года, и повторения того ада ты не хочешь.       Ты знаешь, что надо делать в таких случаях — ты звонишь Жене. Женя, на твоей памяти, чуть ли не единственный человек, который тебя ни о чем лишнем не спрашивает, она всегда приходит вместе со спокойствием и тихой радостью, которые оставляет тебе, она для тебя почти вторая мать, хоть ты и не говоришь этого вслух, да и признаешь редко. Тебе всегда одинаково неловко просить ее о помощи, ты чувствуешь себя подлецом, когда снова вырываешь ее из круга семьи, но порой тебе это просто необходимо, как например сейчас. Ты просто точно знаешь, что сорвешься и натворишь глупостей, если не увидишься с ней, ты просто знаешь это и ничего не можешь поделать, ты и так достаточно долго избегал того момента, когда совсем не сможешь справляться с болезнью сам, и похоже, что время настало. Ты поднимаешься с дивана и бредешь к окну, садишься на подоконник и берешь в руки телефон — на экране уведомление: три пропущенных от Славы вчера, поздней ночью, и пять сегодня, начиная с десяти утра. Ты устало трешь переносицу и набираешь номер Жени. За окном снег и слякоть, машины мотаются туда-сюда, люди спешат; прикрываешь глаза и слушаешь гудки, вспоминая, как делал так же, когда звонил Слава. Карелин, блять, тебе почти смешно от таких совпадений, которых, обычно говорят, не бывает. — Алло, Мир? — голос Жени приводит тебя в чувства, — все хорошо? — Слушай, Жень, — начинаешь ты, все еще ощущая себя полным придурком, который мало того, что рушит свою жизнь, так еще и другим покоя не дает. — Все нормально, — говорит Муродшоева, — ничего не делай, буду через полчаса, — и сбрасывает.       Ты знаешь, что она права, что трогать ничего тебе сейчас не стоит, поэтому просто сидишь и ждёшь. Слава звонит за это время дважды, оба раза, видимо, ожидает твоего ответа до последнего, до голоса автоответчика, но ты просто неотрывно глядишь на дисплей своего мобильного и трубку не берешь — тебе плохо и ощутимо холодно, ты закрываешь глаза и стараешься выгнать образ Карелина из головы. Помнится, он вчера был поражен не меньше твоего, но то, как он среагировал, когда коснулся твоих рук, тебя удивило и немного напрягло — Слава будто хотел тебя удержать, и это было странно для тебя. Ты не был готов к тому, что человек, которого ты считал потенциальным противником, будет так к тебе относиться, это приводило тебя в ступор. Таким вот, растерянным и подавленным, Женя тебя и нашла. Она приехала ровно тогда, когда обещала, и, зная тебя почти наизусть, идет по коридору, сквозь комнаты, к тебе с долей осторожности переступая осколки. Она смотрит на тебя не осуждающе, скорее с каким-то совершенно материнским сожалением, так, что у тебя щемит сердце, и ты упираешься лбом в колени, бессильно сжимаешь кулаки, так что корочки на костяшках рвутся. Женя качает головой, осматривая квартиру. — Ничего, — говорит она, мягко поглаживая тебя своими прохладными с улицы пальцами по запястьям, — сейчас все исправим, Мир.       Женя всегда выполняет свои обещания. За шесть часов она успевает сделать столько, сколько ты бы не сделал и за весь день, но при этом она умудряется не выглядеть надоедливой, не мельтешит и никуда не торопится. Женя ставит кипятиться чайник, первым делом, потому что знает, что тебя надо хорошенько отпоить чаем, чтобы ты пришел в себя, а сама тем временем принимается за осколки. Сначала ты подрываешься помочь ей, но она останавливает тебя движением руки, говорит «сиди, все хорошо» и берет в руки пылесос. Она работает пару часов, постепенно возвращая твою квартиру в нормальное состояние, пока ты пьешь на подоконнике зеленый чай с мятой. Женя заканчивает с уборкой и берется за тебя — это самая трудоемкая часть. Женя сталкивается с таким не в первый раз: она знает, что делать — сажает тебя на диван, бережно обрабатывает руки, говорит о чем-то отвлеченном и приятном, обнимает за плечи и гладит по голове, так вы проводите еще часа три. Тебе становится легче, ты тронут заботой и чувствуешь себя умиротворенно сонливым, ты провожаешь Женю до парадной и не знаешь, как выразить ей свою благодарность. — Что бы ни случилось, — говорит она на прощание, целуя тебя в висок, — помни, что надо поговорить с человеком, иначе добьешь себя своими догадками. — Спасибо, Жень, — шепчешь ты, — спасибо, — обнимаешь крепче и отпускаешь.       Дверь хлопает, и ты идешь обратно на кухню. На телефоне уже около двадцати пропущенных от Славы и одна смска со словами «нам нужно поговорить в любом случае» и прикрепленным адресом, и ты понимаешь, что Муродшоева все же права — ты накидываешь пальто и наскоро натягиваешь ботинки. На руках у тебя пластыри, чтобы скрыть ранки, и теплые перчатки. Ты запираешь квартиру на ключ и вызываешь такси.