вытащи из омута

      Без планов и задних мыслей ты одним утром просто собираешься и решаешь пройтись. Тебе физически это необходимо, ты устал томиться в четырёх стенах — тебе жарко, душно, дурно. Ты хочешь просто прогуляться по морозному Питеру, насладиться его улочками и побыть где-то вне своей квартиры, стены которой начинают давить на тебя. Тебе больно быть здесь, кутаться в воспоминания и жалеть себя — тебе это надоело, и ты не собираешься к этому привыкать — такой ты человек. Ты думаешь, что, хорошо бы, сейчас позвать с собой привычного собеседника, но знаешь, что тот точно не согласится — больно уж скрытный и нерешительный, ты на это не злишься, у тебя самого достаточно скелетов в шкафу. Ты просто больше не можешь терпеть этот своеобразный «домашний арест», который сам себе и устроил, ты бежишь от кучи наполненных чаем кружек, стоящих тут и там, все дело в твоей забывчивости, но на самом деле тебе плевать; ты бежишь от приторного чувства уюта и обманчивого ощущения защищенности, ты больше не хочешь отогреваться и зализывать раны, ты больше не хочешь скрываться. Это вовсе не значит, что ты собираешься возвращаться к прошлой жизни, ты не зовешь с собой никого из тех, кого называл когда-то «друзьями», да и не хочешь этого в общем, за этот месяц с лишним ты успеваешь стать до смешного независимым, тебе они просто не нужны. Ты банально хочешь сделать глоток свежего воздуха, во всех смыслах.       Непонятно почему, но тебя тянет на Дворцовую. Наверное, все дело в воспоминаниях, как бы это не было смешно и глупо, но это место вы с Сашей посетили одним из первых по приезде в Петербург. Помнится, тогда у Богомоловой были еще русые волосы, до плеч, она носила какой-то слишком большой пуховик, и ты отдал ей свои перчатки, а сам сунул руки в карманы — вы были действительно счастливы и очарованы новым городом, у вас были почти наполеоновские планы и бедная квартирка на окраине, но это не мешало вам двоим чувствовать радость. Ты тогда еще не представлял, как все обернется: твоя жизнь была самой обычной, денег толком не было, были только амбиции, и так ты попал на Слово, а дальше все пошло само собой, но первое посещение Дворцовой стало для тебя точкой отсчета начала новой жизни. И ты хотел снова съездить туда: возможно, ты верил, что так наверняка отпустишь Сашу, возможно, ты просто позволил себе немного сентиментальности, но факт оставался фактом — ты купил билет в метро и направился к станции Невский проспект, и это было самым реальным, что происходило с тобой за последнее время, не считая телефонных разговоров. Тебе было это необходимо.       Первый путь тебе как-то не запомнился, ты добрался почти на автомате и даже сам не сразу понял, что уже на месте. Ты стоял посреди площади и просто смотрел вокруг, тебе не хотелось двигаться, тебе хотелось постоять так еще немного, чтобы прийти в себя. На тебя легкими белыми хлопьями ложился снег, прохожие, то и дело натыкавшиеся на тебя, ругались, мол, че столбом встал, но шли дальше, а ты стоял и просто смотрел, и внутри что-то клокотало. Помнишь, как Саша улыбалась тебе, кружась тут много зим назад, и ее волосы развевались, и ее глаза горели, и ты тогда это не ценил. Тебе вообще на многое было без разницы, так и сейчас ты не ценил того, что имеешь, но это было в порядке вещей — человеку нужно то, о чем можно после сожалеть, иначе он сойдет с ума. Ты вздрогнул, когда кто-то снова дотронулся до твоего локтя, и пошел вперед, начиная долгий круг. Ты обошёл площадь всеми возможными способами: накрест, по диагонали, по кругу, по неясным ломаным и кривым, когда на улице стало темнеть. Тогда ты понял, что замерз, устал, что прошло, по сути, несколько часов, и только тогда ты решил, что пора бы вернуться домой. Ты чувствовал странную бодрость, которая заставляла тебя немного подрагивать, и облегчение, после, садясь в вагон метро, успокоение. И тебе хотелось рассказать кому-то об этом. Просто и без предысторий, поделиться своим настроением.       В метро плохая связь, но это не значит, что она отсутствует полностью, ты набираешь номер и ждёшь. Тебе кажется, что никогда еще гудки не шли так долго, и ты откладываешь телефон, смотря на экран и ожидая, когда на нем высветится слово «вызов», и параллельно ты слышишь, как совсем рядом с тобой звонит телефон. Поначалу ты думаешь, что это забавное совпадение, но после тихо пробираешься сквозь толпу к источнику звука и замираешь в метре от него: незнакомый парень, стоящий к тебе спиной, роется в карманах. Он вытаскивает мобильный, и ты слышишь, как из динамиков твоего телефона слышится тот же голос, что и на расстоянии вытянутой руки от тебя. У тебя перехватывает дыхание, когда ты слышишь одинаковое «привет, Слав» в трубке и в реальности, и ты даже не можешь сдвинуться с места, настолько ты ошарашен, и в голове бьется только одна мысль «нашёл, я нашёл», и ты весь дрожишь от напряжения, но все еще стоишь на месте, пытаясь хоть немного прийти в себя. — Не поверишь, — говоришь ты резко и невпопад, — но я стою за твоей спиной, — и преодолеваешь расстояние, разделяющее вас, обнимаешь незнакомца сзади.       Ты все еще не видишь его лицо, но чувствуешь, как он весь дрожит то ли от испуга, то ли от неожиданности, чувствуешь, как он накрывает своими руками твои и отстраняется, смотрит куда-то вниз и говорит тихое «только не кричи». И поворачивается. Ты смотришь в безумно знакомые голубые глаза, и у тебя обрывается сердце и падает куда-то вниз. У тебя в голове разом ничего, и весь воздух из легких будто выбит. Твой собеседник, похоже, тоже находится в подобном состоянии; у твоего собеседника орлиный нос, похожий на клюв, холодные руки и белесые ресницы, а на шее набита дата основания Петербурга. Твоего собеседника зовут, блять, Федоров Мирон Янович, и ты напрочь забываешь, как дышать. Мирон смотрит на тебя, одновременно как на восьмое чудо света и как на черта, и не верит своим глазам. Ты тоже. Ты просто физически не можешь поверить в то, что успел за месяц отдать свое сердце голосу Мирона Федорова, и тут ты становишься резко злым. Ты, черт возьми, злишься так, что сжимаешь плечи Федорова в моментальном порыве и после бессильно соскальзываешь руками до чужих кистей. Мирона трясет, он, кажется, напуган встречей и глотает воздуха ртом, как рыба, выпучивает глаза и отшатывается от тебя в немом ужасе. — Это, блять, розыгрыш какой-то, да? — говорит он, качая нервно головой, — да? — Нет, — ты все еще немного зол и растерян, но стараешься звучать более-менее уверенно, — это не розыгрыш, я и есть Слава, а вот ты… Я не знаю, что сказать. Это просто — ебать.       Мирон при этом весь вспыхивает и напрягается, словно струна, и ты видишь, что ему больно, ты видишь, что он чувствует себя так же, как и ты, но в этот момент ты не думаешь об этом, ты предпочитаешь перейти на собственные обиды и диссонансы, ты просто не знаешь, что нужно делать. Ты вроде как мечтал об этой встрече еще до приезда в Петербург, но никогда не думал, что все произойдёт вот так, что вы будете находится в паре десятков сантиметров друг от друга вне баттл-арены, что ты доверишь Мирону самого себя, что вы будете говорить днями напролет, и это выбивает тебя из колеи. Ты просто облокачиваешься о стенку и молчишь, пристально разглядывая Федорова: он выглядит так, будто вот-вот у него случится нервный срыв, и ты краем сознания думаешь о МДП и прочей хуйне, про которую читал, изучая его биографию, но сейчас ты слишком потрясен, чтобы предпринять что-то адекватное. Ты просто пялишься на Мирона, который напротив смотрит в пол и рвано дышит, и ты думаешь, что это даже забавно — почти судьба, хоть ты в такое и не веришь, но у Мирона во взгляде что-то такое больное, что режет тебя без ножа. — Мне жаль, — хрипишь ты, но Федоров никак на это не реагирует.       Мирон сходит на следующей станции, а ты, опустошенный и разбитый, едешь дальше в никуда.