вытащи из омута

      Не любишь ты привязываться к людям — жизнь так приучила. Сколько ни верь, сколько ни помогай, карма не сработает — ты знаешь это, как никто другой. Будешь предан — будешь предан, работает это правило на все сто, но ты успеваешь наступить на грабли несколько раз, прежде чем поймешь это наверняка. Тут дело не в беспечности и оптимизме, тебе просто по-человечески хочется верить некоторым людям — и люди эти зачастую тебе делают больно, так что теперь простите, Мирон Янович, окружен шипами и недоверием. Ты просто учишься читать людей, смотришь на них — перед тобой книги, листай сколько хочешь, и ты чаще всего просто пробегаешь глазами и забиваешь, но иногда останавливаешься и смотришь чуть внимательно, шелестишь старыми страницами, хочешь знать больше и подробнее. Случается такое редко — заинтересовать тебя не то чтобы трудно, просто у тебя уже выработался вкус, ты не купишься на обложку, да и на содержание не любое клюнешь, но ведь везде свои исключения. И твои исключения — это твои слабости, ты их старательно прячешь, скрываешь, а ночами, один на один с собой, лелеешь и бережно хранишь. Ты без них, стоит сказать, не был бы тем, кем являешься, ты им частично благодарен, но ещё в большем количестве раз ненавидишь их и себя.       Так было с Димой — он, наверное, твоя самая большая слабость за последние десять лет, может, за всю жизнь, но ты последнее признавать не хочешь — не любишь гипербол. Ты Димой дорожил, ты Диму любил, и внутри до сих пор дыра, потому что Шокк твое доверие предал. «Не сошлись характерами» — он так вроде говорил в интервью, ты только кивал, читая, самому себе и горько усмехался. Не сошлись, видимо, правда. Люди никогда не узнают о неуклюжем вальсе в чужой квартире под утро, про теплые руки поперек твоего тела, про многое другое — ты и сам не любишь это вспоминать, ты ненавидишь прошлое, бежишь от него, скрываешься от того и тех, кто его напоминает. Олег и Рома сделали тебе почти так же больно, как распад твоего лейбла в одиннадцатом, но тут ты злился иначе — там были слишком личные обиды, чтобы озвучивать, тут же наоборот: ты берешь камеру, садишься на подоконник и записываешь обращение. Ты чувствуешь злость по отношению к обоим, ты готов говорить и действовать — Диму ты прячешь, как скелет в шкафу, не выносишь сор из избы, потому что просто знаешь, что не справишься с последствиями — просто рядом не будет Дарио, который закупал бы сигареты тебе блоками и разрешал запираться в своей ванной, чтобы писать в тишине.       Со Славой все иначе — ты просто не знаешь, как на подобное стоит реагировать, а то, что ты не понимаешь, имеет обыкновение тебя пугать, если речь не о творчестве, конечно. К тебе редко, кто относился настолько противоречиво и с напором, и ты не понимал, как реагировать на такое отношение. Ты чувствуешь себя немного растерянным, ты ни в чем не уверен относительно Славы, и это действительно напрягает.Ты хмуришься тем вечером, тысячу раз мысленно проклинаешь себя, но согласно киваешь и остаешься выпить. Слава отчего-то до странного рад тебе, и это озадачивает тебя — ты понять не можешь, как человек, который так ненавидел тебя в сети, писал на тебя постоянно диссы, который не упускал шанса упомянуть тебя в негативном ключе на любом публичном мероприятии, мог теперь быть очарован тобой. Карелин смотрел на тебя как-то почти восхищенно, отмечал каждое твое движение, буквально буравил тебя взглядом, и это не то чтобы смущало, просто тебе становилось немного неудобно. Слава же был, словно рыба в воде, причем, судя по плотоядной ухмылке, явно хищной. Он повел тебя обратно на кухню и достал коньяк, уже начатый, но это тебя не особо смутило — Карелин разлил алкоголь по двум стаканам, после придвинул один из них к тебе, и ты только напряженно выдавил из себя улыбку. Тебе хотелось сбежать из чужой квартиры, запереться у себя и, желательно, выпить успокоительного, потому что твои руки все еще немного дрожали. — Перестань вести себя так, будто я гребанный маньяк, — беззлобно фыркнул Слава, садясь напротив и в пару жадных глотков опустошая свой стакан. — Без проблем, теперь я буду думать, что ты просто серийный убийца, — ты язвил, не потому что действительно хотел, а потому что это было что-то вроде подсознательной защитной реакции — ты, сам того не понимая, пытался отгородиться от оголенного, как нерв, Славы стеной сарказма, но с ним этот трюк не проходил.       Карелин отлично видел тебя насквозь, хоть это и была ваша первая встреча вживую. Именно поэтому он методично подливал тебе коньяк, и вот, как ты правда не понял, через пару часов вы полусидели-полулежали на полу в спальне, говоря откровенный бред и смеясь над ним. На ваш смех, видимо тревожась, если это возможно в случае кошки, прибегала Коха, но после уходила обратно — видимо просекла, что вы в неадеквате. Тебе было до странного хорошо, хоть ты и списывал это на алкоголь, но сам того не заметил, как твои ноги стали соприкасаться со Славиными, а твоя голова сама собой устроилась у него на плече. Карелин не был очевидно против, он тогда только в ответ положил на тебя свою голову, и в таком положении вы сидели почти до самого утра, пока не уснули. Проснувшись, вы не говорили об этом, просто молчаливо выпили по таблетке от головы, и ты, попрощавшись, пошел к себе. Ты все еще был в замешательстве — тебе вроде как и понравилось засыпать, чувствуя чужое тепло рядом, а вроде как это тебя немного пугало — ты очень боялся привыкнуть к чему-то хорошему, просто потому что имел обыкновение терять такие вещи, таких людей. Ты просто был немного потерян для самого себя, пусть и временно. — Эй, Мирон, — сказал тебе Карелин как-то по телефону, — я от тебя никуда не денусь, окей? — Да куда ты можешь деться? — скрывая смущение, проворчал ты, — кто Коху кормить будет? — Кстати, об этом, — Слава сделал наигранно серьезный голос, — если я вдруг умру, и грайм потеряет свою надежду, то я завещаю Коху тебе. — Какая честь, — рассмеялся ты.       С момента того, как вы узнали, кто есть кто, разговоры стали немного другими — ты не мог это описать как-то точно, но это точно было фактом, потому что все попросту не могло оставаться так же, как раньше, когда вы знали друг друга в лицо. За прошедшую неделю вы виделись еще дважды: оба раза смотрели фильмы. Ты вообще ценил Славу за то, что тот не спешил и вел себя так, будто все, что происходит, нормально, потому что между вами должен был быть только один параноик, и эту роль ты бесцеремонно забрал себе. Карелин же напротив вел себя так, словно так все и должно было быть, он не очень-то переживал и на первый взгляд казался совсем похуистом, но изредка, когда ты притворялся, что дремлешь или не смотришь, во взгляде его проскальзывала какая-то тревожная тоска, и он беспокойно сгибал пальцы. Ты никогда не спрашивал Славу, почему тот вдруг обратился за общением к анонимным чатам, но теперь ты, кажется, догадывался — Карелин, по сути, был таким же брошенным, как и ты, только вот Слава держался и цеплялся за тебя, а ты не искал способов избежать своих мучений, ты предпочитал ждать. — Останешься как-нибудь у меня на ночь, — проронил тебе на прощание в вашу последнюю встречу Слава, сонно похлопывая тебя по плечу, — я тебе кровать и кошку уступлю. — Я подумаю, — ты легко улыбнулся, стоя уже на пороге, — ты меня явно соблазняешь удобствами. — А получается? — усмехнулся Карелин, облокачиваясь о дверной косяк и глядя на тебя из-под прищуренных век. — Я не решил пока, — и в этот момент ты почему-то побоялся простого слова «да».