вытащи из омута

      Как бы это не было подло и не противоречило правилам морали, но тебе определенно нравилось, что Мирон болел у тебя. Не в том смысле, что ты был фанатом соплей и приступов кашля в часа три ночи, нет, тебе просто банально нравилось, что Мирон рядом: что вы вместе спите, укрывшись одним одеялом, что во время сна Федоров невольно продвигается к тебе, что вы можете дни напролет смотреть старые комедии и говорить о всякой чепухе. Иногда во время таких бесед Мирон клал тебе голову на плечо, и, когда ещё и приходила и запрыгивала на твои колени Коха, становилось совсем уютно. Это чем-то напоминало тебе о тех временах, когда вы так сидели с Сашей — она очень любила опираться о тебя или касаться твоих кистей, запястий, локтей. Ты тогда никогда не придавал этому значения и только сейчас понял, как важны, оказывается, такие мелочи в отношениях. Ты осознал это как-то мимолетно, но это плотно укоренилось в твоей голове, и теперь ты уже не мог вести себя так, как прежде — ты, неожиданно для себя, начал подмечать за Мироном такие мелочи, как поза во время сна, наиболее часто употребляемые слова, привычная жестикуляция. Ты не задумывался об этом, не размышлял на досуге, но ты точно знал, что Федоров, например, любит пить из большой керамической кружки, а не из стеклянной, хоть вы и ни разу об этом не говорили.       Ты вообще достаточно много узнал о Мироне за время его болезни, особенно за первые дни. В первую очередь, ты полностью уверился в том, что Мирон все еще был зависим от Шокка: во время сна Федоров часто звал его первое время, а проснувшись посреди ночи, шел на кухню и сидел там, обхватив колени поперек руками. Временами ты приходил к Федорову, и тогда вы сидели и молчали вместе — слов, по сути, и не требовалось, вам обоим было вполне уютно и в тишине, хоть поначалу тебе и было непривычно: ты всё не свыкся с мыслью, что вы с Мироном теперь почти больше, чем друзья, потому как ты годами диссил его, а тут раз — и он повсюду: в твоей кухне, спальне, гостиной, голове. Ты не был против, ты так сжился за время отношений с Богомоловой с тем, что кто-то постоянно рядом, что присутствие Мирона было для тебя только в радость — ты чувствовал себя чуть более целым, что ли. В тебе, кто бы что не думал, было достаточно простых и чисто человеческих слабостей для того, чтобы любить ощущать тепло, когда ты засыпал, и наслаждаться объятиями по утрам. Тебе действительно нравилось то, что Федоров с тобой и никуда пока уходить не собирается, но ты понимал, что стабильностью тут и не пахло. В один момент Мирон должен будет вернуться к себе, хотя бы для того, чтобы забрать вещи в твою квартиру. Так и случилось. — Мне надо будет смотаться сегодня к себе, возьму необходимое сюда и вернусь, — сказал одним утром Федоров, когда вы лежали, кутаясь в один плед. — Я с тобой, — отозвался ты.       Твои колени касались его колен, и ты прижимал Мирона к себе, обнимая поперек тела — ты любил так делать, возможно, по привычке, потому как раньше обнимал подобным образом Сашу. Ты вообще много и часто, по большинству, подсознательно проводил параллель между Федоровым и Богомоловой, и это не то, чтобы раздражало тебя, просто тебе казалось, что, если посмотреть со стороны, то ты просто ищешь утешение в Мироне, который выступает в роли замены, что ты таким образом бежишь от самого себя. От чего бежал сам Федоров, ты не знал и никогда не спрашивал, но, похоже было, что от прошлого. Ты не знал также, как к тебе относится Мирон — был ли ты для него очередным способом забыть былое или кем-то больше — у тебя не было почти никаких оснований, чтобы судить об этом. Вы целовались всего пару раз, в основном, по твоей инициативе, остальное время Мирон отказывался, потому как не хотел тебя заразить. Но те поцелуи, что все же произошли, не были похожи на твой предыдущий опыт. И дело не в том, что девушек целовать совсем иначе, просто, целуя Мирона, ты неожиданно не знал, что делать, куда себя деть. Тебе хотелось больше и быстрее, ты был бы не против огладить угловатые бедра Федорова или оставить ему пару засосов, но ты просто понятия не имел, что думал про это сам Мирон.       Вы застряли в какой-то мертвой точке, и у тебя было слишком много вопросов по поводу ваших недоотношений. Ты не очень понимал, что можно, а что нельзя, вы не уславливались встречаться или любить друг друга до гроба, и с одной стороны тебе вся эта свобода нравилась, а с другой стороны ты был немного растерян. С девушками, в этом плане было куда проще — им самим требовался весь этот официоз и глупые клятвы в любви, а потом пару свиданий, глупых обещаний, и дело в шляпе. С Мироном так не прошло бы, он просто не умел ставить объективные и понятные границы, но когда ты нарушал их, то Федоров злился и уходил. Так один раз ты обнял его со спины и сунул руки под резинку домашних штанов, но Мирон только отшатнулся и ушел в другую комнату, оставив тебя одного в полном непонимании. Возможно, он не был готов, а, может, боялся подпускать к себе так близко, ты не мог сказать точно, а спрашивать напрямую пока не решался. Тебе действительно хотелось бы чего-то большего, чем обычный поцелуй, но у Мирона был, похоже, на этот счет какой-то пунктик, и ты решил не торопиться. Федоров вполне стоил того, чтобы ждать.       Но держать себя в руках, конечно, было тяжело. Ты привык просто действовать, не особенно раздумывая, иногда это выходило тебе боком, иногда наоборот, но с Мироном надо было быть очень аккуратным — и ты был уверен в этом. Мирон пусть и был в чужих глазах озлобленным и властным, но на деле он страдал от призраков прошлого и имел столько личных заморочек, связанных с былым опытом, что тронь не в том месте не в то время — потеряешь все доверие. Федоров отчего-то верил тебе, и ты не хотел это упускать. Тебе тоже нужен был человек, которому можно верить, и от этого терять Мирона не хотелось еще больше. Ты подсознательно боялся, что снова останешься один, и ты точно знал, что больше тебе так не повезёт, как с Федоровым. И когда ты думал об этом, тебе становилось как-то некомфортно, ты, где бы ни был до этого, брел к Мирону, чтобы стало немного спокойнее. Сейчас Мирон только встал и переодевался прямо перед тобой, и ты замер, рассматривая чужое оголенное тело. Мирон заметно похудел за время болезни, и, смотря на него, ты чувствовал, наверное, что-то между жалостью и нежностью. Ты поднялся и обнял Федорова, прижимая к себе и положив подбородок на его макушку; ты сам не очень-то знал, зачем сделал это, но, когда Мирон обнял тебя в ответ, ты понял, что не ошибся. Вы отстранились друг от друга. — Ты уверен, что хочешь со мной? — почему-то спросил Федоров, как будто в квартире его было что-то страшное, и тебя это даже немного рассмешило. — Почему бы мне сомневаться? — сказал ты, — смотаемся к тебе, заберем вещи, а потом можно и выпить по этому поводу. Не парься так, Мирон, все будет окей.       Мирон только кивнул и улыбнулся уголком губ.