Один только раз.

      — Никогда! Никогда я не возьму в жены эту бесноватую! — взорвался Адам, стукнув по столу так, что тот жалобно скрипнул и дал тонкую, но все же заметную трещину. Карма настигла блондина мгновенно — он тихо зашипел, тряся рукой и дуя на стремительно краснеющий след.       Да, он вспылил, но не стоит судить его строго — было от чего.       Опустившись на стул, Адам выдохнул и погрузился в воспоминания, пересматривая утро сегодняшнего дня.

***

      — Адам, тебе не кажется, что твое звание тебе более не подходит? — Солюс лениво провел носком сапога по бедру лежащего на полу изнеможенного блондина. Мысленно чертыхаясь, тот неожиданно ясным взглядом посмотрел на диктатора, стараясь понять, что последует за этими словами.       «Если он решил выкинуть меня на улицу, — думал Адам, кое-как садясь и морщась от тотчас врезавшихся в кожу веревок, — то я, пожалуй, буду только рад».       — Я хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной. Всегда — это значит неотлучно, ежесекундно и не отходя ни на миг, — говорит тиран задумчиво, примеряясь для тяжелого удара и, нанеся его, продолжает, — ты станешь частью моей семьи, Адам. Не только моей личной шлюхой, но и сыном, — наблюдая за текущей из уголка разбитой губы алой каплей.       — Что вы… — начал блондин, забыв об осторожности.       — Я разве позволял тебе говорить? — спокойно поинтересовался мужчина, склоняясь над закрывшим глаза в бессильной злобе и немом предвкушении удара генералом.       — Впрочем, я действительно должен объяснить, — неожиданно смягчился Солюс, пальцем убирая кровавую дорожку с подбородка блондина и не без удовольствия отмечая, как сильно тот вздрогнул. — Запугал я тебя, — криво усмехнувшись, тиран взял «золотого мальчика» за подбородок, медленно и властно целуя, постепенно поднимаясь и вставая в полный рост.       Адам обессилен и едва стоит на ногах, но не может, не смеет и не хочет разрывать поцелуй — встает следом, тянется, стараясь продлить блаженное мгновение, но не сильно навязываться.       Такие моменты в равной степени обожали они оба — и Адам, и Солюс. Первый безнадежно увяз во тьме властителя Эдема и тянулся к ней все больше, жадно впитывая. Ненавидя своего мучителя всей душой, бедолага любил его, не раз себя проклиная за красивую внешность и глупое сердце.       Второй же упивался своей властью, осознавая, что может делать со своей жертвой все, что угодно, но в то же время он, сам того не осознавая, привязался к нему, из-за чего все чаще впадал в дикую ярость, буквально насилуя обычно терпящего и не издающего ни единого звука Адама, пытаясь вырвать, вытащить клещами крик боли, чтобы убедиться, что он не порождает в нем сострадания.       Была, впрочем, и другая крайность, которая мучала блондина куда больше и именно в ее власти находился сейчас тиран, с наслаждением касаясь губами плеч, пальцев, шеи блондина. Нежность, с которой он делал это, заводила в тупик и генерал не верил своему счастью. Если ему удавалось заглянуть в серые, отливающие металлом глаза Солюса в такие моменты, он был готов пойти на что угодно и сделать что угодно ради того, чтоб он посмотрел на него так еще раз. И терпеть избиения еще несколько дней кряду — самое малое.       — Я отдаю тебе красивейшую женщину Эдема, мой золотой мальчик, — проведя ладонью по щеке замершего блондина. — Лилит с радостью выйдет за тебя замуж, а я, поверь, с не меньшей радостью трахну моего нового сына, то есть тебя, — сладко целуя будущего зятя и кладя руку на его бедро.       «Это похоже на кошмар…» — отстраненно подумал «счастливчик», послушно раздвигая ноги и в который раз откидываясь на давно измятые простыни, не чувствуя больше ни поцелуев, ни движения внутри себя.