На обратной стороне Луны

— Расскажешь, как вы познакомились с Пхичитом? — задал волнующий вопрос Юри, отогревая замершие пальцы о стаканчик зеленого чая. Виктор завораживающе улыбнулся, наклоняясь ближе. Серебристая челка качнулась, привычно закрывая глаз. Хоть Юри и любил в своем кумире абсолютно все, но эта вечно спадающая челка вызывала одно неконтролируемое желание — заправить ее за ухо. Перед самим собой Кацуки оправдывался банальной заботой о здоровье Виктора. Так и зрение испортить можно, а еще хуже — под машину попасть. — Он был новенький, поэтому я не сразу заметил его среди участников предстоящего Гран-При, — между тем начал Виктор, весело усмехаясь. — А когда на него указал Юра, я вообще посчитал, что это очередной безбашенный фанат, преследующий нас. Волнение появилось тогда, когда я обнаружил Пхичита, фотографирующего меня в зоне, не предназначенной для посторонних. — Юри заметно напрягся. — Лишь позже я обратил внимание на его олимпийку, вспомнив многочисленные разговоры о новоиспеченном тайском фигуристе, рассчитывающем переписать историю Юго-Восточной Азии. Этот заражающий настрой восхитил меня, поэтому, одолеваемый любопытством после короткой программы, я захотел отыскать паренька, желая дать кое-какие советы относительно выполнения некоторых элементов. Сначала я встретил Челестино, который и указал на местоположение своего ученика. Когда я увидел Пхичита, он что-то печатал в своем телефоне, я не хотел подходить со спины, честное слово, — для пущей убедительности Виктор вскинул руки, — однако значительная разница в росте открыла мне прекрасный обзор на его галерею, полностью забитую моими фотографиями, сделанными исподтишка. Юри не нужно было слушать окончание рассказа, чтобы сложить мозаику в своей голове. Оставалось только надеяться, что Виктор не заметит багровых пятен, расплывающихся на лице его собеседника от стыда. — Заметив меня и предварительно чуть не разбив телефон, Пхичит кинулся объяснять, что все не так, как может показаться, — посмеиваясь, продолжил Никифоров. — Он говорил настолько быстро и неразборчиво, что я с трудом улавливал суть. Отсеяв лишнюю информацию, я понял, что у него есть лучший друг, нуждающийся чуть ли не во внутривенном принятии моих фотографий… — Виктор запнулся, переведя взгляд на медленно съехавшего под стол Кацуки. — Ох, Юри, можешь не переживать и смеяться в голос! Я сам тогда с трудом сдержался. Пробубнив что-то про развязавшийся на ботинке шнурок, Юри с большой неохотой принял сидячее положение, избегая любопытствующего взгляда мужчины. — Сначала я вежливо попросил Пхичита удалить компрометирующие фотографии, на что получил ответ, мол, еще не все скинуто другу. Тогда мне пришлось пригрозить, однако и это не сработало. Отчаявшись, я спросил прямо — хотел бы он получить полную консультацию с разбором его программы в обмен на уничтожение несчастных снимков. — Виктор подпер голову рукой. — Однако не раздумывая, он неожиданно заявил, что удалит фотографии только в том случае, если я стану его персональным экскурсоводом по Санкт-Петербургу в предновогоднюю неделю. Сейчас создается ощущение, что все происходящее входило в заранее составленный план этого несчастного шантажиста. Юри нервно засмеялся, но, поймав удивленный взгляд Виктора, замер, спохватившись, что делает это слишком долго. — Так, — Юри прочистил горло, — Пхичит не уточнял, что именно это был за странный фанатеющий друг? — Это был его лучший друг, на данный момент проживающий в Санкт-Петербурге, — беспечно улыбнулся Виктор, отпивая свой кофе. Внутри Юри все похолодело, он хотел умереть прямо здесь и прямо сейчас. Какова вероятность утопиться в стакане чая? — Я надеюсь, ты согрелся? Потому что я — да, — неожиданно оповестил Виктор. Грациозно поднявшись со своего места и сжав чужую вспотевшую ладонь, он потянул Кацуки в сторону выхода. — Куда мы пойдем? — оставляя недопитый чай на столе, растеряно спросил Юри, еще не оправившись от пережитого позора. — Придумаем куда, — жизнерадостно отозвался мужчина. — В конце концов, наше свидание только начинается!

***

— Это небезопасно, — пискнул Юри, прижимаясь к плечу Виктора. — Если кто-нибудь вызовет полицию, у нас будут большие проблемы. Виктор промолчал. Легкая полуулыбка играла на тонких губах, а в лазурных глазах отражался океан безграничной нежности, когда мужчина, склонив голову набок, вглядывался в ослепляющие огни ночного города. — Раньше я часто поднимался на эту крышу, — тихо начал он. — Тебе интересно, откуда у меня ключ? Юри кивнул, боясь издать лишний звук и прервать неожиданную интимность всего момента. — Еще в семнадцать я стащил его у охранника. — Виктор засмеялся. — Было здорово думать, что есть место, куда можешь прийти только ты один. Я мечтал на этой крыше Миле предложение сделать… Юри, как уважающему себя фанату, было прекрасно известно это имя. Бабичева предпочла Виктору своего соулмейта, и у Юри не было права ее осуждать. Потому что многие отказывались от своей любви в пользу родственной души. Потому что Юри бы поступил точно так же. Он не эгоист, и его моральные устои никогда бы не позволили открыто любить кого-то другого за спиной своей половинки. Даже если бы этим «кем-то другим» являлся сам Виктор Никифоров. — Тебе нравится здесь? — спросил Виктор, опалив горячим дыханием покрасневшее (уже не от холода) лицо Юри. Юри угукнул, не решаясь заглядывать в чарующие глаза. Удовлетворенно кивнув, мужчина прикусил кончик пальца на правой руке, стягивая кожаную перчатку и освободившейся рукой снимая чужие очки. Уставившись на Виктора с видом перепуганного лесного зверька, Юри ошарашенно наблюдал, как кумир протирает его запотевшие очки концом своего шарфа. — С такими очками ты совсем не рассмотришь ночного города, — пояснил он, возвращая оптический прибор на свое место. Сердце Юри сделало тройной кульбит и полетело куда-то в пропасть. Остаток здравого смысла велел прекратить и отодвинуться от искусителя как можно дальше. Все казалось абсолютно неправильным. Неправильно, что он, посвятивший Никифорову полжизни, сейчас, сидя на крыше Санкт-Петербурга, бесстыдно прижимается к нему. Неправильно, что Никифоров протирает его очки, словно так и должно быть, в очередной раз приобнимает и, подождите, кладет голову на плечо?! От последнего действия у Юри голова пошла кругом, а тело охватила мелкая дрожь, принятая Виктором за типичную реакцию замерзшего организма. Если чаще всего он ограничивался невесомыми объятиями за плечо, то теперь Виктор обхватил японца руками, трепетно прижимая к себе. Отказавшись понимать ситуацию, Юри был уверен только в одном: если сейчас он не заставит себя вдохнуть, то крышу дома придется покинуть в обморочном состоянии у Виктора на руках. — Прости, что тебе приходится мерзнуть, — зашептал Виктор. — Просто я подумал, что, если не поддамся порыву и не приведу тебя сюда, то потом обязательно пожалею. Это место значимо для Виктора. Он обнажил свою душу перед практически незнакомым пареньком. Юри Кацуки, кажется, у Вас проблемы. — Тогда, когда ты сидел на этой крыше и мечтал сделать предложение Миле, ты действительно любил ее? Нет, это совершенно не то, что можно было спрашивать в сложившейся ситуации! Это даже не то, что можно было спрашивать вообще! Хотя Юри мог отдать себе должное — с каким восхитительным спокойствием он задал давно терзающий его ревновавшее сердце вопрос. Виктор предсказуемо опешил. Положив подбородок на запорошенную снежинками шапку Кацуки, он выдохнул: — Виктор до двадцати и Виктор после двадцати — два абсолютно разных человека. Тот Виктор любил ее больше жизни, сейчас же с трудом вспомнит цвет ее волос. — Прости, — вцепившись окоченевшими пальцами в бетонный выступ крыши, промямлил Юри. Язык словно распух и примерз к небу. — Прощаю, — скользнув холодным носом по красной щеке, улыбнулся Виктор. — Только больше о таком не спрашивай. Юри кивнул. Конечно, внимательные и самые преданные фанаты (к коим себя и относил Кацуки) быстро заметили изменения в кумире, тронувшие не только длину его волос. Юри так же брал во внимание слова Надежды Дмитриевны о детстве Виктора. И парень слукавил, если бы сказал, что полученная информация не волновала его. Виктор больше не казался далеким идеалом, прилетевшим с планеты всего прекрасного и запрограммированным красть чужие сердца. Юри жмурился и видел перед собой скользкую ненадежную дорогу. Голос разума, впервые заглушаемый ненормальным ритмом сердца, кричал отрезвляющее «Остановись!». Но как можно остановиться, когда там, в конце, кто-то важный обязательно ждет его? Юри набирает в легкие побольше воздуха и делает первые неуверенные шаги.