Выгодный брак

С визитом к Рюноске пожаловал сам Дазай-сан, с непривычной, нехарактерной для него вежливостью постучавшись в дверь, прежде чем широко ее распахнуть. Его лицо светилось сейчас добрым, совсем не фальшивым светом, но всего пару мгновений, пока за ним не проскользнули слуги. Целая пятерка, все сгибающиеся под тяжестью сундуков, красивых и явно тяжелых. — Рад видеть вас, Рюноске-сан, — почтительно обратился Дазай-сан, впервые так учтиво, и слуги бубнящим хором повторили вежливое приветствие. Ответить им пришлось хрипло, словно простуда совсем сузила болью горло. Сердце Рюноске вдруг учащенно забилось от радости. Именно в этот момент все меняется, мелькнула в голове мысль, но выдать свое настроение по этому поводу было бы чересчур чванливо, чересчур несвоевременно. После у Рюноске еще будет время хорошенько свыкнуться с ролью уважаемого всеми человека, к которому почтительно обращаются не только лишь ученики в школе согласно общепринятому этикету. Пусть даже и благодаря будущему супругу. Рюноске опустил голову, посчитав, что будет неуместно бесстыдно узриться на приношения. Тем более, что в этот момент к нему наконец-то подошел сам Дазай-сан и звучно умостил на низкий столик странный саквояж — плоский, явно заграничной работы. При этом так облегченно выдохнув, словно вещь на самом деле была такой многовесной, что истощила все силы. Избавившись от нее, Дазай-сан уже со знакомой бесцеремонностью присел прямо на футон Рюноске и распорядился вносить остальное и ставить возле стены. Тогда-то Рюноске поднял глаза, и пушистый сверток, цвета зимнего сада, перечерченного потемневшими на фоне чистоты снега ветвями, первым бросился в них. Он лежал совсем рядом, будто бы кто-то нарочно, из желания посмеяться над Рюноске, пододвинул его вперед из всех тех свертков и сундуков, что прислал будущий супруг. Широкий, наверняка такой мягкий на ощупь, возможно, это был просто плед, подумалось Рюноске, но в то же время мысль о том, как сильно же он ошибается, не давала покоя. Но подумать о чем-то ином казалось стыдным. А еще — бессовестным. Не стоит верить во что-то большее, потом только горше будет разочарование. А он, не имеющий ничего ценного окромя себя самого, не должен проявлять таких смелых притязаний. Рюноске и рад бы. Но вот Дазай-сан, как будто бы специально все это время рассматривавший его — хотя, может, и в этот раз Рюноске подумал о себе слишком многое, и его на самом-то деле интересовал весьма живописный вид из окна, — отметил его любопытство. И, заговорчески подмигнув, подался вперед, подталкивая изящной рукой сверток еще ближе к Рюноске. — Ваши ведь подарки, Рюноске-сан, — мягко произнес он и тут же улыбнулся, легонько дернув самыми уголками губ. — Хотя, если я уж вас так сильно смущаю, то могу и выйти. Но в таком случае вам придется самому со всем разбираться. В голосе Дазай-сана чудился какой-то намек. А еще — искреннее любопытство, хотя навряд ли эти предсвадебные подарки были первыми, которые ему довелось увидеть. Но, скорее всего, каждый раз был как первый? Погруженный в свои размышления Рюноске только и сумел, что покачать головой. И, наконец-то отняв от коленей руки, уложил на них сверток, перетянутый крепкой, грубой бечевкой — повозиться с ней с непривычки пришлось несколько томительно долгих минут. А вот уже потом, когда утомленные подобным испытанием пальцы взялись за самый край искусно и аккуратно выделанного материала и потянули на себя, разворачивая… Дазай-сан, явно не удержавшись, присвистнул: — В первый раз вижу такую шкуру. Отличную шкуру, надо сказать! — он умолк, умело и цепко подхватив рукой самый краешек, чтобы пройтись пальцами по яркой темной полосе. — Ты хоть представляешь, сколько она стоит? Рюноске снова, но уже больше машинально, качнулся из стороны в сторону. И опять, неверяще расширив глаза, запустил руки в густой, такой мягкий мех, уютной белизной заливший колени и пол перед ним. Это ведь был тигр. Белый тигр, самый настоящий! О таких Рюноске, лишь мельком слышавший о пристрастии аристократии к различным, порой даже зверским развлечениям, к которым, несомненно, относилась и охота, читал разве что в зоологических справочниках. И — иногда в стихотворных поэмах, слишком возвышенных, поэтичных и фантастических, будто древние сказки. Сколько же это наверняка заняло времени, сколько усилий, чтобы загнать и поймать настолько редкого зверя, убить его и затем — так искусно обделать шкуру, чтобы теперь ничего не представляющий из себя Рюноске мог спать под нею, будто бы под теплым одеялом. Такая аккуратная работа стоило бы много, очень-очень много. Может, даже дороже, чем содержимое того крошечного мешочка, что уплатил за Рюноске будущий супруг. Дазай-сан же, судя по всему, тоже ненароком задумался об этом. И лицо его всего на секунду омрачилось сожалением, едва заметным, словно тень, отброшенная от руки Рюноске на белый мех. Ну уж нет, подумалось тому, нет. Время запросить больше — уже ушло. А ставить палки в колеса такой удачной, такой практически идеальной сделке Рюноске бы не позволил. Тем более, что ее разрушение нанесло бы вред прежде всего самому Дазай-сану. И ему, и его возможному будущему, о котором тот даже и не догадывался. Однако Дазай-сан сам предпочел нарушить такое неловкое, возникшее между ними молчание: — Усталость совсем лишила меня тактичности, — еще шире улыбнулся он, настолько убедительно, что Рюноске ему даже почти поверил. — Разумеется, мне не стоит так сильно распускаться. Надеюсь на ваше прощение, Рюноске-сан. Рюноске сглотнул, на мгновение забыв, как моргать, когда Дазай-сан почтительно и медленно склонил подбородок, уважительно, будто бы находясь перед самой Кое-сан. — Все в порядке. Не стоит, — с поспешной хрипотцой выдохнул он. И, несколько неловко откладывая в сторону пушистый ворох, вновь обратил все свое внимание на Дазай-сана. — Наверняка ведь есть что-то еще, что вы хотели бы мне показать. Я же прав? — Прав, — согласно выдохнул Дазай-сан и немного задумчиво, словно разговор предстоял нелегким, соединил подушечки указательных пальцев. — Есть кое-что довольно важное. Знаешь, я не привык вести разговоры на щекотливые темы. Обычно с этим в нашем доме справляются другие. Но раз такое дело, что тебя не доверить даже самой Кое-сан. Все-таки женщине невозможно до конца понять омегу… И того, что брачная ночь может быть весьма непроста… Дазай-сан замолчал на полуслове, то ли предлагая сыграть в угадайку, то ли давая себе немного времени для правильной подборки слов. Он как никогда показался Рюноске отчужденным, словно зимний сад за окном. И в тоже время — таким же близким. Но протянуть к нему руку самому было — что тронуть снег. Человек мог ожидать удовольствия, а получил бы морозный укол. Это касалось даже не тела, вовсе нет. Но мыслей, всегда таких витиеватых, всегда непостижимых, как часто казалось Рюноске, иногда осмеливающемуся анализировать тех, кто рядом, в бессильной попытке хоть немного их понять. Вот и сейчас молчания Дазай-сана он не мог объяснить. Хочет же помочь — это несомненно. Так почему же теперь так медлит, словно во всем есть некоторый подвох? Хотя, наверное, недальновидно было считать, что оного вовсе нет. Не может быть все полностью так удачно — словно в какой-то сказочке. Но Рюноске не собирался отступать. Он уже твердо решился испробовать все, что ему полагается. А затем, если ему совсем не придется по вкусу замужняя жизнь, можно будет что-то придумать. Невзначай Рюноске вспомнил, с какой легкостью срезались в излюбленном саду цветочные стебли, и что-то темное, как беззвездная промерзлая ночь, колыхнулось в его душе. Это было внезапно и резко — словно раскрылись долгие годы не использованные врата, стремительно, поднимая пронизывающий ветер, но тут же захлопнулись, что, впрочем уже не даст забыть — за ними бездна. Страшная, темная, вполне оправдывающая своим одним только существованием эпитет «ничего не достойный». — Так вот… — продолжил Дазай-сан. Рюноске затаился, пытаясь предположить, может ли идти речь о чем-то для него поистине неприятном, но мрачные мысли, вопреки обыкновению, не желали идти в голову. Если немного поразмышлять, то сразу становится ясно — вряд ли Дазай-сан сообщит ему теперь нечто дурное. Скорее напротив… Но Дазай-сан все многозначительно молчал, медленно вращая соединенными пальцами. И, кажется, его скулы самую чуточку залила краска, так, словно он перед приходом к Рюноске пропустил пару глотков. — Так вот? — подхватил Рюноске и тоже смолк, вслушиваясь в мерное дыхание Дазая-сана и потрескивание лампы. Ничего, если особый разговор чуть затянется. Ему пока торопиться еще не к кому, да и Дазаю-сану — тоже. Ведь он сейчас при исполнении. Тишина становилась все более вязкой, будто наполненная карамелью конфета. И, наверное, не просто так Рюноске на ум пришло именно это сравнение — только сейчас он как никогда ясно ощутил запах сладостей. Слабый, но явственный и весьма дразнящий. Нет, вряд ли кто-то, кто подарил ему восхитительную шкуру и дорогие конфеты, мог подготовить вместе с ними и неприятный сюрприз. Видимо, все мысли читались у него на лице, потому что Дазай сам произнес: — Ну, не веселись заранее! Может, я хорошо справлюсь! Мне трудно говорить на щекотливые темы. Я ведь тоже всего лишь невинный омега, как и ты… Рюноске от неожиданности даже немного наклонился вбок, так, будто он нарочно заглянул Дазаю-сану в глаза. Но, в отличие от наигранно-шутливого тона, те казались холодными и серьезными. — Простите, — поспешно и почтительно извинился Рюноске, тут же отметая из памяти все слухи, ставящие под сомнение репутацию Дазая-сана. И глубоко вздохнул, с удивлением распознав, сейчас только, впервые за все годы, что они были знакомы — сладостями пахло именно от Дазай-сана. Не слишком отчетливо, не выделяясь одной конкретной нотой, по которой альфы обычно и примеривались к своим будущим пассиям, запах Дазай-сана казался чересчур экзотичным, переменчивым, режущим ноздри то манящей слабостью, то, напротив, излишней сильной, отталкивающей горечью. Такой аромат можно было справедливо посчитать невыносимым, чуждым омеги, резким, прямо как у альфы. Но если даже так он — свой? Не большее ли тогда это с точки зрения общества уродство, чем бесцветность Рюноске? — Странно, что тебе не смешно! — чуть ли не всхлипнул Дазай-сан, картинно шмыгая носом. И сердце Рюноске тревожно забилось, заходясь в тоске, что Дазай-сан способен подумать, что он будет насмешничать над подобными словами, которые, впрочем, вполне могут быть истинной правдой. Холод мгновенно исчез из глаз напротив, теперь в них танцевал огонек, немного похожий на только что разожженный фитиль свечи: — Я ведь скверный учитель для омег! Тебе ли не помнить, что, пытаясь преподавать танцы, я сам сломал ногу! Ты же был на том занятии! — Так речь об учебе? — Рюноске вернулся в исходное положение и сам сомкнул пальцы в замок, приготовляясь слушать. Еще недавно он думал о том, что готов убить человека, как иные срезают мешающий куст. Этому он уже научился у Дазай-сана. Как и стремлению бороться, ведь только так можно удержаться на плаву. А приснопамятный урок танцев он, конечно же, не забыл. Но вовсе не считал кого-то плохим учителем из-за одной неудачи. — Позаботьтесь обо мне, — с должным уважением опустился Рюноске, в низком поклоне, как и положено ученику. Неожиданно пальцы Дазая-сана вплелись в волосы. Совсем несмело, немного небрежно. И от неожиданности Рюноске едва не упал, покачнувшись в попытке вернуть равновесие, набок, словно рука, такая тонкая на вид, обладала непомерным весом. — О… вас уже позаботились, Рюноске-сан. Ваш будущий супруг. Он… человек широких взглядов. И выражает желание, чтобы вы неспешно подготовились к первому свиданию с ним. Он преподносит вам то, что поможет в этом. Подготовить вход в свое тело… Ясно, о чем я говорю? Оставалось лишь поспешно кивнуть, хотя смысл слов сознания Рюноске достиг далеко не сразу. А стоило лишь уложить услышанное в голове, так оставалось только окунуться во всю неловкость ситуации! А еще — поблагодарить Кое-сан. Ведь если бы кто-то другой сообщил Рюноске о назначении подаренного, если бы она сама сейчас была тут, он бы сквозь землю провалился со стыда! — Так ясно? — уточнил Дазай-сан, терпеливо, даже мягко. Рюноске прекрасно понимал, о чем тот говорил, и жар смущения обдал его, словно Рюноске вдруг нырнул в хорошо прогретую офуро с головой. Он понимал, что это означало, что ему позволено поработать над собой, напрямую разрешено вводить внутрь что-то объемнее пальца, чем грешили омеги все время, чем и Рюноске занимался, да безуспешно, не испытав толком никакого сильного наслаждения от процесса. Но даже от пары пальцев растяжка особенно не улучшится. И боль от чего-то большего, по слухам, резкая, острая и обжигающая, неминуемо пронижет собой все тело во время первого соития с супругом. Рюноске был к этому готов. Что он потерпит, подстроится. Новаторского подхода, при котором его интересы будут учтены таким вот своеобразным образом, он ожидать попросту не мог! Даже помыслить о подобном. Он вновь совершил кивок, совсем короткий. — В саквояже, что я расположил на столе, — продолжил Дазай, медленно, очень медленно поднимаясь, — там набор предметов… интимного характера. Тех, которые по ночам уже сами по себе могут заменить супруга. И в ваших интересах начать пользоваться ими, начиная с нынешней ночи. Не откладывая надолго. Рюноске едва мог дышать нормально. Странно, но отчего-то именно сейчас, в совершенно неуместное время, да еще с другим омегой рядом, тем более с тем, от кого всецело зависело собственное будущее благополучие, Рюноске допустил до себя, снова мельком, но вот уже второй раз за совершенно недолгое время, крамольные мысли. Теперь-то, когда никто не проконтролировал и уже никогда не проконтролирует, насколько он был растянут, он мог бы… Хотелось искусать губы от своей неизвестно откуда взявшейся испорченности. И от того, что он почему-то снова вспомнил чертову пьесу про учителя. И еще — своего ученика Накаджиму Ацуши. Совсем еще мальчишку. — А теперь урок. — Голос Дазай-сана быстро привел в себя. Теперь холод звучал в нем, резкий и пронизывающий. — Если ты, — он снова перешел на привычную манеру общения, забыв о наигранном уважении, и это подействовало на Рюноске лучше стакана воды в лицо, — Если ты пренебрежешь его милостью, все кончится болезнью. Затяжной. Кто знает альф, захочет ли он снова ждать. Поэтому — будь послушен, Рюноске-сан. Даже Кое-сан была… немного удивлена, когда доктор, что сам сегодня доставил это для вас, сообщил, что финальная вещица набора произведена по настоящим… габаритам вашего будущего супруга. Поэтому… я еще могу… рассказать… как нужно… Дазай-сан вдруг замялся. И приподнявшийся на локте Рюноске заметил, как тот сгорбился, словно ему трудно просто щелкнуть замком саквояжа. Неужели Дазай-сан боится, что правда нужно будет его учить? Да и… что там уж особенного, скорее всего, просто лесть его будущему супругу-альфе. Невероятно уважаемого за щедрость, но, видимо, того еще извращенца и шутника. Предпоследние Рюноске даже импонировало. Он и сам-то не блистал целомудренными мыслями, хотя с виду казался таким скромным. — Дайте посмотреть, — хрипловато попросил Рюноске. Но не был готов к тому, что, сделав над собой усилие, Дазай одним рывком поставит раскрытый саквояж рядом. Так, что пол дрогнет, а вычурные склянки, укрепленные на верхней крышке с помощью изящных, атласных лент, со звоном задребезжат. Дазай-сан снова пустился рядом, и теперь было видно, насколько лицо его раскраснелось — губы и щеки были совсем как только что распустившиеся ликорисы. И, разглядывая его, Рюноске осторожно тронул ладонью свои, не веря, что они способны так сильно гореть. Причудливых вещиц ему подарили около целого десятка. Они располагались по величине, все увенчанные плоским основанием, гладкие, будто бы золотые, но кто бы стал тратить золото на такое! Первая, крохотная, была не толще его двух пальцев, последняя превышала толщиной запястье. Рюноске сглотнул тяжелый комок. Он ожидал чего угодно, но не того, что слова Дазай-сана, оказывается, совсем лишены преувеличений. И все видели этот… подарок. Доктор, Кое-сан, вероятно, еще кто-то… И тут только до Рюноске дошло, что, все еще не отбирая от лица руки, словно нарочито картинно изображая этим стыдливость, он опустил взгляд прямо почти в самый подарок. И бесстыдно, во все глаза, изучал его, раздумывая о том, что где-то там Кое-сан уже лицезрела его, но словно позабыв, что сидящий рядом Дазай-сан на это смотрит! — Ну, не вешай нос заранее, — примирительно и ласково, как в самом начале своего визита, протянул тот. И тут же широко улыбнулся: — Может быть, я хорошо справлюсь.