Выгодный брак

Рюноске залихорадило, почти как во время жара при перенесенной не так давно болезни. Затягивать с ответом было попросту страшно — кто знает, в какие неприятности могли бы обратиться гнев и разочарование Чуи-сана, явно рассчитывающего на то, что Рюноске подыграет. Подчиниться всему, что он прикажет. Подать чай тому, кто ему благоволит. Непреодолимый страх, что Чуя-сан не остановится ни перед чем, противно подсказывал: наверняка при ослушании для Рюноске сумеют подобрать подходящее наказание — есть верные способы, заставляющие хорошенько страдать, но не оставляющие при этом следов. Особенно печальные после нынешней неожиданно сладкой свободы и благополучия. Не говоря уже о Дазай-сане, который… Который лжет через каждое слово, путает мысли, улыбается чертовому Ацуши так же мило, как улыбался и самому Рюноске — будто бы действительно выражая самое искреннее, самое теплое расположение. Боль, поднявшаяся из груди, едва не сдавила горло — колоссальным усилием воли Рюноске заставил ее замереть где-то в районе ключиц. Этого и следовало ожидать — что чужая, направленная на него доброта — всего лишь следствие выгоды, которую он, к своему несчастью, был способен принести другим. Но, несмотря на эту предсказуемость, прямое доказательство, что так оно и есть, оказалось непереносимо болезненным. И это неприятное ощущение приходилось теперь терпеть в присутствие тех, перед кем Рюноске не мог позволить себе уронить лицо. С какой стороны не посмотри, испытание посерьезнее, чем недавнее общение с Санзо-сан. Рюноске лучше бы умер, чем признался, что позволил себе поддаться истинным эмоциям, побуждающим не просто ударить Ацуши — вцепиться в него ногтями. Тем более, что желание это теперь распространялось и на настороженно замершего Дазай-сана — за то, что запутал Рюноске настолько, что от переживаний тот утратил здравость! Горестно быть недотепой, который готов поверить, что такие люди как Дазай-сан и Чуя-сан вправду бы отнеслись к нему как к равному, позабыв о том, что Рюноске — всего лишь товар в их коммерческих сделках. Теперь уже сразу двух, если даже не больше. Они не позволят узнать его будущему супругу ни о чем, способном дать повод к расторжению договора — это повлекло бы необходимость вернуть оплату и самим рассчитаться за шелковые тряпки, цветы и все прочее… Стоит помнить об этом, быть недоверчивее и хитрее. Быть сильнее. Тем более, что Накаджима Ацуши нравился Рюноске. Почему бы правда не подыграть? — Ну что, Рюноске-кун? — будто бы с тревогой, так не вяжущейся с его недавним приподнятым настроением, поинтересовался господин Чуя. И Рюноске едва ли не стало стыдно за дурные мысли. Была вероятность, что он правда хороший, только объективно — могла ли она быть велика? Могло ли вечному неудачнику Рюноске теперь везти во всем подряд? Это все еще игра. Игра. Игра. И выигрыш в ней может быть и на стороне Рюноске. Рюноске нашел в себе силы немного сдвинуть ногу, чтобы бедро будто бы нечаянно коснулось бедра Ацуши, словно в знак вернувшегося расположения. И едва ли не улыбнулся — уж слишком заразительно просиял Ацуши после этого поступка. — Буду счастлив, — со степенным спокойствием отозвался Рюноске, вспоминая недавний разговор с Дазай-саном. Навряд ли он когда-нибудь действительно будет по-настоящему счастлив. Тем более, что на любовь и дружбу изначально рассчитывать не приходилось. Лучше и дальше не надеяться на них — так будет и правильнее, и спокойнее. — Я очень рад, — нескрываемо довольным тоном произнес Дазай-сан, — что мы с вами, Рюноске-кун, все-таки думаем одинаково. О, нет, едва не оборвал его Рюноске, вовремя до боли сомкнув губы, думаем мы как раз-таки совершенно по-разному. — Тогда я свяжусь с вами в ближайшее время, Накаджима-сан, — подал свой голос уже Чуя-сан. — Или мне стоит лично нанести визит вашему дедушке? — Не беспокойтесь. Я улажу это сам. Ацуши заметно расправил плечи. От него тянуло настолько заразительной уверенностью, что у Рюноске даже на какое-то мгновение закружилась голова. Все казалось слишком невероятным: эта ситуация, эта сделка, этот глупый мальчишка, которого Рюноске помнил именно таким, теперь же менялся буквально на глазах. Сложно было сказать, что ощущалось от этой перемены в большей мере: удивление или же восхи… — Я буду ждать, — сказал Ацуши снова. — Очень. И только вскинув взгляд, Рюноске понял, что говорилось это именно ему. Ему, несмотря на демонстративную холодность, несмотря на доставленное унижение и боль, несмотря на… Рюноске сглотнул и едва заметно кивнул в ответ. Только после этого просиявший Ацуши толкнул дверцу автомобиля и выбрался наружу. Сквозняк освежил Рюноске, охладил и без того запутанные мысли, от которых теперь, тем не менее, наконец-то начали отступать раздражение и злость. Хотя неожиданно места рядом стало ужасно много, раз Дазай-сан, уже после того как закрылась дверь, решил поставить рядом одну из цветочных корзин. — Чудесный альфа, — как-то слишком многозначно проговорил он вполголоса. — Какая удача, что нам удалось прийти к соглашению. Рюноске не поддержал разговора. Просто сомкнул на груди руки и откинулся на спинку сидения, терпеливо дожидаясь, когда наконец в окне покажется силуэт воспитательного дома. Какое-то неприятно тягостное ощущение никак не желало отпускать. Хотелось поскорее избавиться от общества Дазай-сана, выбраться уже из тесного, пропахшего цветами салона и… Запах Ацуши уже совсем не чувствовался. Совсем. Словно бы его сегодня и вовсе не было рядом. Рюноске снова сглотнул. И, не сдержавшись, закашлялся, прикрывая ладонью рот. Ацуши доверял ему — доверял, черт подери, и потому ввязался в авантюру, в которой ему, еще такому неопытному, совершенно нечего было поставить против явно знающих больше взрослых. Даже сам Рюноске не мог поставить себя на один уровень с ними — не мог, да и не хотел — но Ацуши… Проклятый Ацуши заставлял беспокоиться о себе даже через непрекращающуюся злобу! — Не поможешь мне донести? — прервал размышления Рюноске Дазай-сан. Движение и тряска прекратились. Шумно хлопнула водительская дверь, когда Чуя-сан выбрался наружу, но вместо того, чтобы снова обходительно предложить себя в волю Дазай-сана, он направился куда-то в сторону по светлой, тщательно вычищенной дорожке. Снова потянуло уличной прохладой и гораздо сильнее, чем в прошлый раз. Толкнувший рукой ближайшую к себе дверь Дазай-сан методично застегивал верхние пуговицы своего пальто. — До прихожей подойдет, дальше я уже сам разберусь, куда это все деть, — пояснил он, кивая на несчастные цветы. Раздражение снова засвербело внутри — повинуясь ему, Рюноске не коснулся даже стоявшей рядом корзины. — Чуя-сан наверняка был бы счастлив помочь вам вместо меня, — с вышколенной вежливостью возразил он. — Хотите лишить его такого удовольствия? Дазай-сан удивленно вскинул брови, но тут же снова беспечно заулыбался. — Чуя-сан, в отличие от нас с тобой, дорогой Рюноске-кун, занят многими другими безумно важными делами. Как видишь, он уже поспешил заняться ними и покинул нас, пока ты витал в облаках. — Или это вы великодушно попросили? Дазай-сан поджал губы. В воцарившейся тишине было слышно его частое, шумное сопение. — Я прошу помочь мне, Рюноске, — медленно выговорил он. — Разве это так сложно? — В чьих интересах эта помощь? — голос Рюноске дрогнул, а вопрос прозвучал неуклюже и нервно. Чересчур очевидно, чтобы этого не заметил такой опытный игрок, как Дазай-сан. Он этого даже не попытался скрыть. — Ты злишься на нас, Рюноске? — пытливо поинтересовался Дазай-сан, слегка склоняя голову. Его полуприкрытые глаза едва заметно блеснули. — Злишься, что все обернулось так? — Злюсь ли я, что вы вынудили меня участвовать в чем-то против моей же воли? — Ну же, не утрируй. Все совершенно не так. — А как же? Как это еще назвать? Рюноске сам подался вперед, нервно впившись пальцами в обивку сидения — теплую, все еще такую теплую… — и процедил, окончательно забивая внутри остатки благодарности к чужому труду: — Почему вы не хотите ответить на мой вопрос прямо, Дазай-сан? Или от желаний самого Чуи-сана здесь совсем ничего не осталось? Дазай-сан цокнул языком, а после — внезапно задрожал, словно в приступе сильной горячки. Но склонившийся к нему совсем близко Рюноске не дал себя обмануть — Дазай-сан смеялся. Смеялся так, словно подозревал, что у него спросят именно это. — Людям не обязательно «желать» что-то вслух, Рюноске. Разве ты сам не поступил бы так же на моем месте? Разве ты сам не принял бы сторону своего человека? Этот мир оказался на самом деле удивительно простым и примитивным: держись тех, кто близок тебе, принося в жертву всех остальных, не привязываясь и не сожалея. Это ведь так просто и правильно, использовать одного ради исполнения мечты другого, сделать выбор, очевиднее которого ничего больше быть не может. Рюноске вспомнил, какой радостью светились глаза Чуи-сана всю эту долгую поездку. И понял, что даже так возненавидеть Дазай-сана не сможет. Ведь, по сути, в любви, пусть даже прикрываемой такой старательной ложью, ничего дурного не было. — В таком случае, — неожиданно легко и ровно ответил Рюноске, с былой покорностью берясь за ручку стоящей рядом корзины, — не удивляйтесь, Дазай-сан, если им окажетесь не вы. — О таком я даже и мечтать не смел, Рюноске-сан, — подчеркнуто вежливо отозвался Дазай-сан со странной, немного печальной серьезностью и таким проникновенным тоном, будто умение юлить в беседе вообще не причислялось к его талантам. — Чтобы кто-то счел именно меня своим, самым важным в жизни. Я всего лишь слуга, вы своевременно сделали… На последних словах голос Дазай-сана отдавался стеклянной дрожью, какой отзывался на неряшливое обращение чайный фарфор. Больно я задел его, встрепенулся мыслями Рюноске, ощущая, как ослабли пальцы. Почему-то в один момент Дазай-сан, сгорбивший плечи, стал казаться гораздо слабее себя обычного: более хрупким, уязвимым, даже неловким и неотесанным, хотя тот и не двигался даже, просто застыл, поджимая губы. От одного этого вида былое негодование затаилось внутри, размылось, как размывается яркое пятно краски после большого количества воды. Рюноске пристыженно задержал дыхание. — …напоминание, — наконец с какой-то странной наигранной торжественностью закончил Дазай-сан. Рюноске вздрогнул от этой долгой паузы — совсем как когда впервые в своей жизни ударил по лицу человека. Но если тогда ему было больно по простым и абсолютно ясным причинам, то почему же теперь… Ему наплевать, со спешной горечью напомнил себе Рюноске. Для него это все — работа. Все разом: и организация свадеб, и улаживание личных дел господина Чуи, и… — Чуя-сан, конечно, занят, но о нас не забыл! — почти пропел Дазай-сан, окончательно выставляя переживания Рюноске по-настоящему глупыми: не огорчило его ничего. Да и похоже он заранее знал, что утруждать себя переносом покупок им не придется — к ним спешили прислужники, судя по всему за этими вот цветами, которые Дазай-сан с самого начала не собирался нести. А его двусмысленная просьба о помощи была шуткой либо же испытанием… Либо и тем, и другим — только бы запутать, сбить с толку, заставляя снова полностью на себя полагаться. Он преследует только свои цели, а больно — мне, вздохнул про себя Рюноске, с трудом плетясь впереди процессии, словно он уже стал по статусу выше всех ее участников. Ему было неприятно осознавать, что он, похоже, все-таки полнейший идиот, хотя привык думать о себе, как о человеке, наделенном достаточной остротой ума. Но времени на кропотливую отточку больше не оставалось: либо Рюноске сможет в ближайшее время превзойти себя, схватывая на лету от того же Дазай-сана. Либо так и будет и выглядеть, и ощущать себя глупо. Если первое еще можно скрыть под маской неплохо развитого самообладания, то второе будет постоянно отравлять жизнь. Витая в своих мыслях, Рюноске запнулся у дверей: — Спокойнее, — совсем рядом с ухом произнес Дазай-сан. — Я-то готов помочь. Его рука, придержавшая Рюноске за пояс, казалась сильной, как у альфы. Хотя такое сравнение приходило на ум далеко не в первый раз, но все-таки… каким же оно было точным. Удивительно точным. Как если бы кто-то наверху, пожелавший жестоко подшутить, подарил одной из душ совершенно неподходящее для нее тело. Хотя… Кому вообще выпала возможность судить об этом? Рюноске совсем не собирался брать на себя такую ответственность. Он замер, выравнивая дыхание и встревоженное биение сердца. И только затем легко выскользнул из захвата Дазай-сана. — Спасибо за помощь. — Без проблем. Если ты, конечно, уверен, что это была именно она. Дазай-сан обиженным совершенно не показался. Наоборот, он вполне добродушно улыбнулся, заметив на себе изучающий взгляд. — Чаепитие назначили на завтрашний вечер. — Видимо, решил он проинструктировать Рюноске уже напоследок — коридор, объединяющий главные крылья воспитательного дома, быстро подошел к концу. — Наш с тобой хозяин ужасно не любит откладывать важные дела в долгий ящик. Так что… Заглянешь ко мне где-нибудь перед ужином? Посмотрим, что там с утварью. И не продала ли Кое-сан по глупости все тэцубины. Рюноске вздрогнул, немного нервно перебирая отогревшимися пальцами. Он и сам не понимал, отчего взволновался, слушая такие правильные рассуждения, но все-таки… Боже, подумать только, как давно он уже закончил обучение. — …Ты ведь помнишь об этом, верно, Рюноске-кун? — Донесся несколько обеспокоенный голос Дазай-сана. Похоже он и сам, всего пару часов назад так громко заявлявший об идеальности каждого омеги — интересно, включая самого себя, или же нет? — начал сомневаться. И теперь поглядывал Рюноске с таким же легким, неуверенным любопытством. — Смутно. — Рюноске не стал разочаровывать его, ощущая при этом совершенно бесстыдное, но такое сладостное удовлетворение. У Дазай-сана дернулась бровь. Раза три, прежде чем он, с каким-то невнятным бормотанием закатив глаза, все же взял себя в руки. — Так, ладно. Ты хотя бы помнишь, что это чайник? — Смутнее не бывает. — Ты издеваешься надо мной? — Как вы можете. Дазай-сан потер подбородок, в задумчивости топчась на одной из отсыревших за осень половиц. От ее монотонно-резкого скрипа у Рюноске даже разболелась голова. — Ладно-ладно, — наконец он подал голос. — Сегодня вечером Кое-сан собралась в город. На какую-то из партнерских вечеринок, я не слишком вчитывался в детали. Не хочешь развеяться в ее компании и заодно освежить старые навыки? Я могу договориться о замене… Рюноске прошибло мурашками — холодок настолько явственно пробежал по позвоночнику, что захотелось обхватить себя руками. Он и сам прекрасно знал о таких мероприятиях — ответных, по сути, на те, что проводила Кое-сан. Добрый и щедрый жест, призванный с одной стороны развлечь, а с другой — показать себя с самой лучшей стороны. Поэтому-то вместе с собой периодически Кое-сан брала кого-то из воспитанников, тех, за кого могла лично поручиться, не испытывая никакого страха опозорить собственное имя. Нужно ли было говорить о том, что судьба их складывалась быстро и успешно. И нужно ли было говорить, что Рюноске за всю свою жизнь в стенах воспитательного дома ни разу не побывал на таких вечеринках. Хотя возможности там были… безусловно уникальные: писатели и поэты, светила науки, художники и каллиграфы, красавицы с почтовых марок и открыток, прославляющие свою родину далеко за ее пределами. Вся городская богема, лишь только взглянув на которую можно было бы почерпнуть так много… Рюноске спешно замотал головой. — Не стоит. Я уверен, что те, кто должен сегодня поехать с Кое-сан, действительно заслужили это право. Тем более, я всегда могу наведаться в архив и запросить учебные пособия, — кисло сообщил он. — Ночь длинная. Хватит времени, чтобы вспомнить все. — Ну как знаешь. Мое дело — предложить. Но на ночную дегустацию можешь даже не рассчитывать, свое свободное время я предпочитаю проводить вне рабочих обязательств. Хотя… — Дазай-сан заискивающе прищурился и изучающе подпер пальцами подбородок. — Что-то мне подсказывает, этот юнец выпьет из твоих рук все, что душе пожелается. Холод добрался до затылка — Рюноске расслышал, как скрипнули его же собственные зубы. — Уже планируете избавиться от последствий? — с трудом выдавил он из себя. — Ты слишком плохо обо мне думаешь, Рюноске-кун. — Ну почему же? Может, я собирался предложить чашу вам первым? Дазай-сан примирительно вскинул руки. — Все-все, от этой чести даже мне придется отступить. Браво, Рюноске-кун, от такого поражения я еще долго не смогу оправиться! Но все-таки, кто бы мог подумать, что ты, при желании, можешь быть настолько «заботливым». — Разве вы сами не этому меня учили? — вскинул брови Рюноске. Он сделал несколько шагов в сторону Дазай-сана, настолько твердых, что тому пришлось потесниться до стены — если бы даже его ладони захотели оттолкнуть Рюноске, то им уже попросту не хватило бы места. Он выглядел беззащитно, даже уязвимо, но это впечатление наверняка было таким же наигранным и лживым. Худые пальцы подрагивали на весу, ломкие, будто цветочные стебли. Рюноске понял, что с каждой секундой раздражается все сильнее. — Раз вы такого высокого мнения о его заинтересованности мною, — медленно проговорил Рюноске, настолько растянуто, что в промежутках между словами в мыслях успевали промелькнуть воспоминания, как он собственноручно нарезал цветы для букетов, — то он правильно поймет. Как и господин Чуя. Ведь для таких, как я, учитель — самый важный в… — Приятно слышать. — Дазай-сан вдруг широко улыбнулся, будто правда желая примирения. И Рюноске едва не поверил ему вновь, но тот счел нужным продолжить. — Ты для меня тоже… — Очень важный товар, понимаю, — грубо перебил его Рюноске, сам того не ожидая. И тут же примолк, наслаждаясь произведенным эффектом. Дазай-сан так удивленно выдохнул, что это вряд ли уже можно было бы счесть наигранным. Пусть нервничает, раз его это задевает, решил для себя Рюноске. Ведь он же не сжалился, вынуждая гореть со стыда. — Ну знаешь, преподнося в подарок оружие, иногда не рассчитываешь, что оно затем будет обращено против тебя. Хотя наша история полна обратных примеров, но все же… — Дазай-сан осекся, поджимая губы, словно он, со своими-то раздражающими повадками обращать в шутку все, имеющее для других значение, в самом деле не желал теперь обронить чего-то лишнего, способного дать Рюноске возможность еще раз почувствовать превосходство в беседе с ним. — …бесчестно? — продолжил Рюноске, медленно отступая назад и глядя теперь прямо в глаза. — Странно, что вы пеняете на это. Ведь вы чужды этого понятия, разве нет? Что он несет! Что со мной вообще такое происходит, недоумевал Рюноске, не желая вспоминать доверчивые и по-своему очень глупые попытки Накаджимы Ацуши поискать у него поддержки. Ради себя ли он шел на глупое и явно совершенно себе невыгодное обострение отношений с Дазай-саном? Рюноске закусил губу, но было уже поздно. Дазай-сан дернулся. Его руки на миг повисли вдоль тела, а затем одна из них внезапно взметнулась вверх — к вороту Рюноске. И тут же стала ясна непростительная ошибка: если пальцы Дазай-сана и казались стеблями, то они были не из тех, что способно переломить даже слабое давление. В них была сила, способная выстоять не только перед ветрами, но и перед не слишком хорошо отточенным инструментом садовника. Рюноске хорошо ощутил их силу, почувствовав нехватку воздуха, сдавившую грудь при отрыве от земли. — Успокойся, Рюноске-кун. Возьми себя в руки и прекращай сгущать краски. Дазай-сан встряхнул его, точно нашкодившего зверька, и тут же небрежно разжал пальцы. — Жизнь, знаешь ли, далеко не справедливое место, — сказал он, опустив ладонь Рюноске на затылок — под ее тяжестью смотреть на Дазай-сана прямо и без утайки стало почти невозможно. — Не питай на ее счет слишком больших иллюзий, потом будет грустно их лишиться. Давай, Рюноске-кун, соберись, чтобы завтра вечером ни у кого не осталось сожалений. И, прежде всего, у тебя самого. Рюноске кивнул, скорее с машинальным спокойствием, чем действительно соглашаясь. Возможно, Дазай-сан был прав — Рюноске привык идеализировать и мечтать. Ведь так поступали все его любимые авторы, приукрашивая и грезя. Но не было ли это с самого начала ложью и заблуждениями? Самообманом, которому Рюноске доверчиво поддался. Дети всегда подсознательно верят своим учителям, потому что считают, что взрослые не имеют права их обманывать. Значит ли это, что Рюноске совсем не далеко от них ушел? — Я все понял. — Ну вот и чудненько. Держи ключ от архивной. Буду с нетерпением ждать твоих результатов. Дазай-сан даже подмигнул напоследок, а после направился дальше по коридору в сторону своего кабинета. Рюноске так и остался смотреть ему в спину, крепко сжимая в ладони еще прохладный ключ. Ладно, если уж он окончательно решил ввязаться в эту авантюру, то нужно хотя бы взять с кухни что-нибудь к чаю. Или после этой ночи Рюноске его точно возненавидит. С техникой приготовления никакой сложности возникнуть не должно было — помнится, это было едва ли не единственная вещь, в которой Рюноске прекрасно ориентировался… в теории, разумеется. Самый важный гость, которому Рюноске довелось услуживать, был экзаменатор, ставящий оценки в финальный табель. Но этим достижением сложно было кого-то удивить — особенно учитывая процент выпускников. Рюноске придирчиво выбрал из свободного инвентаря тэцубин, новенький, пока что толком неиспользованный, с красивой витой ручкой, и отнес его к себе в комнату. Следующей целью была переносная жаровня, массивная и достаточно тяжелая. Такой обычно пользовался весь класс, но альтернатив у Рюноске не было. Бухнув ее на пол возле футона, он позволил себе взять пару минут в передышку, с удовольствием развалившись поверх одеяла. Последним компонентом оставался чай. Можно было, конечно, что-то классическое, вроде бы у Рюноске еще остался матча, ему ведь не так много надо… Но Дазай-сан наверняка избавился и от него, лениво подумал Рюноске и перекатился на бок, лицом к стене, где продолжали тесниться подарки. Среди них в глаза сразу бросилась пестрая упаковка: яркие листья, крупные капли росы и… — Удзи, — неверяще прошептал Рюноске. — Я собираюсь пустить Удзи на опыты… Это даже звучало невыносимо! «Больше никакого чая, по праздникам и хватит» — решительно написал Рюноске на ближайшем относительно чистом листе бумаги — кажется, на нем тоже бесславно погибло первое самостоятельное письмо супругу. И, наконец-то избавившись от скопившегося внутри неудовлетворения, надорвал упаковку.